Дело вдовы Леруж - Габорио Эмиль - Страница 18

— Верно, — холодно ответил адвокат, — считать я умею, и это весьма полезно. Я точно знаю, куда и как идут мои деньги.

— В самом деле? — с издевкой спросила Жюльетта.

— Да, и могу рассказать вам, дорогая моя. Поначалу вы были не слишком требовательны. Но аппетит приходит во время еды. Вам захотелось роскоши, и вы ее получили: у вас есть квартира, прекрасная обстановка, невообразимые туалеты — я не отказывал вам ни в чем. Вы захотели иметь карету и лошадь пожалуйста. Я не говорю уже о тысяче ваших прихотей. Не считаю ни этой китайской комнаты, ни двух дюжин браслетов. Все вместе стоило четыреста тысяч франков.

— Вы уверены?

— Как человек, у которого они были, а теперь нет.

— Ровно четыреста тысяч? Без сантимов?

— Ровно.

— Ну а если я представлю вам счет, мой друг, то вы еще останетесь мне должны.

Горничная, которая принесла чай, прервала этот любовный дуэт, коему предшествовала уже не одна репетиция. При виде Шарлотты адвокат замолчал. Жюльетта хранила молчание ради любовника, у нее не было секретов от Шарлотты, которая служила ей уже три года и которой она охотно прощала все, даже красавца-любовника, обходившегося довольно дорого.

Г-жа Жюльетта Шаффур была парижанкой. Она родилась в 1839 году где-то на Монмартре от неизвестного отца. Все ее детство представляло череду равно неистовых ласк и взбучек. Питалась она скверно — одними конфетами да подпорченными фруктами, но ее желудку ничто не могло повредить. В двенадцать лет была она худа, как щепка, зелена, как незрелое яблоко, и порочна, как все обитательницы Сен-Лазара[5] вместе взятые. Г-н Прюдом[6] сказал бы, что эта юная особа начисто лишена нравственных начал.

У нее не было ни малейшего представления об этом абстрактном понятии. Она полагала, что весь мир состоит из порядочных людей, живущих, как ее матушка, друзья ее матушки и ее собственные друзья. Она не боялась ни бога, ни черта, однако опасалась полицейских. Кроме того, ее страшили некие таинственные и жестокие личности, которые, судя по разговорам, жили где-то в окрестностях Дворца правосудия и испытывали злобную радость, причиняя горе хорошеньким девочкам.

Поскольку она не обещала стать красавицей, ее решили определить в магазин, но тут некий почтенный старик, знававший некогда ее мамашу, взял ее под свое покровительство. Благоразумный и предусмотрительный, как все старики, он был знатоком и понимал: что посеешь, то и пожнешь. Поэтому он решил сперва придать своей протеже лоск образованности. Он нанял ей учителей, она стала брать уроки музыки, танцев и меньше чем за три месяца научилась писать, немного бренчать на рояле и овладела первыми началами искусства, которое вскружило голову не одному любителю танцев.

Единственное, чего старик ей не дал, это любовника. Его она выбрала сама: то был художник, не научивший ее ничему новому, но похитивший ее у старика; он предложил ей половину того, что имел, то есть ничего. Наскучив им через три месяца, она покинула гнездышко первой любви, унося с собой весь свой гардероб, завернутый в носовой платок.

В течение следующих четырех лет Жюльетта жила по преимуществу теми надеждами, какие никогда не оставляют женщину, сознающую, что она хороша собой. Она то опускалась на дно, то вновь выплывала на поверхность. Дважды рукой в дорогой перчатке в дверь к ней стучалась удача, однако у Жюльетты недоставало присутствия духа ухватить гостью за полы пальто.

С помощью некоего актера она дебютировала в театре и даже стала уже довольно бойко декламировать роли, когда совершенно случайно ее встретил Ноэль, влюбился и взял на содержание.

Поначалу «мой адвокат», как она его называла, особого неудовольствия у нее не вызывал, однако через несколько месяцев надоел. Он раздражал ее мягкостью и учтивостью, светскими манерами, благовоспитанностью, плохо скрываемым презрением ко всему низкому и подлому, и в особенности неизменным, неистощимым терпением. Ее весьма огорчало, что он не был весельчаком и наотрез отказывался водить ее в славные местечки, где царит веселье без предрассудков. Чтобы развлечься, Жюльетта начала сорить деньгами. И по мере того как росли ее амбиции и умножались жертвы любовника, возрастала ее неприязнь к нему.

