Аквариум как способ ухода за теннисным кортом - Гаккель Всеволод - Страница 55

К лету следующего девяносто второго года у нас уже сформировалась прочная команда. Непонятно как возник Виктор Волков. Он приехал из Азова, сыграл у нас в клубе со своей группой «Тамплиер» и почему-то остался в Петербурге. У него был ярко выраженный синдром Джими Хендрикса. Им страдает половина гитаристов из провинции, которые на самом деле не дотягивали до Ричи Блэкмора (я ничего не хочу сказать о Ричи Блэкморе, естественно он прекрасный музыкант, но он повлиял на огромное число музыкантов в России, которые остановились в своем развитии на «Smoke On The Water»). Естественно у него были сильные амбиции, и он приехал утверждаться и покорять. Он попал явно не туда, но каким-то образом застрял в нашем клубе и стал к нам приходить и донимать разговорами. Я не знал, чем мог ему помочь, и поскольку к этому времени Паша Косенок уехал в Донецк, я предложил Вите торговать пивом. И занявшись этим, он настолько прочно занял своё место, что через некоторое время стал просто незаменим, и сейчас я даже не представляю, как бы мы выжили все эти годы без него. Он стал сторожем и комендантом, который следит за порядком и которому можно поручить абсолютно всё. Он захватил самую удобную комнату и через какое-то время привез из Азова необычайно одаренного сына Жору, который удивлял всех своей игрой на скрипке. Педагоги в нём души не чаяли, но никто и представить себе не мог, в каких условиях жил этот гениальный ребёнок. Они так и прожили там до последнего дня существования клуба.

Летом, как обычно, я устроился на теннисный корт. Денег там уже не платили, да это и не имело никакого значения. Прямо за оградой нашей усадьбы располагались теннисные корты «Ленфильма». На них работали молодые энергичные ребята Костя Алтынбаев и Саша Караваев. У них была чисто спортивная тусовка. Но теннисный бум стал стихать, и постепенно теннис стал превращаться в аристократический отдых. Все больше и больше строилось на понтах – дорогие ракетки и прочие «адидасы». После игры богатые люди парились в бане, и Костя с Сашей постепенно превращались в лакеев. Они пахали с утра до вечера, благоустраивая свою территорию, и облизывались, глядя на нашу усадьбу. Было понятно, что рано или поздно её кто-нибудь хапнет. И вероятно вопрос был только в размере взятки. Но всё-таки это им было явно не по плечу, и они расширялись в другую сторону. Так они построили ещё три корта. Чтобы ухаживать за поверхностью, мне было интересно понять, как устроен весь «пирог» корта, и я внимательно следил за тем, как они строят дренаж и кладут несколько слоев покрытия. Это очень кропотливая работа. Наш корт был построен явно халтурно и довести его до того состояния, в котором они содержали свои, было практически невозможно. Однако, я достаточно много времени уделял своей работе и, насколько это было возможно, содержал корт в приличном состоянии. Они меня склоняли к тому, что я могу перейти к ним на работу и получать приличные деньги. Но меня не интересовала эта работа как таковая. И коль скоро стремление к буржуазности вызывает у меня аллергию, меня больше занимало то, как складывается ситуация на нашей территории. Она была абсолютно иррациональной и, тем самым, все больше и больше меня захватывала. Я увидел некоторую закономерность в том, что происходит на корте и в клубе. Наверное, можно было вывести формулу закона, который я наблюдал в действии. Но я знал, что как только я выведу эту формулу, то все исчезнет, поэтому я занял позицию наблюдателя и ждал развития событий. Понятно было, что долго так продолжаться не может, но в этом безвремении была вся сила. И на Каменном, и на Васильевском острове мы защемились в расщелину, когда ещё не рухнула старая система, а новая ещё не настолько сильна, чтобы все поглотить. Как выяснилось, это было самое благодарное время, которое не так часто встречается в ходе истории, и нам всем очень повезло, что мы стали свидетелями этих перемен и жили в это пограничное время. Как показывает практика, как только система становится жесткой, она уничтожает все живое. И нет никакой разницы между умершим социализмом и строящимся капитализмом и то, и другое уродливо. Примерно такая же картина складывалась с рок-н-роллом середины шестидесятых. Человечество ещё не имело подобного опыта. Почти все было откровением. Но когда система припособилась и появился шоу-бизнес, он все поглотил и обезличил.

С «Ленфильмом» нас разделяла металлическая сетка корта. И хоть это и была граница, она была абсолютно прозрачная. С обеих сторон было видно, что происходит с другой стороны. И я предполагаю, что если я мог наблюдать за тем, как живут соседи, то и они не могли не обращать внимания на то, как живем мы. Каждое утро я приезжал туда на велосипеде, убирал корт, а днем слетались все остальные. Первой приезжала Маша, и на корте, и в клубе она возложила на себя обязанности хозяйки. Она следовала за мной по пятам и делала абсолютно все то, что делал я. Это было многовато, но до тех пор, пока это не стало касаться моей личной жизни, я не был против её компании. Если площадка была свободна, мы немного играли в расслабленный теннис. Элементарным вещам моих друзей мог научить я сам, но когда все понемногу почувствовали вкус к игре, я договорился со Светкой Рюминой, и она дала им несколько квалифицированных уроков. Как правило мы разыгрывали «пары», что всегда весело. Естественно, с приходом каждого нового гостя ставился чайник, и мы накрывали на стол, которым служил огромный пень. Этот пень мы с Микшером и Пашей Литвиновым катили целый день и врыли его в землю, так что за ним легко усаживалось человек десять. На двух грядках мы посадили зелень и цветы. И по возможности захватили максимум территории, соблюдая дистанцию с Дядей Мишей. Дядя Миша иногда протестовал, ведь до нашего появления он был полновластным хозяином. Он жил в отдельной избушке со своей пожилой женой, которая там же работала уборщицей. И у них было полное автономное хозяйство. Наверное им тоже уже не платили, но это был их дом, и они там просто жили на свою пенсию. И тут появились мы и нарушили их покой. Я помню прекрасный итальянский фильм «Семейный портрет в интерьере» с Бертом Ланкастером. Я смотрел его несколько раз, и всегда он на меня действовал. Верхний этаж дома, в котором жил одинокий пожилой человек, покой которого никто не нарушал много лет, вдруг захватывают какие-то молодые люди. Сначала он всему этому сопротивляется, но постепенно начинает жить жизнью своих постояльцев, и когда они исчезают, он заболевает и умирает. Я надеюсь дядя Миша жив и здоров, но за годы параллельного существования, мы по своему привязались друг к другу. Он был хроническим алкоголиком и все время хихикал, но иногда производил впечатление просветленного старца и поражал своей житейской мудростью. Когда через несколько лет появились новые хозяева, то его просто выгнали.

