Девушка из цветочной лодки - Фейн Ларри - Страница 76

Куок развернул свиток на столе. Бумага была порвана по краям, сзади остались следы разломанной печати. Наверху иероглифы были напечатаны, а внизу написаны от руки, и между ними стояли две алые печати. Куок нахмурился, изучая свиток.

— Вслух, пожалуйста, — попросил Ченг Ят.

— Воззвание правительства об амнистии, подкуп наших людей для мятежа. — Куок глубоко вздохнул и откашлялся. — Указ о помиловании и перемирии. Какая чепуха! Любого человека, вынужденного служить морским разбойникам, призывают снова стать верным правительству. Все простые моряки, служившие у пиратов, по своей воле или нет, имеют право безнаказанно сдаться. Капитаны, подчинившиеся властям со всеми экипажем и судами, заслужат величайшее снисхождение и избегут справедливого наказания. Более того… Ха! Вот это вам понравится! Любой, кто представит отрубленную голову или уши пиратского капитана или корабельного офицера, тем самым продемонстрирует свое искупление и получит внушительную награду. — Он вел пальцем по аккуратным столбцам иероглифов. — Списки, где и кому сдаваться. На документе стоит официальная печать провинции и генерал-губернатора.

— Это все? — уточнил Ченг Ят.

Хотя я не могла прочитать текст, но поняла, что Куок процитировал только верхнюю половину страницы, с печатными знаками.

— Все дело в том, чего они ожидают, а не в том, что предлагают, — заметила я.

Куок кивнул в подтверждение.

— Думаю, генерал-губернатор хочет, чтобы двор прочел воззвание на официальном экземпляре. Конечно, император никогда не санкционировал бы дополнительные поощрения, которые помощники генерал-губернатора вписали от руки.

Он перечислил подробный список условий и наград. Каждый человек, вновь присягнувший на верность империи, получит десять ляпов серебра, а также возможность выбрать между должностью в армии и пропуском, чтобы вернуться в родную деревню. Рулевых, канониров и других членов экипажа, обладающих полезными навыками, оставят на флоте, а капитанам и тхаумукам, если они не виновны в серьезных преступлениях, предложат звания.

— Ничего о женщинах? — уточнила я.

Куок перевернул лист ко мне, будто я могла прочитать, и указал на столбец иероглифов.

— Действительно, женщин оставили напоследок. Вас поселят на берегу под благосклонным покровительством местных властей.

— Другими словами, превратят в шлюх. Или, может, продадут мусульманским работорговцам?

Я посмотрела на Ченг Ята, но он не обратил на меня внимания и резким движением схватил свиток со стола.

— Десять вшивых ляпов серебра? Любого, кто продаст себя за эти жалкие гроши, не стоит держать в команде!

— А мы принимаем предложение, — возразил Поу-чяй. — Каждый возьмет свои десять лянов, а затем вернется к своим кораблям. Ха!

— Я заработаю больше, отрезав твои пухлые ушки, — хмыкнул Куок Поу-тай, поднимаясь, чтобы уйти. — Мне еще свадьбу планировать. Доброго дня!

В ту ночь я почти не спала, поскольку Ченг Ят постоянно вскакивал по нужде и шастал по каюте. Я велела ему угомониться, но он прорычал в ответ что-то про воззвание губернатора На.

Впервые правительство боролось с нами не оружием, а убеждением и деньгами. Впрочем, большинство представителей старшего поколения пиратов, ветераны Вьетнама и старше, были слишком преданы своему делу и слишком умны, чтобы доверять обещаниям правительства. Куда большие опасения внушали те, кто недавно присоединился к Конфедерации: грубые, отчаянные люди, суеверные до мозга костей. Беглецы, потерпевшие кораблекрушение; рыбаки, которым лень ловить рыбу. Такими типами руководили только жадность и страх.

Хитрый ход губернатора. Он требовал хитрого ответа. Ченг Ят хотел увеличить заработную плату членов экипажа. Это могло сработать лишь в обозримой перспективе, пока генерал-губернатор не повысит ставку. Мне казалось полезнее культивировать в своих людях верность и послушание, которые не подорвать заманчивым предложением денег в обмен на измену. Нам нужно уничтожить потенциальных предателей, прежде чем они смогут причинить вред Конфедерации. И я знала, с кого начать.

