Святой дьявол: Распутин и женщины - Фюлёп-Миллер Рене - Страница 78

Илиодор давно знал, что царь и царица считали Григория святым, и все же лишь теперь убедился, как на деле велико их поклонение. В дороге Распутин хвастался, что царь считает его Спасителем, что он и царица склоняются перед ним до земли и целуют ему руки. На пароходе Григорий надменно заметил:

— Царица поклялась провозгласить меня своим спасителем и чудотворцем во веки веков! — Затем добавил: — Я их всех носил на руках, вот какие дружеские у меня с ними отношения!

Несмотря на все услышанное, Илиодор все еще цеплялся за слабую надежду, что Распутин преувеличивает, возводит на себя напраслину, и эта мысль его немного успокаивала, умеряла зависть в сердце. Но как был удивлен монастырский священник, когда переступил порог дома Григория в Покровском! Уже внешний вид этого внушительного строения произвел на него сильное впечатление, и все же внутренний вид превзошел все его ожидания. Конечно, это были старые небольшие деревенские комнаты, частично обставленные старой мебелью, но среди нее стояли роскошные вещи, дорогие кожаные диваны, стеклянные горки, буфеты, полные самого лучшего серебра, хрустальные стаканы и кубки.

В одной комнате был огромный рояль, позолоченная мебель, цветы и пальмы; весь верхний этаж был устлан персидскими коврами, а на стенах висели портреты императорской семьи, великих княгинь, придворных сановников и министров, расположенные в соответствующем порядке и снабженные дарственными надписями. Целый шкаф был заполнен фарфоровыми безделушками, которые царские дети подарили своему дорогому «батюшке». Повсюду висели прекрасные святые образа, дары епископов, монахов, монахинь и набожных членов общины. А рабочая комната выглядела будто кабинет министра: роскошные кожаные кресла занимали угол комнаты, у окна стоял массивный дубовый стол с горой бумаг, документов, телеграмм и писем. Глаза Илиодора едва не выскочили из орбит; только теперь он осознал истинную власть и неслыханный авторитет Распутина. Потому что все, что его окружало, не было подарками простых людей. Григорий Ефимович точно знал, кто из царского дома, какой высокий государственный сановник и какая блестящая столичная красавица что подарили ему.

Все пребывание в Покровском превратилось для Илиодора в истинное мучение, так как на каждом шагу он встречался с новыми доказательствами могущественного положения своего противника; и даже во время полевых работ или ловли рыбы Григорий беспрестанно рассказывал ему, как хорошо у него идут дела и какое уважение он встречает повсюду.

В последний вечер перед отъездом Илиодора из Покровского пришел посыльный Миханя и принес письмо внушительных размеров с императорским гербом и печатью. Распутин прочитал его, удовлетворенно погладил бороду и объяснил гостю, что это письмо написано самой императрицей. Это не давало монастырскому священнику покоя: посреди ночи он встал, прокрался в кабинет хозяина и принялся рыться на письменном столе, пока не нашел письмо. Содержание письма привело его в совершенную ярость: ведь императрица в настойчивых, почти умоляющих словах просила своего «друга» немедленно приехать в Царское Село, так как наследник опять заболел.

Раз уж Илиодор добрался до письменного стола, то его не удовлетворило чтение одного этого письма, он перерыл все ящики, пока не нашел пачку, завернутую в большой платок в синюю клетку, в которой были все письма от императрицы и великих княгинь. Лихорадочно читал он их одно за другим и вскоре убедился, что все рассказанное Распутиным о своем положении при дворе было чистой правдой.

Но в тот же момент, когда в душе Илиодора вспыхнула горячая всепожирающая зависть, он почувствовал, как с него спали дьявольские узы, до этого времени приковывавшие его к Распутину. Да, теперь он, наконец-то, мог свободно и беспрепятственно ненавидеть своего врага! Теперь он хотел показать ему это! С этого момента распутный и грубый мужик найдет в нем, «великом сквернослове», безжалостного смертельного врага!

Илиодор взял некоторые особенно сердечные письма императрицы и великих княгинь. Конечно, это кража и грех, но в интересах истины и для спасения императорского дома и всей нации, и цель оправдывает средства. На следующее утро он покинул Покровское с твердым намерением рассчитаться с Григорием, разоблачить его и раскрыть всю его испорченность перед императором и императрицей. С этой целью он прямиком поехал в Петербург.

