Барометр падает (СИ) - Щепетнев Василий Павлович - Страница 27

Я взял.

Книгу мне продала Нина Гуцул, с которой я познакомился месяца два назад. Продала, и, дождавшись, когда рядом никого не было, сказала, что есть «Зарубежный детектив», только завезли.

Пришлось взять, чтобы не обижать девушку. Нет, я детективами не брезгаю, напротив, но «Зарубежный детектив» издаёт «Молодая Гвардия», в которой теперь за капитана и штурмана Пантера и Лиса, потому с детективами, пожелай я их иметь, проблем нет. Их, детективы, я покупаю в дорогу там. Во Франции, Германии, Британии и прочих местах. Читаю, а здесь раздаю нашим авторам. Нашим — это авторам «Поиска». Для ознакомления. Тем, кто знает иностранные языки. Но узок круг таких писателей, очень узок.

— Вы что делаете вечером? — спросила меня Нина.

Ой, держите меня семеро!

— Готовлюсь. Готовлюсь к матчу. Мне через две недели в Берлине матч играть, потому строжайший режим.

— Матч — это очень важно, желаю успеха, — с пониманием ответила Нина.

Думаю, теперь она читает «Советский спорт», и собирает вырезки, где пишут обо мне. Формирует досье. Может, даже вражьи голоса слушать станет поближе к открытию.

Её позвал покупатель.

— Заходите, заходите, — сказала она на прощанье, и пошла работать. Трудиться. Быть участником процесса обмена товара на деньги. А покупатель, соответственно, денег на товар.

Мы можем спорить о пользе введения бригадного подряда, о белорусском методе, об аккордно-премиальной системе, о капитализме, социализме и коммунизме, но нельзя забывать, что в основе всего лежит простенькая с виду формула: товар-деньги-товар. И если перебои с товарами, систему лихорадит. Если с деньгами — ещё больше лихорадит. А если разлад и в товарах, и в деньгах, что ждет систему, основанную на товарно-денежных отношениях?

Ничего хорошего.

Это на меня портреты Карла Маркса подействовали, дали направления уму. В отделе политической литературы, к которому я нечувствительно пришёл. Брёл по магазину, и набрёл.

Помимо собственно литературы, книг и брошюр, здесь продавали и портреты. Маркс, Энгельс и Ленин — в цвете, с деревянными рамочками «под ценные породы дерева», а современные политики — чёрно-белые. Гришин и Суслов — побольше, члены Политбюро — поменьше. И рамочки попроще, да.

И вот вижу я, что продавцы снимают с продаж Гришина. Берут портреты, складывают один к одному безо всякого почтения — и уносят куда-то. В подсобку, верно.

Хотел было спросить, что это вы, товарищи, делаете, но передумал. Начальство приказало убрать, они и убирают. Не в первый раз. Кого они только не убирали!

Я вышел на улицу. Солнце от уноса портретов Гришина не погасло, напротив, стало даже теплее.

Уселся в «Волгу», положил покупки рядом с кубиками.

Есть в нехватках нечто, радующее душу. Вот у меня лежит детектив, завернутый в бумагу с логотипом книжного магазина, а у других — вряд ли. И еду я на «Волге», с американским двигателем и американской же коробкой передач, а остальные — в автобус, в автобус. Разве не поёт душа, не радуется, как я высоко поднялся?

Нет. То есть она-то радуется, это обыкновенное человеческое свойство — радоваться собственному превосходству, это на уровне основных инстинктов, но умом-то я понимаю, что и машина, и квартира, и сыр двух сортов на столе — это обычное состояние человека, живущего в высокоразвитой стране в мирное время в последней четверти двадцатого века. Так все должны жить. Когда так живут все, или, во всяком случае, большинство — то тебе не завидуют. Некоторые люди счастливы, когда им завидуют: значит, есть чему завидовать. Но это чревато неприятными сюрпризами. На Руси исстари и петуха красного пускали тем, кому завидовали, и доносы писали Куда Следует, и вообще… за доблесть считалось сделать какую-нибудь гадость. Махорки в праздничный кулич насыпать. Или что-то вроде.

