Аквариум как способ ухода за теннисным кортом - Гаккель Всеволод - Страница 54

В тот вечер, когда те менты выпили свой ящик пива и пришли за вторым, я не выдержал и сказал, что так не пойдет – я не прав, что нелегально торгую, они же не правы, что взяли у меня взятку, чему есть свидетели. Я понимал, что рано или поздно может появиться внешняя сила, которая предложит опеку и крышу и которой обычно платят мзду. Но отдавать два ящика из пяти просто так, это было чересчур. Они пытались мне угрожать, но уже были настолько пьяны, что я просто не стал с ними разговаривать, и они ушли. На следующей неделе они пришли снова, но я уже не пошел у них на поводу и дал им всего две бутылки пива. Они чувствовали, что перегнули палку и отстали.

Первые три месяца концерты были бесплатные, и туда ходили все, кому не лень. Больше всего меня беспокоили случайные люди, которые пили в кафе, а потом поднимались наверх и нарывались на драку. В таких ситуациях надо было что-то делать, разнимать такие драки у меня не было никакого желания. Когда случались такие эксцессы, то милиция вовлекалась автоматически, и после особенно крупной драки я пошел наверх в общежитие и поговорил с первым попавшимся милиционером о том, не согласится ли он за умеренную плату выполнять у нас функции секьюрити? Мы поговорили и решили, что может быть даже лучше, если он будет в форме. Дело в том, что на многих милицейская форма действует отрезвляюще. Это оказалось удобно и в тех случаях, когда возникала внутренняя драка, и когда специально кто-то приходил подраться. И форма служила защитой от внешних наездов. К этому времени пару раз появлялись какие-то гопники, которые интересовались кому мы платим и присутствие милиции в форме, создавало иллюзию «крыши». Нашими постоянными защитниками стали Вася Курочкин и Андрей Пермяков. Они относились лояльно ко всему тому, что мы делаем, а когда приезжала внешняя милиция, растворялись через заднюю дверь. Года через три Вася Курочкин чуть не поплатился за это своими погонами. А Андрей Пермяков уволился из милиции и занялся бизнесом, но сохранил форму и приезжал к нам работать.

Андрюша Алякринский был совсем юным, и естественно не имел никакого опыта, но он оказался настолько талантливым звукорежиссером, что стал «рулить» все концерты, и Паша Марюхта отошел в сторону. У нас не хватало рук, и постепенно появлялись помощники, которые стали выполнять все виды работы. Помимо милиции, нужно было организовать систему контроля на входе, поскольку мы решили начать взимать входную плату. Так появился Лёша Михеев, который стал выполнять функции контролера и «вышибалы». Мы особенно никого не вышибали, но иногда приходилось давать отпор. Один раз, ранним вечером, когда на контроле стоял Кубик, вошли какие-то посторонние люди, явно не завсегдатаи нашего клуба, и выбили ему зуб. Кубик получил сильнейший стресс и через некоторое время нас покинул. Начав взимать входную плату, что тоже было нелегально, мы увеличили продажу пива, и каждой выступающей группе стали выкатывать ящик пива. Кому-то надо было заниматься покупкой, доставкой и продажей. Лена все организовала и первое время делала это сама, но позже мы прибегли к услугам Паши Косенка. Когда Паша уехал в свой родной Донецк, то его место занял Витя Волков, о ком речь пойдет отдельно.

Когда наметилась какая-то стабильность, то Паша Марюхта отказался от арендной платы за аппарат, и мы стали партнерами по одному делу, а постепенно и просто друзьями. Андрюша Алякринский пригласил себе помощников Лёшу Чуева и Андрея Степаненко, которые стали неизменными техниками сцены. Так постепенно у нас образовалась команда. Саша предложил нам с аппаратурой переместиться на первый этаж на репетиционную точку «НОМа». Но это был не лучший вариант, поскольку с «НОМом» отношения у нас категорически не сложились с самого начала. Их друг Петя Сытенков уже давно носился с идеей клуба, который уже существовал на страницах журнала «Аврора». И получалось, что мы его обогнали и перебежали ему дорогу. Сначала он предложил мне сотрудничество, дескать он имеет опыт, и мы могли бы объединить усилия. Это выглядело очень странно, так как к этому времени концепция нашего клуба уже сформировалась, и я прекрасно отдавал себе отчет в том, что мы делаем и как это следует делать. Однако он стал уговаривать Сашу Кострикина пододвинуть нас и открыть Indie клуб. Кострикин, как человек мягкий, уверял меня в том, то все должны жить дружно и места хватит на два клуба, в субботу один, а в воскресенье другой. Я до сих пор не могу понять его логику, как такие абсолютно разные вещи могут существовать под одной крышей. Разные люди, разная музыка, разная аудитория, разная команда и, наконец, разная аппаратура, которую после каждого концерта нужно куда-то девать. Но он согласился на их предложение, и в феврале они устроили пышную презентацию Indie клуба, пригласили прессу, телевидение и позвали «Странные игры» и «Авиа». То есть это было прямо наоборот и отменяло все, что за это время сделали мы. Как только они провели эту акцию, я сразу заявил, что мы сворачиваемся. Бедный Кострикин попал в вилку, и в итоге, скрепя сердце, отказал Сытенкову. Они же с Колей Гусевым вскоре нашли новое помещение, сделали Indie Club и вместе с ними съехал «НОМ». И так в городе стало два клуба.

