Творение. История искусства с самого начала - Стонард Джон-Пол - Страница 22

Искусство всё глубже проникало в жизнь людей. Художники впервые стали изображать человека спящего или страдающего, создавать образы, не соответствующие благородному идеалу — портреты толстых, неуклюжих, некрасивых людей (во всяком случае, по меркам того времени). В образе Диониса к человеку вдруг вернулась его животная природа. Воображение больше не полагалось на математику или утраченные каноны Поликлета, оно фокусировалось на зримом мире, на реальных предметах. После возвышенного совершенства Перикловых Афин это возвращение к природе стало глотком свежего воздуха. Совершенство представлялось отныне ограниченным: великим работам Поликлета и Мирона, в сравнении с Афродитой Книдской или «Гермесом и Дионисом», казалось, не хватало человечности. Это было новое человеческое измерение, восходящее к первым скульптурным опытам архаики, к загадочным улыбкам и пытливости куросов, к мастерству и изобретательности мифического Дедала.

Греческий мир Перикловых Афин так и не оправился после поражения, нанесенного Спартой и персами в конце V века до нашей эры: между городами-соперниками — Коринфом, Спартой, Фивами и Аргосом — шли непрерывные войны. После поражения союзного войска греческих городов-государств от македонского царя Филиппа II центр могущества переместился на север, в небольшое государство Македонию.

Восемнадцатилетнему сыну Филиппа, Александру, присоединившемуся к отцу в решающей битве при Херонее в 338 году до нашей эры, предстояло существенно перекроить постафинский греческий мир. Поразительно, что всего за десять лет, до своей гибели в Вавилоне в 323 году до нашей эры, Александр успел захватить Египет, победить Персидскую империю и распространить греко-македонское влияние на всю Западную Азию. Неудивительно, что впоследствии его нарекли Александром Великим. Это было время развития межгосударственных связей — время, когда греки начали понимать, что существуют и другие культуры, не менее интересные, чем их собственная: не все иностранцы были варварами. Греческий философ Диоген, возможно, первым использовал слово «космополит» (kosmopolites), когда в ответ на вопрос, из какой он страны, ответил: «Я — гражданин мира»[80]. Как писал греческий историк Полибий, «история становится одним целым, события Италии и Ливии переплетаются с азиатскими и эллинскими, и все сводятся к одному концу»[81]. Система образов эллинистического мира на уровне тогдашнего знания отражала эти новые связи во всём их разнообразии.

Образ Александра создавался самыми передовыми художниками, наследниками богатой греческой традиции, — во всяком случае, по мнению Ксенократа. Говорят, что только ваятелю Лисиппу и живописцу Апеллесу дозволялось изображать великого македонского полководца — каждому в своей области. А когда понадобилось создать его образ в глиптике{4}, единственным достойным стал прославленный резчик Пирготел.

Ни один из портретов Александра кисти Апеллеса не дошел до нас. Все они известны лишь по литературным описаниям, свидетельствующим о дерзновениях Апеллеса, стремящегося запечатлеть великую славу Александра, соединив технику греческой иллюзионистической живописи с чужеземным объектом. На одной из живописных картин, висевшей на видном месте в храме Артемиды Эфесской, он изобразил великого полководца в виде Зевса с громовой стрелой в руке. Это была мастерски исполненная работа: по словам Плиния, казалось, будто молния направлена прямо на зрителя[82].

Лисипп был менее льстив и не стремился тягаться с гигантской статуей Зевса Фидия (на которого, несомненно, намекал Апеллес). Его бронзовые бюсты Александра — ни один из которых также не сохранился — были отмечены греческим писателем Плутархом за их сдержанность и за «отважный, львиный характер». Лисипп передает величие Александра не через помпезность, а через поэзию, через «легкий наклон шеи влево и томность взгляда», как писал Плутарх[83]. И тут снова приходят на память устремленные вдаль взгляды куросов. Многочисленные более поздние мраморные копии сохранят эту поэтическую композицию — не столько портрет, сколько символ великих, пророческих устремлений.

