Творение. История искусства с самого начала - Стонард Джон-Пол - Страница 18

Гомер вспоминал тот старый, исчезнувший греческий мир «златообильных» микенцев, развязавших войну против Трои, чьих дворцовых руин он сам был свидетель. История затяжного конфликта между троянцами и греками на многие века стала точкой отсчета для всего греческого мира; события того конфликта — полумифические-полуисторические — заключены в двух великих поэмах Гомера, «Одиссее» и «Илиаде».

Век героев, описанных Гомером, берет истоки в средиземноморской цивилизации, которая ко времени поэта насчитывала тысячи лет. Первые очаги ее культуры возникают в середине III тысячелетия до нашей эры на крупнейшем из островов Эгейского моря — Крите. Для его обитателей — минойцев (как они будут позднее названы по имени их мифического правителя, царя Миноса) — величайшим источником вдохновения была природа. Море вокруг было полно чудес, которые они воспроизводили в своих изделиях. Рисунки на глиняных чашах они делали черными чернилами из каракатицы. Мы видим, как мифический бог моря Тритон резвится среди морских звезд, кораллов и скал. Осьминог на шарообразной глиняной вазе, раскинувшийся среди водорослей, скал и морских ежей, изображен художником, способным передать морских обитателей в декоративном ключе. В извивающихся щупальцах обитателя морских глубин уже заложены та творческая энергия и восхищение природой, которые в предстоящее тысячелетие охватят всё Средиземноморье, породив скульптурные и живописные сценки столь любимых минойцами «игр с быками» — одни из первых изображений тела в пространстве; или бегущие по стенам дворцов спиральные узоры. Стены своих дворцов минойцы украшали изображениями юношей с павлиньими перьями на головах и девушек, танцующих с обнаженной грудью в окружении лилий и орхидей. Эти образы создают впечатление счастливой, полной наслаждений жизни островного народа[64].

Ваза с осьминогом из Палекастро. Около 1500 до н. э. Керамика. Высота 27 см

В середине II тысячелетия до нашей эры извержение вулкана на острове Фера (нынешний Санторини) положило конец первой критской цивилизации. Ослабленный разрушениями Крит с его дворцами в конце концов был завоеван микенцами, вторгшимися с материка. Возведенный на холме город-крепость Микены стал цитаделью царя Агамемнона, возглавившего сводное греческое войско в войне против города Трои[65].

В свободное от войны время микенцы в основном занимались выплавкой бронзового оружия и накоплением золота. Высшей славой для них была смерть на поле боя, запечатленная в образах, сродни тем, что описаны в «Илиаде». На вершине горы в Пилосе, рядом с дворцом Нестора, в могиле микенского воина была найдена гемма{3} из цветного агата, изображающая вооруженного мечом воина, который разит другого человека с копьем и попирает ногой убитого в бою, — удивительная по своему техническому совершенству резная миниатюра[66]. Ноги и руки воина, его мускулы вырезаны с таким изяществом и точностью, его черты так ясно прорисованы, что современники, должно быть, смотрели на этот предмет, прищурив глаза, — настолько он крохотный, — чтобы разглядеть детали, и восхищались этой уникальной работой. Вполне возможно, что гемма была создана в минойской мастерской, ведь минойцы славились резными украшениями; и всё же кажется, будто она пришла к нам прямиком из мира Гомера, где свободно сплетались история и миф.

Гомер сравнивает неутихающий театр действий Троянской войны с неукротимым пожаром. Та же огненная энергия будет наполнять творения скульптуры и архитектуры, созданные в предстоящие четыреста лет. Любовь к природе минойцев, неистовая мощь микенцев и осознание ценности и красоты человеческого тела, героического, мускулистого, триумфального, — всё это дает начало периоду революционных преобразований, который достигнет своей кульминации примерно тысячу лет спустя в городе-государстве Афины.

За крушением микенской цивилизации последовал темный, по крайней мере, с исторической точки зрения, период. Но память о былых временах хранили образы и ритмы поэзии — устные сочинения Гомера и других странствующих певцов-сказителей. В середине VIII века до нашей эры, когда в Греции появляется письменность — алфавит, разработанный финикийцами, торговцами с востока Средиземноморья, — тьма как будто начинает рассеиваться. Записываются поэмы Гомера, на основе их сюжетов возникают изображения — дошедшие до нас в форме вазописи. Эти образы рассказывают о развитии ранней греческой цивилизации, в частности, городов-государств — или полисов — Афин и Коринфа[67].