Конечно, монастырский священник прекрасно осознавал трудности своего предприятия, ведь он был свидетелем того, как быстро заставили замолчать доброго отца Феофана, когда он при дворе попытался выступить против Распутина. Он очень хорошо помнил угрозы Григория вслед ректору Духовной Академии: «Я ему покажу!» Неожиданное увольнение Феофана, придворного священника и исповедника императрицы, с этого высокого поста и его ссылка в Крым, разумеется, не были случайностью.

Тем не менее Илиодор был в приподнятом настроении и тверд в своем решении; разве не называли его «рыцарем Небесного Царства»? Разве не был он «великий сквернослов», известный своим бесстрашием, многими почитаем, и разве не внушал он страх? Он, свергавший всемогущих губернаторов, осмелившийся противиться начальникам полиции и министрам, да даже самому Священному Синоду, мог ли он бояться выступить против крестьянского невежи и раскрыть на него глаза государю?

После той благословенной ночи, когда у письменного стола Распутина он освободился от дьявольских чар, Илиодор вновь приобрел дар поношения, тот возвышенный дар, которым со времен ясновидцев Ветхого Завета никто так великолепно не владел, как монастырский священник из Царицына. Теперь он громогласно заявлял, что Распутин — порочное чудовище, адское отродье и заслуживает уничтожения, как назойливый паразит. Неистощимым был поток его ругательств и проклятий в адрес Григория, он сообщал все новые подробности о его злодеяниях и грязном разврате. Теперь он даже рассказывал о том, что подсмотрел в замочную скважину в доме купчихи Лебедевой в Царицыне, и то, что он видел, вовсе не было борьбой святого с сатаной!

А эти «братские поцелуи», которыми он обычно приветствовал всех женщин! Почему же он целовал только хорошеньких и молодых, и ему никогда не приходило в голову освятить поцелуем также и пожилых женщин. С искаженным ненавистью и отвращением лицом Илиодор рассказывал о хорошенькой, пухленькой жене извозчика Елене, которую Григорий Ефимович полностью опутал своими сетями, а ее муж, честный и истинный православный христианин, так же много помогавший Илиодору при строительстве задуманной им «горы Табор», теперь остался ни с чем.

Каждому, кто хотел знать, монастырский священник без утайки сообщал, что во время их совместного вояжа в Покровское Григорий хотел его самого обратить в еретическую веру хлыстов. Когда однажды кто-то спросил иеромонаха о святом отце Григории, Илиодор яростно набросился на беднягу:

— Да, святой, святой дьявол, вот кто он!

Он пошел к Гермогену, который как раз находился в Петербурге, чтобы склонить его к совместному выступлению против святого дьявола, и после разговора с ним он принялся засыпать письмами все высокие чины и даже самого царя. Он обратился и к доктору Бадмаеву с намерением использовать его влияние на государя.

«Я заклинаю вас, — писал он тибетцу, — прикончите Распутина! Его власть растет с каждым днем, армия его сторонников множится, его авторитет в народе заметно поднялся. Меня заботит не моя собственная жизнь, а судьба царской семьи! Подумайте о том, что все это приведет к ужасному скандалу, а возможно, даже к революции! Ради Бога, как можно скорее заткните Распутину рот, дорог каждый день!»

В разговоре с Гермогеном Илиодор, дрожа от ярости, заявил:

— Я хочу посмотреть, откажет ли императорская семья этому мерзавцу или нет! Что же это значит? Мы здесь страдаем за них, мучимся, а они занимаются с этим распутным человеком Бог знает чем!

С самого начала борьбы «чудо-идиот» Митя Коляба попал в полное распоряжение «рыцаря Небесного Царства», так как из-за появления Распутина он на долгие годы, если не навсегда остался без куска хлеба. Уже давно он старался зря: лаял, хрипел, рычал и взмахивал обрубками рук, тщетно с помощью певчего Егорова предсказывал страшнейшие несчастья, если только его не прогонял мужик Григорий. Никто не обращал внимания на его святое буйство, да при дворе даже и не собирались слушать певчего. Потому что, если Николай или Александра чувствовали потребность в пророчестве, они охотно обращались к Григорию Ефимовичу, который мог заглянуть в будущее лучше, чем Митя Коляба, и который говорил на всем понятном, даже слишком понятном языке.