Кровь в моих жилах (СИ) - Лаас Татьяна - Страница 39

— Там это… К Громову посетители пришли.

Светлана понятливо кивнула и села на скамью, вытягивая усталые после ходьбы ноги вперед. Купленные цветы, мокрые от дождя белые астры, она положила рядом с собой. Было неловко приходить в больницу без подарка, и Светлана заняла целковый у Демьяна. Как и чем она будет с ним расплачиваться, она старалась не думать. Ей вечно не хватало денег. Каждый раз приходилось занимать, потом возвращать с процентами, и это был какой-то замкнутый круг, из которого не выбраться. Спасали только деньги за мишелевы дежурства — именно на них она заказывала новые мундиры, покупала обувь и дамские мелочи. Если бы не Мишель и его нежелание служить в управе, то… Пришлось бы искать мужа. Или начать подрабатывать, чего Светлана не могла себе разрешить. Чиновник не имеет права на такое.

Светлану неумолимо клонило в сон. Проклятье на монетке жгло даже через стазис — сильный колдун накладывал. Или ведьма.

Из палаты степенно вышли, кивая осоловелой Светлане, сестры Лапшины. Кажется, Дарья Ивановна приступила к серьезной осаде Громова. Верочка Лапшина выглядела бледной, но ей это удивительно шло — эдакая хрупкая, нереальная барышня, которую всяк норовит защитить. Даже Демьян, воспитанно подскочив с места, грудь колесом при виде Верочки выгнул, но одобрительного взгляда не добился — старшая Лапшина прошла мимо хвостомойки, как мимо пустого места, младшая тем более — в прелестной головке, наверное, теперь только пристав и жил.

Демьян расстраиваться не стал, направился к двери палаты:

— Вашбродь…

— Да, да, Демьян, иду. — Светлана встала и, подхватив цветы, зашла в палату. Её прихода не ждали — расслабившиеся после визита Лапшиных бледные в просинь хвостомойки, смирно лежали на своих койках, закрыв глаза. Кажется, они собирались спать, как и баюша. Та громко посапывала на подоконнике. Ей даже выделили собственную подушку вместо лежанки — Авдеев, наверное, постарался.

Демьян замер у стены, пытаясь с ней слиться — видимо, чтобы не прогнали. Глаза парня цепко скользили по приставу, оценивая его состояние. Демьян даже облегченно выдохнул, оставшись довольным — до последнего не верил, что Громов поправится. Медсестра, все та же утренняя Варенька, за столом занимавшаяся своей какой-то бумажной работой, стрельнула в парня глазками, находя этого хвостомойку достойным своего внимания. Ничего, на Демьяне стояла хорошая защита — его приворотами не возьмешь.

Громов первым заметил Светлану и подтянулся на койке, принимая приличное по его мнению полусидячее положение. Далось это ему нелегко — он старательно пытался не морщиться от боли. Петров тоже зашевелился, когда Светлана тихо поздоровалась. Что ж, баюша и кровь сотворили чудо, вытащив мужчин с того света.

— И вам добрый день, Светлана Алексеевна, — поздоровался Громов в ответ и потер заросший черной, заметной щетиной подбородок. Светловолосому Петрову в этом плане повезло больше. Говорил Громов натужно, с одышкой, то и дело подкашливая. Ему еще лечиться и лечиться, а не гостей в палате принимать. Светлану волной жара и стыда окатило. Она осознала, насколько она тут чуждая и ненужная. Особенно роскошный букет фиолетовых, с большими головками хризантем на прикроватной тумбочке Громова на это намекал. — Простите, что в таком неприличном виде…

Пристав поправил свободный ворот больничной рубашки, серой от старости и неприятно пропахшей больницей и болезнью. Светлана не стала смущать Громова, что видела его только в одежде из бинтов. Ни к чему это.

— Это вы меня простите, Александр Еремеевич и Владимир Захарович. Вам отдыхать надо, а я… — Она всплеснула рукой и только тут вспомнила про свои жалкие астры. Прикроватная тумбочка Громова не пустовала. На ней кроме букета лежал пакет с фруктами, стояла бутыль с каким-то напитком — осада Громова шла по плану. На тумбе Петрова было почти девственно пусто — больничный стакан с водой не считался. Светлана положила белые астры Петрову:

— Выздоравливайте, Владимир Захарович. Заставили вы нас с Демьяном поволноваться ночью…

Петров скомканно поблагодарил, посматривая то на цветы, то на Светлану, то на Громова. Демьян хмыкнул, сложив руки на груди:

— Поволноваться, как же… Я сам чуть богу душу не отдал от вашего вида! Тоже мне, герои. Светлану Лексевну надо было с собой брать! И меня тоже.