Утром я сделала вид, что застегиваю пуговицы, пока мужчины молились. Ченг Ят и тхаумук били поклоны и нараспев произносили слова молитв, а я отметила, что казначей исподтишка оглядывает каюту. Тхаумук ушел сразу, а вот казначей задержался.

— Ищешь что-то? — поинтересовалась я.

Он напустил на себя невинный вид, хотя напряжение всех мышц говорило об обратном.

— Может быть, это? — Я скользнула к сундуку и выудила амбарную книгу. — Интересно, почему мы не видели недавний отчет. Уверена, ты рад, что я отыскала записи, вот только в странном месте: среди кучи мусора в семейном святилище.

Ченг Ят перестал убирать алтарь и обернулся, недоуменно моргая.

Казначей сидел, сложив руки на коленях, словно подражая монаху в черной рясе.

— Тот океанский торговец, наш самый большой улов за последние годы, помнишь? — Я повернулась к Ченг Яту: — Насколько я знаю, мы взяли более четырехсот катти морского ушка. Четыреста двенадцать, если быть точным. Верно?

— Хватит, — пробормотал казначей.

Я подняла брови, вопросительно взглянув на мужа.

— Больше четырехсот, это все, что я помню, — ответил он. — Как я и думала. Так что я исправила здесь… — Я открыла книгу, перелистала несколько страниц и указала на свои грубые каракули. —.. И здесь.

Я не была уверена, что неразборчивые закорючки обозначают морское ушко, но казначей невольно подтвердил мою догадку:

— Цифры отражают окончательный подсчет.

— Ага-ага, и окончательный результат — триста восемьдесят. Значит, пропало более тридцати катти? Может, сгнили? Или крысы съели? Или вот… — Я ткнула в столбик на середине страницы, куда внесла еще одно исправление: — Тут говорится о ласточкиных гнездах. Две тысячи…

— Достаточно! — Ченг Ят занес руку, словно собираясь ударить меня.

Я даже не вздрогнула.

— Отлично! — Я швырнула амбарную книгу на пол перед мужем с такой силой, что вылетела страница. — Прочитай сам. Если сможешь…

Ченг Ят тихо приказал казначею забрать книгу и уйти. Затем запер дверь и повернулся ко мне.

— Как ты смеешь…

— Он снова подделывает цифры! Забыл? Он думал, что его манипуляций с ценами на сахар ты точно не заметишь, потому что не умеешь читать и пользоваться счетами!

— Я сказал: достаточно!

— И давно это продолжается? Будь я командующим…

— Но ты не командующий и никогда им не будешь! Этот человек верой и правдой служил мне задолго до того, как я вытащил тебя из грязи!

— Ты называешь лояльностью воровство прямо у тебя под носом? Разве ты не говорил вчера, что доверяешь человеку, пока он не даст тебе повода усомниться в нем? И разве я только что не показала тебе тридцать катти причин? А сколько их было до этого? У казначея не больше верности, чем у червя! Его надо выпороть на глазах у всех…

— Женщина, закрой рот и хоть раз послушай. Ты впервые разоблачила его обман? Конечно, нет. Я помню твое представление со счётами. Думаешь, я не знал об этом задолго до твоих расследований? Думаешь, я такой слепой или тупой? Ах да, ты же считаешь меня слабаком. Ой, не отрицай! А ты у нас вся такая умница, выучила несколько слов. Ты думаешь, будто понимаешь мужчин, только потому, что умеешь заставить их плясать под твою милую улыбку. Но ты так и не поняла, как их направлять…

— Тогда ты еще слепее, чем я думала. И как ты их «направляешь»? Позволяешь есть из твоей тарелки, а потом швырять тебе кости в лицо?

Ченг Ят прикусил палец, будто собираясь отгрызть кусок мяса.

— Позволь мне сказать тебе кое-что, дорогая. Хочешь ответить псу-губернатору, завоевав лояльность среди моих людей? Этого никогда не произойдет, если мы поступим по-твоему. Нет, заткнись и послушай хоть раз! Ты и правда умна, но не командовала всю жизнь кораблем и командой. Большинство мужчин — дикие звери, их можно купить наградами или взятками, а если попытаются возражать… — Он чиркнул большим пальцем по горлу. — Никаких потерь ни для кого.