Герой со станции Фридрихштрассе - Лео Максим - Страница 2

Два года назад произошла очередная перемена, связанная не столько с технологическим прогрессом, сколько с финансовым положением Хартунга. Она вынудила его очистить заднее помещение (где стояли ужасы и порнофильмы), чтобы освободить место для кровати, шкафа и душевой кабинки с пластиковой перегородкой. Так он не только экономил на квартплате, но и, благодаря сокращенному пути до работы, каждое утро спал на полчаса дольше, что для Хартунга было веским аргументом. В общем, одни плюсы. Он даже спрашивал себя, почему раньше до этого не додумался.

Хартунг отхлебнул пива из бутылки и сосредоточился на фильме. На экране Луи де Фюнес ехал по набережной Сен-Тропе в своем открытом «ситроене». Сейчас начнется одна из его любимых сцен, где жандарм Крюшо с коллегами прогоняют нудистов с пляжа. Хартунг откинулся на спинку стула, муха слетела с его руки.

02

Дверь «Кинозвезды» открылась. В магазин вошел мужчина, которого Хартунг прежде не видел.

— Моя фамилия Ландман, я работаю в новостной газете «Факт» и хотел бы взять у вас интервью.

Хартунг снова перевел взгляд на экран ноутбука, где происходила великолепная сцена погони жандарма Крюшо в сопровождении ликующей монахини.

— Я очень занят, в чем дело?

— Как вы наверняка знаете, через шесть недель будет тридцать лет со дня падения Стены.

— Угу.

— Мы готовим спецвыпуск, и у меня есть к вам пара вопросов. Речь о бегстве со станции Фридрих-штрассе двенадцатого июля восемьдесят третьего года. Городская электричка уехала на запад. Массовый побег. Да вы и сами знаете.

— Ну и?

— Я просмотрел документы Штази: вас тогда арестовали как главного подозреваемого, организатора побега.

Хартунг нажал на паузу — Луи де Фюнес застыл в приступе ярости — и поднял взгляд на журналиста, стоявшего перед ним с широкой улыбкой.

— Организатор? Я?

— Вы же в то время были дежурным стрелочного поста рейхсбана на станции Фридрихштрассе?

— Заместителем дежурного.

— Да, как скажете. В документах указано…

— Вы интересуетесь кино?

— Да, а почему вы спрашиваете?

— Потому что здесь видеотека, а не справочное бюро.

— Я всего лишь хотел задать вам несколько вопросов.

— А у меня сейчас дел невпроворот. Вы уже бывали у нас?

— Нет, я хотел только…

— Тогда для начала заполните этот формуляр, вступительный взнос восемьдесят евро.

— Да зачем мне… восемьдесят евро?!

— Чтобы я мог говорить с вами в свое рабочее время. Вы также можете выбрать премиум-членство за сто двадцать евро. Тогда я смогу уделить вам чуть больше внимания.

Журналист с раздражением посмотрел на Хартунга, но покорно стал заполнять формуляр.

— Но здесь ни слова о вступительном взносе.

— Его ввели совсем недавно, должен же я как-то сдерживать наплыв клиентов.

Журналист, смиряя гнев, оглядел пустой салон.

— Ладно. Где расписаться?

Довольный Хартунг принял заполненный формуляр и выдал квитанцию о получении ста двадцати евро.

— Что же, теперь можем и поговорить.

— В документах написано, что вы работали на организацию, оказывающую помощь беглецам, но вашу причастность не смогли доказать.

— Глупости.

— Что тогда произошло? В тюрьме в Хоэншён-хаузене?

В голове Хартунга начали всплывать воспоминания. Светлая столешница с отколотыми краями. Мутные стеклоблоки в оконных проемах. Широкое, не лишенное сочувствия лицо следователя. Хартунг покачал головой:

— Это было очень давно.

— Расскажите.

— Все, что я знаю: меня забрали, я сидел в камере, отвечал на дурацких допросах, через несколько дней снова вышел. Ничего особенного.

— В документах написано, что вы умышленно перевели стрелку, из-за чего поезд со ста двадцатью семью гражданами ГДР уехал в западную часть.

— Ну, раз написано…

— Господин Хартунг, у меня теперь премиум-членство, вы не забыли? Вас же арестовали не просто так.

