Творение. История искусства с самого начала - Стонард Джон-Пол - Страница 21

Однако главным украшением был фриз, идущий по периметру внутреннего храма. Никто в точности не знает, что на нем было изображено, кроме того, что это панафинейская процессия, ежегодное общегородское празднество, когда статуе Афины преподносилось новое шерстяное одеяние — пеплос.

Фриз передает нарастающий восторг и энергию: вначале всадники готовятся к выезду, завязывая сандалии и седлая лошадей, возбужденно вскидывающих головы. Ряды всадников, искусно изображенных в перспективе, образуют два потока по сторонам храма: размеренный стук копыт по сухой земле, напряженные лица людей, сознающих ответственность момента. Мраморные плиты отмеряют такт движения, как на нотном стане. Из пыли и гомона возникнет то лицо, то копыто, то растрепанная грива; сама текстура камня подчеркивает нарастание напряжения по мере уплотнения процессии. И вдруг — остановка, словно узкий и бурный поток влился в большое, тихое озеро: одетые в свободные одежды возничие на колесницах задают новый, более спокойный ритм, хотя глаза их лошадей еще выпучены от напряжения и нервного возбуждения. Чинно выступают государственные мужи и старейшины, беседуя меж собой и глядя на идущих впереди музыкантов и мальчиков, несущих подносы и кувшины с водой для ритуального празднества. Впереди юноши ведут молодых телок, чьи округлые бока еще сильнее замедляют ритм. Животные предчувствуют свой жертвенный конец: одна из телок запрокидывает голову и обращает свое мычание к небесам — ее жалобный стон преодолеет века. За ними цепочкой идут девушки в тяжелых одеждах, несущие кувшины и чаши, затем снова старые государственные мужи, а за ними изображены и сами боги, сидящие и беззаботно болтающие, как царственные особы в театре. Афина — героиня всего действа — сидит рядом с братом Гефестом, вооруженным топором. Мальчик протягивает церемониальные одежды верховному жрецу Афин, тот их осматривает, чтобы затем преподнести статуе богини. Время стерло с их лиц все черты, и они стали гладкими, как сам пеплос.

Не стоит забывать, что, пока жрец рассматривает пеплос, на другой стороне фриза всадники всё так же седлают коней. И это весьма трогательная истина, которую сообщает нам фриз Парфенона: афиняне показаны как единое целое — каждый понимает свое место и роль и гордится своей принадлежностью городу в зените его могущества, победившему в войне с персами. Как сказал великий государственный муж Перикл, обращаясь к согражданам в своей знаменитой надгробной речи во время зимнего памятного обряда по погибшим в войне: «…пусть вашим взорам повседневно предстает мощь и краса нашего города <…>, и вы станете его восторженными почитателями»[76]. Фриз Парфенона излучает живую радость общего дела.

То время было тем более славно, что продлилось недолго. Последние несколько десятилетий V века до нашей эры были столь же ужасны, сколь прекрасны были первые пятьдесят лет. Страшная чума разразилась в Афинах, унеся несколько сотен тысяч человек: о ней живо и подробно пишет историк Фукидид в своем описании Пелопоннесской войны, окончившейся разгромом Афин и их союзников и победой союза под предводительством Спарты и при некоторой помощи со стороны державы Ахеменидов. Греческий мир утратил уверенность и непоколебимость, что были при Перикле.

Ход истории определила не легкость и убежденность Поликлета и его копьеносца, а вторжение иррационального, зыбкого мира, выраженного Еврипидом в пьесе «Вакханки», написанной им в македонском изгнании. Это история о том, как, желая утвердить свой культ, бог Дионис возвращается в родной город Фивы в сопровождении вакханок — поклоняющихся ему женщин, которых он собрал во время странствий по Азии. Женщины одеты в шкуры и размахивают тирсами — длинными жезлами, овитыми плющом. Однако царь Фив Пенфей не желает признавать таинственный культ, принесенный Дионисом с востока. «Ай! Ай! / Где я стою? Земля дрожит… / Силы небесные! / Весь на куски дворец сейчас рассыплется…/ то бог Дионис в чертоги вступил./ Вы славьте его!»[77] Судьба Пенфея — быть разорванным на куски вакханками под предводительством его же матери, Агавы: ослепленная дионисийским безумием, она присоединилась к вакханкам на горе Киферон и в порыве безумия убила сына, приняв его за детеныша горного льва. Это привело к гибели царского дома Кадма в Фивах и к расколу мира греческих богов из-за религии, пришедшей с востока.