Сначала керамика украшалась абстрактными и геометрическими мотивами, пространство заполнялось кругами, линиями, точками, а в получившихся узорах кипела жизнь и угадывались человеческие формы. Затем геометризованные фигуры сменили жизнеподобные персонажи — они сражались, соревновались, выпивали, прелюбодействовали, разыгрывали сценки, которые рассказывали на рынках бродячие певцы с обветренными лицами. На одной из неглубоких питейных чаш изображена битва мифического героя Геракла — одетого, как ему и подобает, в львиную шкуру — с морским чудовищем Тритоном. Геракл одерживает верх; вокруг их схватки плавают дельфины, а по краям чаши танцуют морские нимфы — нереиды. Фигуры изображены плотным черным цветом, по которому прорисованы — то есть процарапаны — светлые линии. Такая чернофигурная керамика впервые появляется около 700 года до нашей эры в Коринфе — городе передовом, по крайней мере, по части керамики. Пульсирующий ритм танцующих нереид напоминает минойский мир образов.

Геракл и Тритон в окружении танцующих нереид. Килик. Около 550–530 до н. э. Керамика. Высота 32 см

Художник Ниобид. Кратер с неизвестным сюжетом, включающим Геракла и Афину. Около 460–450 до н. э. Керамика. Высота 54 см

Новая техника вазовой живописи возникла столетие спустя в афинских керамических мастерских. Можно сказать, что это была инверсия: вместо черных фигур на красном (цвет керамики) стали изображать красные фигуры на черном, что позволило сделать рисунок тоньше и детализированнее. Формы стали реалистичнее, полнее, весомее: если раньше фигуры представляли собой темные силуэты, расположенные против света, то теперь свет будто бы освещал их спереди, благодаря чему они превратились в объемные фигуры. Мазки стали более пластичными, позволяя точнее воссоздавать детали. На одном из краснофигурных кратеров (сосуд для смешивания вина с водой) вполоборота изображены два обнаженных воина, отдыхающие рядом с фигурой Геракла, одетого в львиную шкуру, с дубинкой и луком. Бледными линиями даже намечен холмистый пейзаж, на фоне которого расположены фигуры. Художник — анонимный, как и многие авторы греческих ваз, — стал известен как «вазописец ниобид» благодаря сцене, изображенной с другой стороны кратера, — сцене убийства четырнадцати детей Ниобы, неосмотрительно похваставшейся своими детьми перед богами[68].

Мастерство, с которым изображены эти фигуры, говорит о том, как могла выглядеть почти не дошедшая до нас живопись греческого мира[69]. Большие росписи на стенах и деревянных панелях произвели революцию образов: фигуры стали восприниматься комплексно, в контексте драматических декораций, подчеркивавших их характеры и этос — их нравственное послание. По словам греческого путешественника Павсания (хотя он писал об этом лишь пять столетий спустя), знаменитый художник Полигнот в своих многофигурных картинах «Взятие Трои» и «Одиссей в царстве мертвых» стремился создать ощущение реального пространства, располагая героев в разных регистрах, а не в виде узора на плоской поверхности: «Столько разнообразия и столько красоты в картине фасосского художника!» — заключает Павсаний[70]. Кроме того, согласно римскому автору Плинию Старшему, Полигнот первым стал писать женщин в прозрачных одеждах и придавать выражение лицам, изображая открытые рты и даже зубы, — что непросто сделать убедительно[71]. Дух соперничества подстегивал греческих художников ко всё более искусным иллюзиям. Плиний упоминал также о живописце Зевксисе, который столь мастерски изображал виноград, что птицы прилетали его клевать, и, разбогатев на своем искусстве, мог золотом вышивать свое имя на одежде. И всё же его превзошел соперник Паррасий, столь невероятно написавший занавес, что обманутый Зевксис попросил отодвинуть его, чтобы увидеть картину за ним. Сохранившиеся вазы кажутся лишь слабым отблеском тех прославленных работ, но, если бы не они, мы никогда бы не увидели живописи раннего греческого периода.