Петров попытался что-то сказать возмущенному парню, но вместо этого раскашлялся, хватаясь за грудь. Светлана тут же подошла к нему, подавая стакан с водой и придерживая за плечи, пока тот судорожно пил. Медсестра «Варенька» понятливо хмыкнула.

— Аккуратно, Владимир Захарович… — Светлана вернула стакан на тумбу. Петров благодарно кивнул и осел на подушку, бледный и одышливый.

— Я себя чувствую обделенным конфетами мальчишкой, — внезапно признался Громов, поглядывая на белые астры на чужой тумбочке. Демьян понятливо улыбнулся, ничего не говоря.

— Побойтесь бога, Александр Еремеевич, — Светлана поправила одеяло у Петрова и села на стул возле кровати Громова, куда его поставили Лапшины. Как-то перетаскивать стул на центр палаты было бы демонстративно неприлично. — У вас и без моих цветов подарков хватает. Как и приворотов.

— Приворотов? — приподнял бровь Громов, раскашливаясь, морщась и хватаясь за грудь.

— Три. От санитарки один, один от Верочки Лапшиной… Один… — Светлана замерла, пытаясь понять, чей был третий приворот. Медсестра от неожиданности даже шуршать бумагами перестала.

Громов поперхнулся воздухом:

— Могу я надеяться, что Петрова тоже не обделили?

— Увы, на нем защита не повреждена, так что привороты с него слетают как с гуся вода. Вам бы защиту обновить после больницы, а то глазом не моргнете и окажетесь у алтаря, влюбленным в незнакомую девицу.

Громов подавился своей «холерой», а потом обреченно напомнил:

— Вы не сказали, чей третий приворот.

— Дарьи Лапшиной. Вы отъявленный сердцеед, Александр Еремеевич. Чей приворот оставляем?

— Ничей, — сквозь кашель пробормотал Громов, видимо не привыкший к таким провинциальным нравам.

Петров и Демьян тихо давились смешками — грозные взгляды обиженного пристава они не замечали.

— Хорошо, было бы попрошено, — Светлана сдернула все три, огнем подсвечивая их, чтобы Громов убедился: приворотов на нем не осталось. — Так лучше, Алексей Еремеевич?

— Несравненно, Светлана Алексеевна. — Он замолчал, пытаясь придумать что-то вежливое и ненатужное. — Так… Как там погода?

Светская беседа получалась у него плохо: они со Светланой до этого только на служебные темы и разговаривали. Светлана тоже чувствовала себя неловко — как же, она-то надеялась обсудить Ивашку и поездку к Волковым, а Громову было явно не до того. Он то и дело покашливал и старательно пытался не морщиться от боли.

— По-прежнему дожди, — сказала Светлана, пытаясь вежливо перейти к прощанию. Хвостомойкам надо было спать и набираться сил, а не вести светские беседы. — Пожалуй, мы с Демьяном…

Тот услышал свое имя, вскинулся, как норовистый конь, и его понесло — совсем не туда:

— А мы со Светланой Лексе…

— Алексеевной, — безнадежно поправил его Громов.

Парень нахмурился, совсем как пристав:

— А я как сказал? Мы со Светланой Лексевной в магуправу ходили! Там такое нашлось!

Громов и Петров тут же оживились — Владимир даже присел на койке, опираясь на подушку.

— Что нашли? — спросил Громов, глядя при этом на Светлану. — Впрочем…

Он глянул на медсестру, старательно делавшую вид, что увлечена наведением порядка:

— Выйдите, пожалуйста!

Варвара дернулась, попыталась что-то возразить, но подчинилась тяжелому взгляду Громова, лишь обиженно хлопнув на прощание дверью.

— Прошу, докладывайте! — сухо скомандовал он Светлане. То, что он когда-то был статским советником, редко из него прорывалось, зато метко — просто надо было быть чуть внимательнее, и Светлана бы сама все поняла про Громова, без подсказок Мишеля. Казалось, даже тени в палате подтянулись, стали четче в послеобеденном привычном осеннем сумраке. Баюша дернула ухом, приоткрывая глаз, зевнула и принялась мурлыкать, непонятно кого успокаивая.