«Вакханки» впервые были показаны в Афинах в 405 году до нашей эры, после смерти Еврипида. В скульптуре того времени тоже чувствуется ветер перемен, развевающий складки одежд богинь Ники и Афродиты: теперь они не столько воительницы и победительницы, сколько символы горячей страсти. О переменах говорит и мраморная статуя атлетичного Гермеса с младенцем Дионисом на руках. Композиция, созданная, вероятнее всего, Праксителем, одним из величайших скульпторов IV века до нашей эры, обладает живостью статуй Поликлета и Мирона, но в ней также чувствуется человеческое тепло, даже юмор. Гермес смотрит на младенца Диониса, на его лице играет отеческая улыбка — он прозревает громкую славу ребенка, бога вина, предводителя вакханок, великого раскольника с востока. И всё же их жесты прежде всего человечны: ребенок тянется за чем-то — быть может, за виноградной гроздью, которой Гермес, возможно, игриво помахивал перед ним, но теперь на ее месте лишь обломок руки. Мягкость и чувственность форм далеко отстоят от благородных идеальных воителей Афин эпохи Перикла и архаичных куросов.

Важную роль также играл контекст восприятия скульптуры. В душистых зарослях миртовых деревьев на склоне холма над морем на острове Книд стояла небольшая ротонда. Внутри, едва скрытая кольцом колоннады и невысокой внутренней стеной, находилась скульптура обнаженной женщины, которая только что скинула одежды, чтобы искупаться. Ее тело, обладающее изгибами и мускулами, изображено в момент легкого волнения: женщина наклоняется вперед, пытаясь защититься, прикрыть себя одеждами, чувствуя, что за ней могут подглядывать. Она участница некой сцены, вовлекающей в себя окружающее пространство. Эта сцена из жизни тех, кто пришел полюбоваться на прекрасную скульптуру обнаженной женщины, созданную великим Праксителем. Уединенность храма на острове лишь добавляет трепетного волнения поклонникам Афродиты, которые, подобно вакханкам Еврипида, томятся в укромном саду в надежде утолить свою страсть. Говорят, посетители храма сходили с ума от любовного переживания. Греческий писатель Лукиан в диалоге «Две любви» описывает свой визит в Книдский храм, где среди дуновения «влюбленных ветерков» одна из храмовых прислужниц рассказала историю о молодом мужчине, который был безумно одержим мраморной Афродитой: говорят, он бросился в море от стыда, после того как провел ночь в храме, оставив на гладком мраморе Афродиты красноречивое пятно[78].

Пракситель. Гермес и Дионис. Около 340 до н. э. Мрамор. Высота 213,4 см

Такая необузданность говорит об отходе от идеализированных, зачастую сугубо интеллектуальных поисков Поликлета и Мирона. Писатели тогда впервые задумались об истории изобразительного искусства, а люди начали коллекционировать живопись и статуи[79]. Греческий скульптор Ксенократ Сикионский написал первую известную нам книгу по истории искусства приблизительно в 280 году до нашей эры. Впоследствии книга была утрачена (как и все его скульптурные работы), но его идеи сохранились в великой энциклопедии Древнего мира, «Естественной истории», написанной Плинием Старшим в I веке нашей эры. Описание постепенного совершенствования изобразительного искусства, которое достигло своего апогея в IV веке до нашей эры в скульптурах Лисиппа и живописи Апеллеса, Плиний отчасти перенял у ныне утраченной истории Ксенократа.