Я ехал, поглядывая в зеркало заднего вида. Вот те «Жигули» салатного цвета, «копеечка», я их ещё у «Детского Мира» заметил. Едут на расстоянии сорока — пятидесяти метров. У нас тут не Париж, машин не так и много, потому несложно обнаружить назойливое преследование.

Кто бы это мог быть?

Кто угодно. Даже проверяющие из «девятки».

Ободзинский, помнится, рассказывал, как за ним неделю ездила белая «Волга». Он и на милицию грешил, и на бурильщиков, и бандитов опасался. Оказалось — поклонница.

Я, конечно, не Ободзинский, но ведь всякое случается. Поклонницы и у меня есть, взять хоть ту же Нину Гуцул. Правда, у Нины нет авто. Хотя почему нет? Продавец хорошего книжного магазина может себе не только «копеечку» позволить.

Только Нина Гуцул сейчас работает.

Но ведь могут быть поклонницы, о которых я ничего пока не знаю? Тайные? Которым больше нечего делать, вот они и следят за мной, в надежде…

В надежде — на что?

А моя милиция, на что может рассчитывать она? Нарушу правила движения?

А госбезопасность? Вдруг я выйду на связь с резидентом британской разведки?

А криминальные элементы? Воры в законе? Ведь и милиция, и госбезопасность, и криминал знают, что, во-первых, Чижик деньги хранит в сберегательной кассе, с собой ни золота, ни бриллиантов не носит, да и денег наших, советских при Чижике рублей пятьдесят, сумма не маленькая, но и не такая, чтобы выслеживать. А, во-вторых, чуть что, Чижик со страху начинает стрелять. Без размышлений. И отнюдь не в воздух. Недавно троих подстрелил, ликантропов.

Стоп, может, это тоже… если не сами вилктаки, то связанные с ними? Обширная сеть, от моря до моря?

Думать долго не буду. Позвоню Тритьякову, пусть генерал думает, у него погоны.

Время известий. Я включил радиоприёмник. Начало шестого сигнала соответствует семнадцати часам московского времени.

— Верховный Совет Союза Советских Социалистических Республик принял решение удовлетворить просьбу товарища Гришина Виктора Васильевича об освобождении его от обязанностей Председателя Президиума Верховного Совета СССР в связи с уходом на пенсию.

На пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР единогласно избран товарищ Стельбов Андрей Николаевич.

«Ура, ура! — закричали тут швамбраны все. И упали».

А я тут с шахматишками…

Совсем, совсем другие ставки сегодня.

Глава 14

6 сентября 1979 года, четверг

Медведь ждёт

— Размялись, — сказала Ольга.

— На славу, — подтвердила Надежда.

А я промолчал.

Разминались мы на учебно-тренировочной базе Министерства внутренних дел. Под Москвой. Недалеко.

Нет, разминка прошла на ура, никаких претензий. К нам и прежде, когда Андрей Николаевич был членом Политбюро, относились со всем вниманием, а сейчас, когда он стал ещё и Председателем Президиума Верховного Совета, вовсе старались предупредить каждое желание.

Желаний было немного: сначала выполнить приседания, наклоны, вращение туловища и прочие упражнения, а потом — спарринг. Для спарринга Лисе и Пантере выделили девушек соответствующей комплекции, и они возились друг с другом, швыряли друг друга и лупили друг друга. И так, и этак. Понимаю, что спарринг-партнершам был дан наказ поддаваться, но поддавались они искусно, а время от времени применяли хитрые и подлые приёмы. Потому что это не спорт, это рукопашная схватка в условиях, приближенных к боевым. Не слишком сильно приближенным, конечно. Но навыки совершенствуются.

Я же ограничился общефизической частью: наклонами, подскоками и ходьбой на месте.

А потом сел на скамеечку, и смотрел.

— Сами не желаете потешиться рукопашной, товарищ? — не без подначки спросил меня тренер, мужичок лет шестидесяти, сухонький, невысокий, но чувствовалось, что мужичок это непростой, с тройным дном.

— Нет, — ответил я. — Куда мне!

— А научиться? Мы можем научить многому. Лбом кирпичи ломать не учим, нет, а вот наоборот — очень даже запросто.

— Мне нельзя, — с видимым сожалением (наддал, наддал грусти!) сказал я.