Мы по-прежнему отказывались от афиширования нашей деятельности. Всё шло по-моему сценарию, и меня абсолютно устраивало. Я охотно говорил на эту тему и делился своими соображениями, но никогда не давал интервью, только по старинному обычаю зарубежным журналистам. Это было ещё одним элементом опыта, который я почерпнул из моего прошлого, этот способ по-прежнему работал. Внимание западных средств информации давало правильный ракурс. Вести о происходящем в России носили характер слухов. А слухи как правило точнее действительности. Какие-то слухи дошли до Джона Пила и, находясь в России по приглашению Севы Новгородцева, он не преминул заехать к нам. Он попал на концерт «Пупсов» и «The Oba», но не дал никакой оценки увиденному и услышанному. У нас не было никакой аудио информации, которой мы могли бы его снабдить, и он уехал ни с чем. Правда кто-то всё-таки всучил ему какую-то кассету, и он упомянул эту группу в одной из своих передач. Как-то я беседовал с журналистом из газеты «Rock Fuzz» и специально сделал акцент на том, что это не интервью, стало быть информация, которую я даю в частном порядке, не может быть опубликована. И что же вы думаете, выходит очередной номер, в котором интервью со мной и моя фотография пятнадцатилетней давности времен «Аквариума» да ещё и с виолончелью, с ссылками на моё прошлое и прочее. Я высказал им все, что я думаю по этому поводу и их газеты в целом, и на несколько лет прекратил с ними все дела.

Миша Шишков, от которого ничего нельзя было утаить, звонил мне по-прежнему каждый день и раза два неделю справлялся о том, кто у нас играет. Каждый раз я просил не использовать эту информацию, и каждый раз он вступал со мной в спор, дескать мы без них, то есть без журналистов не выживем, и давал эту информацию в журнал «Турне». И точно также он опубликовал интервью со мной в газете «Энск» или ещё где-то, которое я ему не давал. Но рвать с ним отношения было бесполезно, он всё равно продолжал звонить.

Слава Богу я, наконец, был избавлен от того, что люди приходили ко мне домой, теперь все они в любом количестве могли приходить в клуб. Бедные жильцы дома, в котором помещался клуб, а может быть и всего квартала стали писать во все возможные инстанции – в отдел культуры Исполкома, Комиссию по делам молодежи и прочие. Сашу Кострикина вызывали на ковер в Исполком, и он приглашал меня с собой. Коль скоро я все это затеял, то естественно мне надо было отвечать. Понятно было, что клуб в том виде, в котором он складывался, давал повод для всех этих разговоров, но я был абсолютно уверен в собственной правоте и готов был отстаивать интересы той категории «молодежи», с которой соприкоснулся. Дело в том, что я не люблю слово молодежь и никогда им не пользуюсь. Я никогда не предполагал, что стану этим заниматься и то, что я делал, уж никак нельзя было назвать работой с молодежью. Я с ними не работал. Просто я ставил себя на их место и строил конструкцию, которая удовлетворяла бы меня, если бы я был в таком возрасте. Я хотел изобрести место, куда я сам стал бы ходить и как тусовщик, и в первую очередь как музыкант. Самым главным для меня было создать благоприятную среду для развития музыканта. И коль скоро я списал со счетов музыкантов своего поколения, то получалось, что все создавалось для молодого музыканта. Я готов был учиться всему, чему я у них мог научиться. А именно – они лучше меня знают, какую музыку они сейчас хотят играть и какую слушать. Почему это так? Потому что они молоды, а стало быть они живут сейчас. Это их очередь жить. Мой возраст, мой опыт и мой вкус не имеют никакого значения. Я достиг такого возраста, когда мне ничего не нужно. У меня нет потребности ходить в такое место и слушать такую музыку. Может быть, если бы до меня дошла волна слухов, я и сходил бы из любопытства, но скорее всего нет. Почти все мои старые знакомые и друзья разок-другой зашли в это место. Но ходить туда они не стали. Меня же все сочли за чудака, который на старости лет сбрендил. Мне очень нравилось, что я смог совершенно уничтожить образ, который сложился за годы моего участия в прославленном коллективе. И в свою очередь мне было чрезвычайно любопытно узнать, что все те люди, с которыми я соприкоснулся, конечно же слышали про «Аквариум», но никто его не слушал. Я и сам никогда не слушал записи «Аквариума», у меня дома не было ни одной кассеты, кроме альбома «Red Wave» и «Radio Silence» на виниле и несколько компакт дисков, изданных уже в последнее время. Это была та часть моей биографии, которую я воспринимал как курьез. Я более никак не мог сопоставить себя с персонажем того анекдота, что многие считали легендой.