Поющий тростник - Галахова Галина Алексеевна - Страница 18

Очнувшись, Лена вздыхала, пробегала глазами по обыкновенным лицам и не находила в них чудесной красоты.

Красота для Лены сочеталась с красивой одеждой. Мама приучила ее с детства к нарядам и теперь с трудом могла удовлетворить ее прихотливые желания. Фасоны Лена изобретала сама, высматривая их на девушках. Мама говорила: "Еще не время, ты маленькая!" Но Лена упрямилась и настаивала на своем.

Придя в первый день в школу и окинув Наталью Савельевну острым своим глазом, она про себя, а потом при девчонках оценила, как та одета и какая у нее прическа. Наталья Савельевна услышала, как новая ученица разбирает ее по косточкам (такая малявка!), ко потом справилась с собственным раздражением и вынуждена была признать, что замечания были по существу, и удивилась остроте ее глаза. Подумала о себе, которой в семь лет надевать было нечего, вспомнила, как хотелось красиво одеваться в двадцать, да возможности не было, – видно, не научиться теперь уж!

Таким образом, Лена в глазах Натальи Савельевны стала выразительницей женского общественного мнения. И с этим она ничего поделать не могла, только подумала, как бы интерес, в общем-то здоровый интерес, девочки не перевесил более существенные заботы.

Свое наблюдение она решила изложить Травкиной-старшей при случае. Случай скоро представился. Ольга Сергеевна была недовольна отметками дочери: двойки чередовались с тройками, как лебеда с крапивой.

– У Лены очень мало хороших отметок, – сказала она, – на мой взгляд, девочка неглупая и могла бы лучше учиться, если бы ей не предъявлялись чересчур завышенные требования.

Наталье Савельевне не понравился тон разговора, который предложила Ольга Сергеевна, но она умела сдерживать себя. Она знала, что с некоторыми родителями гораздо труднее найти контакт, чем с их детьми.

– Я с вами согласна. Лена – неглупая девочка, но неряшливая и невнимательная. И что странно, аккуратнее в отношении внешнего вида я не знаю девочки в нашей школе, даже среди старшеклассниц. Но по отношению к тетрадкам, к учебникам даже Пиня Глазов ей уступает. Подобного противоречия понять и объяснить не могу.

Ольга Сергеевна тоже затруднилась объяснить себе зто.

– Я с ней поговорю, но вы все же к Лене несправедливы. Вот ее тетрадь, а вот тетрадь Глазова. За одинаковые ошибки – разные отметки. – И Ольга Сергеевна протянула учительнице тетради.

Учительница, с чувством неловкости за мать Лены (никак ей не шло торговаться здесь из-за отметок!), развернула тетради и действительно увидела, что за одни и те же ошибки стояли разные отметки. Она представила себе Пиню, черноголового, непоседливого, для которого – тяжелый физический труд держать ручку и писать в тетради. А вот это упражнение он выполнил со всем, на какое был способен, старанием. И конечно, она поставила ему тройку.

– Знаете, Ольга Сергеевна, не нравится мне направление нашего разговора! У меня были основания сделать так, а не иначе. Нас с вами интересует Лена, давайте о ней и поговорим!

Ольга Сергеевна смутилась. Действительно, зачем она сгоряча сунулась с тетрадками, дело-то не в отметках. Как неудобно!

Поговорили они потом хорошо, с пользой. Разошлись довольные, что познакомились и понравились друг другу. Обеим на некоторое время стало легче жить. Лена начала следить за чистотой в тетрадях. Потянуло в них зимой, белым снегом, и буквы стали выходить на поле не как суматошные воробьи, а важно и чинно, как голуби.

И все же отметки мало волновали Лену, гораздо больше волновали ее вопросы общественные. В классе многие заболели гриппом, и она сама назначила себя разносчицей уроков для больных. Добровольную свою обязанность она исполняла с великим удовольствием. Смотрела, кто как живет, у кого какие родители. Выводов много сделала, знаний много набралась новых: и насчет того как готовить, и что в магазинах есть, какие туфли нынче в моде и какая мебель. Но, однако, когда она сама заболела тем же гриппом, к ней никто не пришел, и мама ее сказала: "Правильно сделали, это тебе грипп, а не аппендицит!" Но Лена все-таки подумала, что несправедливо с ней обошлись первоклассники, для которых она и гриппа не побоялась.

