Второй полет Гагарина (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич - Страница 9

— Куда же вы торопитесь, молодой человек?

— Не поверите. В место с поэтическим названием Чебеньки. Там военный аэродром, полёты каждый день и никаких девушек. Потом выпуск, «к торжественному маршу», «Прощание славянки» под духовой оркестр и билет к месту службы. Вы — выше меня ростом. Но с высоты шесть тысяч метров все девушки ма-аленькие. И одинаковые. Спешу насладиться вашими глазами, пока вижу вблизи.

Пока болтали и кружились, музыка закончилась. Вместо того чтоб, согласно областного этикета, проводить её к прежней позиции (попользовался — положи на место), я увлёк Аллу в коридор, где имелся небольшой буфет, и курсанты, нервно отсчитывая последние копейки, пытались чем-то угостить партнёрш.

— Вот… Едва ли не в любви объясняетесь, а сразу повели откармливать. Я слишком худая на ваш вкус?

— Хочешь, сказку расскажу? — я перескочил на «ты» и, не встретив сопротивления, продолжил, используя наследие постсоветского КВН. — Подходит принц к Золушке, худенькой такой, маленькой, и спрашивает: ты моя суженая? Подбегает толстая сестра Золушки, отпихивает её и кричит: принц, зачем тебе суженная, бери расширенную! Так вот, расширенных оставляю коллегам-зенитчикам. В большую цель легче попасть.

— А меня унесёшь на крыльях…

— Нет, увезу на поезде. Прости за прозу. В общем, я третьекурсник, мне двадцать три года, из Смоленской области, Гжатск, по расстоянию до столицы, считай, то же Подмосковье. Куда отправят служить по осени — понятия не имею. Весь перед тобой как на ладони. Твоя очередь исповедоваться.

— Конечно, батюшка. Несвятой отец.

Ого! Какое-никакое, но чувство юмора у девочки имеется. Зачёт.

— Да-да. Рассказывай. Вдруг у тебя дед — белогвардейский офицер, и советскому лётчику с такой никак нельзя. Вон лицо какое тонкое, интеллигентное, красивое, с правильными чертами. А если классовый враг?

— Ну, ты умеешь делать комплименты. Не пойму, хвалишь или подначиваешь. Дворянского в нашей семье только собака Жулька. Она — точно дворянин, потому что живёт во дворе.

— Обнадёживает. Давай я тебе всё же что-то куплю, иначе решишь, что специально зубы заговариваю, чтоб сэкономить курсантские копейки.

Она выбрала томатный сок, самое дешёвое из ассортимента. Не допила, я сам сделал последний глоток.

— Вот! Уже прикоснулся к твоим губам. Пусть пока только через стакан.

— Юра… Ты такой смешной!

— Ну, тебе есть с кем сравнивать. Хорошо знаешь, что обычно говорят пригласившие на танец кавалеры.

— Намекаешь, что я — гулящая?

— Ой, дорогая суженная… Мужчинам не свойственны намёки и второе дно. Мы прямы до идиотизма, потому с нами легко. И если ты позволила кому-то из зенитчиков проводить тебя домой после танцев под опеку собаки Жульки, я очень расстроюсь, но переживу.

— Тогда ищи сердечные капли. Меня два раза провожали зенитчики, один раз курсант авиационного и даже один штатский. Всё. Если считаешь меня распутной…

— То я — подозрительный маразматик. К тому же низкорослый.

— Я должна переживать по поводу твоего роста?

— Естественно. Наполеон и Ленин были маленького роста. Сталин и Хрущёв — тоже не гиганты. Помнишь артиллериста, что подбежал к тебе одновременно со мной? Он может вполне удовлетвориться своей статью. Нам, коротышам, приходится завоёвывать место под солнцем. Поэтому достигаем большего, порой шагаем по головам. Но ты увела разговор в сторону.

— А-а, не рассказала про дедушку-бабушку. И не расскажу. Папа с мамой детдомовские. Вполне пролетарии по происхождению. Младший брат не успел нашкодить, чтоб подпортить анкету девушке сталинского сокола. Мне двадцать один, заканчиваю медицинское училище.

Упс… Узнает, как я поступил с Валей, станет смотреть подозрительно.

А эта ирония про «сталинского сокола» да в хрущёвское время! Девица непроста.