Как и в случае с египетскими портретами жрецов и высших сановников Среднего царства, когда придворные скульпторы отбросили строгость резца предшествующей традиции, эллинистические портреты перестали изображать благородных, но обобщенных персонажей и обратились к живым людям. Портреты становятся психологическими и драматичными — они рассказывают истории о реальных жизнях, а не о фантастических громовержцах. На морщинистом челе бюста великого оратора IV века до нашей эры Демосфена мы читаем трудную историю его жизни, пересказанную Плутархом: как он пережил трагедии детства и преодолел врожденные недостатки, в том числе дефект речи, чтобы стать одним из величайших афинских ораторов. Он противился возвышению Македонии и стал предводителем афинского восстания против Александра Македонского — от кого угодно это потребовало бы серьезного напряжения. И хотя Демосфен пережил Александра, он так и не оставил своей патриотической борьбы и закончил дни на острове Порос, выпив яд, чтобы не сдаться живым македонянам.

Бюст Демосфена. Оригинал 280 до н. э. Мраморная копия II в. н. э. 35,4 × 21,3 × 24,5 см

Умирающий галл. Оригинал около 230–220 до н. э. Римская мраморная копия. Высота 93 см

Через три столетия после смерти Александра греческие скульпторы всё еще получали заказы на величественные статуи, хотя теперь это происходило на фоне растущего могущества Рима, а не афинского Акрополя. Динамичная, слегка скручивающаяся фигура Афродиты, прикрытая ниже пояса плотными складками ткани, позднее получит имя по названию острова Милос, где она будет найдена. Она вошла в историю как Венера — римская версия Афродиты. Ее сильная, героическая поза представляется дальним отголоском обнаженной статуи Книдского храма. Венера Милосская словно состоит не из плоти, а из хорошо прилегающей телесной брони. Она была создана примерно в 100 году до нашей эры, всего через двести лет после того, как Пракситель изваял утраченную Афродиту. Мы не можем напрямую сравнить эти две скульптуры, но догадываемся, что, поставленные рядом, они могли бы продемонстрировать, как невинность превращается в опыт, желание перерастает в крепкую любовь.

Афинский дух ваяния нашел себе новый приют в прибрежном средиземноморском городе, основанном одним из потомков Александра Великого в Малой Азии. Пергамская цитадель была построена, чтобы служить сокровищницей эллинистической династии Атталидов, и прославилась благодаря своей библиотеке и мастерским. Атталиды считали себя восточными афинянами — выделяясь любовью к искусству и продвижению греческого духа любознательности — в противоположность своим врагам «галатам», то есть кельтским галлам, западным варварам, мигрировавшим через Балканы. Однако Атталиды проявили к своим врагам больше уважения, чем афиняне: они установили в святилище пергамского Акрополя три статуи, из которых две изображали галла и его жену, убитую им перед тем, как совершить самоубийство, чтобы не попасть в плен. Третья статуя, названная «Умирающий галл», изображала воина перед смертью: усы и золотой торквес (толстое металлическое кольцо, которое носили на шее) указывают на его принадлежность к северным племенам, однако его благородная, картинная поза говорит о том, что он умирает героически, как герои Троянской войны.

«Умирающий галл» демонстрирует сознательное любование страданием и смертью, встречающееся только в греческом мире. Для IV века до нашей эры это не было чем-то новым: в раннем искусстве Древней Греции его позу предвосхищает фигура павшего воина на фронтоне храма на острове Эгина. Эгинский воин показан обнаженным, он страдальчески устремил взгляд в землю, не желая сдаваться, и тяжело оперся на щит, словно заставляя себя встать и продолжать сражаться. В греческой скульптуре за военным триумфом всегда угадывалась человеческая эмоция: эгинский воин был создан примерно в 500 году до нашей эры, еще до золотого века афинской скульптуры. Эллинистические скульпторы подчеркнули эту эмоцию, создав более чувственный образ смерти, которую побеждает не богатство и обещания загробной жизни, а искупление через страдание.