Гончаров болел дольше всех, и Лена, пока он болел, носила ему уроки, хотя его и не видела. Его мать, Любовь Ивановна, принимала от нее задания и копила их до Фединого выздоровления. Федя не знал, что Лена Носит ему уроки, потому что она просила Любовь Ивановну не говорить ему об этом. Любовь Ивановна в Лене души не чаяла, радуясь за сына: какая замечательная у него нашлась в классе подружка, первая девочка, входящая в его жизнь и в его дом!

Соколова, погрузившаяся в чтение книг, которые уносили ее в далекие дали, как будто и не замечала, что Гончарова нет, словно не с ним она сидела на одной парте, словно не ему первому она дала почитать любимую книгу "Военная тайна".

– А мне сегодня разрешат Федю увидеть, – сказала Лена, подходя к Жирафе и облокачиваясь на ее парту.

– Ну и что?

– Может, пойдешь со мной?

– Мне надо у мамы спроситься, – ответила Жирафа, отрываясь от "Мифов Древней Греции".

– Чего спрашивать, ведь он тебя не съест! Пойдем, он наш товарищ, и к тому же больной!

– Знаешь, он мне приснился сегодня, как будто он убил котят, помнишь?

– Что ты все про кошек, ведь он полезнее всяких кошек! Ну пойдешь?

– Кошки полезнее – они крыс ловят. Не пойду! Привет передавай от меня и от Сани. На, снеси ему книжку про самого сильного человека, про Геракла!

– Ему и не произнести такого слова. Зачем ты такие книжки читаешь?

– Травкина и Соколова, вы звонка не слышали разве?

– Не слышали они! – ответил за них Саня.

Наталья Савельевна пристально взглянула на Саню, а Саня смутился и уткнулся в тетрадку.

Лена весь урок переживала предстоящую встречу с Гончаровым. Хотела ему рассказать, как скучно без него и пусто стало, но знала, что как посмотрит он на нее свирепыми глазами, так пропадет у нее охота говорить ему хорошее. Придется написать на всякий случай и отдать ему письмо прямо в руки. Все-таки приятно ему будет получить письмо.

Весь урок она провозилась с письмом. Писала его одновременно с диктовкой. В диктовке она сделала много ошибок и вдобавок приписала: "Гончаров, поправляйся привет от Жирафы пойдем скоро в буфет за вотрушками уже есть 30 копеек, ну ладно".

Когда урок кончился, она забыла второпях про письмо, оно порхнуло и залетело под чью-то парту, и там его затоптали, а потом засунули в урну. А те предложения, что она по ошибке вставила в диктовку, попали на глаза Наталье Савельевне, когда она дома проверяла тетради.

Наталья Савельевна долго не могла сообразить, как попали сюда не по адресу замечательные эти слова. Но догадалась все-таки, вырвала листок и убрала на память – может, когда-нибудь пригодится адресату или отправительнице, а Лене пришлось на другой день переписывать диктовку, так как Наталья Савельевна сказала, что нечаянно потеряла ее тетрадь.

Выйдя из школы, Лена хватилась письма, вспоминала, где она могла его оставить, да так и не вспомнила, а потом и совсем забыла о нем. Шагая с Аллой и ее бабушкой, она без умолку болтала, что моды в этом году переменились, будут носить длинные платья, а плащи "болонья" немодны и пальто джерси совсем из моды вышли.

– Немодны, немодны, – заворчала бабушка, слова-то какие недетские. И где вы, окаянные, таких слов понаслушиваетесь, скоро вашим родителям горе с вами будет! Что есть, то носить надо!.. А разбираться много будете, натянут на вас мешки, и будете в мешках как миленькие ходить.

Девчонки засмеялись, представив себя в мешках.

– Это же замечательно. Так еще никто не ходил!

– Чего раскудахтались?! – сказала бабушка. – Вот пустосмешки. Некогда смеяться – опаздываем в бассейн.

Лена осталась на дороге одна. Идти к Гончарову расхотелось, и она, взглянув по сторонам, Увидела дом-мухомор. "Ладно, – решила она, – забегу к Сане, я у него еще не была, хотя он меня звал несколько раз. Все равно мама сегодня поздно придет, а дома одной скучно".