— Понятия не имею, за что меня арестовали. Что-то случилось с проклятой стрелкой.

Хартунг вдруг снова почувствовал тот запах: смесь машинного масла, дегтя, пыли и нагретого солнцем металла. Он снова почувствовал, как дрожат рельсы под тяжелыми колесами городской электрички. Услышал дребезг колесных подшипников, визг тормозов, гулкие помехи громкоговорителей. Все вдруг вернулось, как будто в его голове для этих воспоминаний была отдельная каморка, куда он давно не входил. Воспоминания казались странными, как из другой жизни, но в то же время такими отчетливыми, будто он только вчера стоял на щебне стан ции Фридрихштрассе, в темно-синей форме рейхсбана, с сигнальным фонарем в руке.

— Господин Хартунг! Так что случилось со стрелкой?

Хартунг очнулся от воспоминаний и увидел журналиста, который с интересом уставился на него.

— Я уже не помню. Это все равно что спросить, в красном или синем платье была девушка, с который вы впервые поцеловались.

— Какое глупое сравнение!

— А мне так не кажется, — возразил Хартунг.

— Она была в брюках.

— Благопристойный поцелуй или с языком?

— Какое вам дело до этого?

— Вот видите, и я все это время задаюсь тем же вопросом.

— Ладно, господин Хартунг, кажется, я понимаю, к чему вы клоните. Я с удовольствием стану первым платиновым клиентом в вашей видеотеке. Я заплачу четыреста евро, если вы наконец расскажете мне свою историю.

— Восемьсот.

— Шестьсот.

— Хорошо.

Хартунг достал из холодильника еще одно пиво, поставил бутылку перед журналистом. Он попытался напрячь память — обещанные деньги необычайно его воодушевили. Кто бы мог подумать, что он получит шестьсот евро — что эквивалентно тысяче двумстам немецким маркам, а это соответствовало примерно шести тысячам восточных марок — только за то, что расскажет несколько старых железнодорожных историй.

— Был такой предохранительный болт, который следовало выкрутить вручную, чтобы потом с помощью электропривода перевести стрелку. Стрелка была на шестом пути — тридцать восьмой электроящик.

Хартунг был поражен, что до сих пор помнит такие мелочи. Тридцать восьмой электроящик, черт возьми! В воспоминаниях всплывали все новые картинки. Мастерская внизу пультовой. Тиски, металлическая стружка. Как же часто он сидел в этой мастерской, на деревянном табурете возле шкафа с инструментами. Хартунг вспомнил телефон с зеленой и красной кнопками. Рацию со сломанной антенной. Чугунную печь, которую зимой топили сгнившими шпалами.

— Чем так важна была та стрелка?

— Она использовалась, когда поезда, которые ремонтировались в восточной части, возвращались в Западный Берлин.

Журналист достал блокнот и ручку и начал записывать.

— Я думал, железнодорожная сеть Восточного Берлина была полностью изолирована от западно-берлинской.

— Так и было, — подтвердил Хартунг. — Но был один стрелочный перевод на станции Фридрих штрассе — туда прибывали восточные поезда. Обычно стрелка стояла так, чтобы поезда прибы вали к восточной платформе. Если стрелку пере во дили, поезд шел по второму пути дальнего следования в западном направлении.

— Поэтому на переключателе был тот предохранитель?

— Да, болт.

— Так что же случилось в ту ночь на двенадцатое июля восемьдесят третьего?

— Была моя смена. Я дремал в мастерской, когда позвонили из пультовой. Было сказано снять предохранитель со стрелки на шестом пути. Такие распоряжения поступали редко, и обычно о них сообщали заранее, так что я удивился. Я вышел на пути, хотел выкрутить болт, но его заклинило. Тогда я попробовал открутить его гаечным ключом и сорвал резьбу.

— А потом?

— По-хорошему, мне следовало тут же сообщить об этом, но тогда пришлось бы посреди ночи искать новый болт. Я подумал, что спокойно разберусь с этим завтра, а пока стрелку можно было перевести, и это главное.

— Вы перевели ее?

— Нет, электрические стрелки управлялись из пультовой. Я сообщил коллегам, что предохранитель снят. Затем вернулся в мастерскую и снова задремал.