Она сделала его несчастнейшим из людей и обращалась с ним, как с собакой, причем не из врожденной зловредности, а намеренно, из принципа. Она была убеждена, что чем больше огорчений причиняет, чем больше зла приносит, тем сильнее ее любят.

Жюльетта не была злой и очень жалела себя. Она мечтала, чтобы ее любили какой-то особенной любовью, и даже чувствовала, как именно, но объяснить не могла. Для своих любовников она была лишь игрушкой или предметом роскоши, понимала это и, поскольку пренебрежение было ей невыносимо, приходила в ярость. Ей хотелось, чтобы возлюбленный был ей предан и многим для нее жертвовал, чтобы он опускался до ее уровня, а не стремился поднять до своего. Но она уже отчаялась встретить такого человека.

Безумные траты Ноэля оставляли ее холодной как лед; она полагала, что он весьма богат, а саму ее, как это ни странно, деньги занимали мало, хотя алчность была ей не чужда. Возможно, Ноэль покорил бы ее, если бы прямо, без обиняков раскрыл ей глаза на свое положение; потерял же ее он из-за своей сдержанности и даже скрытности, поскольку никогда не упоминал о жертвах, на которые шел ради нее.

Он ее обожал. До рокового дня их встречи Ноэль жил целомудренно. Первая страсть выжгла его, и после этой катастрофы уцелела одна лишь оболочка. Остались четыре стены, но внутри дом весь выгорел. У всякого героя есть уязвимое место: Ахилл погиб, пораженный в пяту; даже у самого искусного воина в броне есть изъяны.

Ноэль покорился Жюльетте и шел на бесчисленные уступки. Этот образцовый молодой человек, адвокат с незапятнанной репутацией, этот суровый моралист спустил на нее за четыре года не только свое состояние, но и состояние г-жи Жерди.

Он любил Жюльетту неистово, безрассудно, безмерно, слепо. При ней он забывал осторожность и все говорил напрямик. У нее в будуаре он сбрасывал маску привычной осторожности, и тут все его недостатки выступали наружу. Ему так нравилось быть перед нею робким и податливым, что он и не пытался бороться. Она стала его владычицей. Иногда он пробовал сопротивляться ее безумным прихотям, но она сгибала его, словно ивовый прут. Он чувствовал, что под взглядом черных глаз этой девчонки его решимость тает быстрее, чем снег под апрельским солнцем. Она терзала его, но умела и утешить улыбкой, слезами или поцелуем.

Временами, когда он находился вдали от обольстительницы, к нему возвращался рассудок, и в минуты просветления он говорил себе: «Она не любит меня, она мною играет!» Однако верность пустила у него в сердце столь глубокие корни, что вырвать их он не мог. Ноэль безмерно ревновал, но удерживался от напрасных проявлений этого чувства. Веские причины сомневаться в верности любовницы бывали у него не раз, и все же ему всегда не хватало смелости высказать открыто свои подозрения. «Если я окажусь прав, — думал он, — придется либо уйти от нее, либо принимать все как есть». Мысль о том, чтобы бросить Жюльетту, повергала его в ужас; он чувствовал: страсть его столь раболепна, что ради нее он примет любые унижения.

Горничная довольно долго расставляла чайные принадлежности, и Ноэль успел тем временем собраться с мыслями. Он смотрел на Жюльетту, и гнев его улетучивался. Адвокат даже начал спрашивать себя, не слишком ли он был с нею резок.

Когда Шарлотта ушла, он сел рядом с любовницей на диван и обнял ее.

— Что-то ты сегодня сердита, — сказал он ласково. — Если я в чем-то и провинился, ты меня уже наказала. Поцелуй меня и помиримся.

Жюльетта раздраженно оттолкнула его и холодно промолвила:

— Оставьте меня. Сколько раз вам повторять: я сегодня плохо себя чувствую.

— Плохо себя чувствуешь, друг мой? Что с тобою? — спросил адвокат. Хочешь, я пошлю за врачом?