Танцевал только с ней. В начале девятого вышли в гардероб, Алла сменила обувь на крепкие ботинки. Вместо обычного для женщин той поры пальто, изяществом соревнующегося с телогрейкой заключённого, надела весьма приличного вида шубку. Завидев моё удивление, призналась: папа работает директором торга.

Хм… Нет, на еврейку ничуть не похожа. Конечно, «борьба с космополитизмом» и прочие сталинские извраты ушли в прошлое, но наверняка бытовой антисемитизм тихонько дремлет в мозгах начальства. Хрущёв даже не пытается его скрывать. Связь, а там более брак с девушкой «неправильной» нации запросто осложнит карьеру.

В отличие от меня, Дергунов не подцепил никого подходящего и вызвался проводить нас — на окраину Оренбурга, место тусклое и довольно неприветливое. С Аллой заигрывал, но грань не переходил, всё же статус девушки друга. По росту смотрелся куда более подходящим кавалером, чем я. Прощались второпях, нам обоим предстоял марш-бросок бегом по снегу через половину города, чтоб не нарваться на фитиль за опоздание.

Успели впритык, дышали тяжелее, чем после баскетбольного матча.

— Оно того стоило? — спросил Дергунов, друг разделся до пояса и обливался в туалете над раковиной ледяной водой, смывая пот.

— Очень надеюсь, что — да.

Немного смешили опасения, что сочту Аллу «гулящей». Вспомнился роман Айзека Азимова, там главный герой рассматривает барышню, склонную к свободному сексу, к которому располагают нравы её времени и сообщества. Упрекать её в потере девственности было то же самое, что спросить: сидела ли ты за одним столом с мужчинами, и не было ли тебе при этом стыдно.

Но Азимов вряд ли переведён на русский язык и издан в СССР. Если его процитировать, спалюсь. Я же — нелегально заброшенный в прошлое неизвестно чей агент.

Глава 4

4

Оренбургская область ничем не напоминает нашу страну традиционную, берёзки-поля, реки-озёра, кои нам ассоциативно подбрасывает память при произнесении слова «Русь». Это сухой и степной край, где очень холодно и ветрено зимой, что я успел ощутить, попав в училище в январе и от души радуясь, что здесь не придётся пережить следующую зиму.

В начале апреля, когда холодрыга немного смягчилась, третий курс был погружен в кузова четырёх тентованных ЗиЛов, покативших к аэродрому Чебеньки, подальше от весьма скромных благ цивилизации областного города, и от Аллочки, с которой успел свидеться ещё трижды, даже познакомиться с родителями, братом и собакой Жулькой. За родителей не скажу, зато псина отнеслась ко мне лояльно, даже — снисходительно, что обнадёживает. Вероятность сгонять в увольнение в Чкалов с аэродрома существовала, но скорее умозрительная.

Алла обещала ждать. Я обещал писать. Какой-то весьма заезженный сюжет.

Ехали больше часа, пацаны курили, пытались балагурить. С одной стороны, воодушевлённые, начинаются полёты на МиГах, то, к чему, собственно, стремились. С другой — прекрасно понимали, как прекрасна жизнь в палатках на снегу. Как бы не протопилась с вечера печка, всё равно, если осталась в кружке вода — к утру замёрзнет. Неизбежная духота, потому что попробуй откинуть полог палатки — моментом её выстудишь вконец.

А летом будет жарко, порой — до сорока.

В переходный период грязь, потом пыль. Я как помощник командира взвода, восстановленный в этой должности, обязан следить за внешним видом парней, заставлять надраивать сапоги, следить за чистотой одежды. Требования практически те же, что и в казарме, только поддерживать сложнее. А также предстоит рисовать «боевой листок», проводить политзанятия, тем более курсанты начали привыкать к моему творческому подходу вроде попыток демонстрировать, как всем коллективом должны не допустить прорыва вражеского лётчика в моём лице. И ещё заниматься спортом, хотя бы в футбол гонять.

Действительность оказалась куда хуже, чем подбрасывала память из прошлой жизни. Тогда в Чебеньках работала баня, имелся клуб, две столовых. Постоянный состав располагался во множестве небольших домиков для господ офицеров и в четырёх казармах, при желании курсантскому курсу тоже нашлось бы место, койки в казармах стояли аж в три яруса. Нас в шестидесятых держали в палатках исключительно по принципу: советский лётчик обязан стойко переносить тяготы и лишения военной службы, поэтому нефиг, привыкайте к тяготам в училище.