В день концерта мы сворачивались пораньше и часам к пяти садились на велики и кавалькадой катили в клуб. Когда мы ехали вместе, возникало поразительное ощущение единства. Я понял одну очень странную вещь, что для меня перестало иметь какое-либо значение, что я делаю. Лишь бы была радость от общения с людьми, с которыми я оказался вместе. Миф о том, что это раньше называлось образом жизни «Аквариума», для меня был развеян. Я был абсолютно счастлив с другим людьми.

Часть тринадцатая

С клубом была абсолютно симметричная схема. Саше Кострикину предложили место в Мэрии, где он стал начальником какого-то отдела, и он постепенно загасил фитилек, ещё теплившийся в тот момент, когда мы появились, и всю работу центра свел на нет. Постепенно разбежались все службы, а потом и все творческие коллективы, которые там находились. Под него рыли какие-то внешние враги, которые пытались завладеть этим помещением. А также владельцы кафе, которые были его субарендаторами, вдруг тоже стали копать. А потом и вовсе перешли в наступление, предлагая Кострикину убираться самому, поскольку рано или поздно они завладеют всем помещением. Всё усугублялось тем, что Кострикину не продлили договор аренды. И это была реальная опасность. Перейдя в наступление, кафешники захватили одну большую комнату на первом этаже, прямо напротив репетиционной точки, что было вероятно им очень неудобно, поскольку на точке все время кто-нибудь репетировал и очень громко, так что в этой комнате невозможно было разговаривать. Они же поставили кожаные диваны и стали собираться там на тайные собрания. Если они сами не были бандитами, то по крайней мере каким-то образом были сопряжены с властными структурами. Всё у них было на понтах, которые они и нам начали демонстрировать. Изначально им не нравилось то, что мы делаем, но в то же время они видели, что в принципе в музыкальном клубе есть рациональное зерно. Они стали вести с нами разговоры, предлагая покровительство и «крышу». Они видели, что хоть мы и делаем с их точки зрения неправильное дело, однако оно работает. Вот если бы сменить музыкальную ориентацию и аудиторию, то туда могли бы ходить «приличные» люди, и все было бы хорошо. Мы естественно не шли ни на какие уступки, и разговоры закончились тем, что они всё-таки решили сами продавать пиво наверху и платить нам фиксированную сумму денег. Нас это устраивало, поскольку было ясно, что рано или поздно с нелегальной торговлей нас накроют. Хотя, когда мы торговали сами, то Витя делал это весело и непринужденно, и ему всегда помогали девушки. Всему персоналу вменялось в обязанность подбирать пустые бутылки, которые всюду валялись под ногами. Правда зачастую мне приходилось делать это самому. Кафешники же посадили своего человека, который просто отпугивал наших посетителей. Но это продолжалось недолго, они прекратили продажу пива, вероятно не получая достаточного барыша, и мы постепенно вернулись к прежней схеме и к прежнему обороту. Конфликтная ситуация усугубилась тем, что в фойе второго этажа случился пожар. Загорелось барахло, старый театральный реквизит и разломанная мебель, которое мы уже год перекладывали с места на место. Когда я туда приехал, я не поверил своим глазам. Это было очень похоже на конец. Всё было черно от копоти и залито водой. Привести это в порядок не виделось возможным. Однако делать было нечего, и пришлось все разгребать. По счастью, проводка не пострадала, а зал и вовсе оказался в порядке. По городу пронесся слух о кончине «TaMtAm»'а, но с ликвидацией последствий пожара нам удалось справиться гораздо быстрее, и через неделю мы уже объявили следующий концерт. Потолки были абсолютно черными, а стены были грязно серого цвета в затеках, но Лена покрасила батареи в красный цвет, положив начало будущему фантастическому интерьеру, и все показалось не таким уж страшным. Саша настаивал на ремонте, и я с ним был согласен, однако черный потолок хотелось оставить. Но денег всё равно не было, и на ремонт мы так и не разогнались. Мы отчистили и покрасили окна, и Лёша Михеев по собственной инициативе стал покрывать стены причудливыми фресками. Это было абсолютно то, что давно было необходимо. Меня нисколько не смущало, что до пожара клуб не имел никакого интерьера. Большинство людей, приходящих туда, ни на что не обращало внимания, там было, как в «Сайгоне». Я вообще не люблю места с современными интерьерами, все это в общем-то вариации на тему «Макдональдса». И вдруг, с появлением этих фресок, это место стало насыщаться и оживать. У людей, которые туда попадали в первый раз, просто сносило башню.