Благословенный. Книга 5 (СИ) - Коллингвуд Виктор - Страница 5

— Да, это так! — довольно спокойно ответил он, не подозревая, какие громы я готовлю для его рано начинающей лысеть головы.

— И ваш портфель с документами вы безмятежно оставляете на диване в прихожей, не так ли? — уже строже спросил его я, буравя взглядом своих серых глаз.

Историки говорят, что у Александра был рассеянный и безмятежный, «ангельский взор», а вот у Николая — пронзительный взгляд, как у Василиска. Могу сказать определённо: ничего подобного! При известной необходимости и близорукий Александр Павлович мог поглядеть так, что у вельмож и чиновников волосы дыбом вставали сразу во всех местах! И вот сейчас бедолага Кочубей по моему взгляду начинает догадываться, что дело совсем плохо, но ещё не понимает, где именно он, как тут говорят, «прошибся».

— Пока вы там играете с господами резидентами, швейцар Фёдор по заданию некоторых известных вам господ роется в вашем портфеле и таскает бумаги на перекопировку. И уже натаскал себе на четыреста червонцев и три Сибири! Он, конечно, дурак; но отчего же вы не умны? Вам следовало уберечь бедолагу от такого искушения, а вы своей беспечностью просто потакали человеческим слабостям! Это, знаете ли, тоже на Сибирь вполне потянет!

Тут у Виктора Павловича задрожали губы.

— Ваше Величество… Я… Я никогда… Ваше Величество!

И рухнул на колени, подлец. Ну никак их не отучу!

— Ладно, ладно, успокойтеся. С кем не бывает… Только вы эти ваши картишки потихоньку бросайте. Ни к чему это, баловство. А что касательно паршивца швейцара, так мы его заставим теперь передавать англичанам дезинформацию, сиречь враки. А вам на будущее урок — не таскайте документы домой! То, что происходит в министерстве — должно оставаться в министерстве! Понятно! Ну всё, ступайте, и скажите там, чтобы ко мне срочно явились Сперанский и Скалон. Срочно!

Вскоре Михаил Михайлович и Антон Антонович (воля ваша, но что-то трогательное есть в этих одинаковых именах- отчествах) уже сидели передо мною.

— Господа! — тут же взял я быка за рога. — Необходимо надо наисрочнейшим образом составит Положение о секретности во всех наших учреждениях. А то у нас не ведомства, а проходной двор! Вы, Михаил Михайлович, хорошо знаете канцелярскую часть, а вы, полковник — безопасность. Объедините усилия и составьте документ, которым будут определены способы сохранения государственной и служебной тайны! Архисрочно! Архиважно! Десять дней на всё про всё! Ну что вы тут сидите? Извольте идти исполнять; время пошло!

Глава 3

Мейер Амшель Ротшильд подошёл к огромному, в два человеческих роста, окну, выходящему на Олдерсгейт-Корт, оживлённую улицу лондонского Сити, и коснулся стекла рукой. Привезённый из Петербурга «стеклопакет» прекрасно заглушал звуки беспрестанно проезжавших карет и кэбов, громыхавших своими высокими, окованными колёсами по булыжникам мостовой.

«Как странно» — невольно подумал он — «не могу отделаться от чувства, что меня от этих людей, там, на улице, отделяет не менее полутора, а то и двух веков. В мою, разумеется, пользу».

В кабинет кто-то вошёл. Мейер не услышал это, а скорее почувствовал по движению воздуха. Он обернулся и увидел, как слуга в белоснежных перчатках и старомодном накрахмаленном парике с тупеем ставит на стол изящную чашку веджвудского фарфора, полную крепкого чая с молоком. Безукоризненно чётко выполнив свою работу, слуга заученно поклонился и, также бесшумно как и вошёл, покинул кабинет, мягко ступая по прекрасному персидскому ковру.

Ротшильд отошёл от окна, присел за огромный стол красного дерева, поднял чашку, сделал глоток. Вообще говоря, в Гессене он привык к кофе; но здесь, в Лондоне, нужно было перенимать привычки англичан. «Раз уж я теперь „английский еврей“, надо полюбить эту страну; её ужасный климат, отвратительную еду, странные традиции и грубоватых в своём своеобразии жителей. Уже многие сотни лет приспособляемость к обстоятельствам — наш образ жизни и ключ к выживанию. Не мною это придумано, не мне это менять».

Откинувшись в просторном, комфортном кресле с тёмно-зелёной обивкой, родоначальник дома Ротшильдов на мгновение устало прикрыл глаза. За последние несколько месяцев он вымотался до предела. Это, как говорят христиане, была «адская работёнка»! Сначала — срочный визит в Петербург, на встречу с императором Александром. Разговор с этим человеком потряс его до глубины души, а открывающиеся перспективы просто захватывали дух! Вернувшись с подробными инструкциями, Мейер развил кипучую деятельность, создавая костяк, структуру своей будущей финансовой империи. Все его сыновья, кроме старшего — Натана — были отправлены в первейшие европейские столицы для организации там банковских домов. Сам же Ротшильд старший вместе с сыном Натаном обосновался в Лондоне, где зарегистрировал финансовую компанию и торговый дом, предназначенный для реализации огромной партии неспешно плывущего из Кантона чая. И количество вопросов, которые пришлось решать на этом пути, даже для такого работоспособного человека, как Мейер Амшель Ротшильд, оказалось чрезвычайно большим!

— «Пора передавать бизнес сыновьям» — подумалось Мейеру. «Мой старший, — Натан — подаёт самые превосходные надежды. Счастлив тот, кто сумел правильно воспитать своих сыновей! Возможно через 2–3 года, когда бы твёрдо станем в Лондоне на ноги, я смогу отойти от дел. Но как же всё-таки хочется увидеть, что будет дальше!»

Герр Мейер (теперь, в сущности — «м истер Мейер») медленно допил чай, наслаждаясь каждым глотком. Когда-то в юности, будучи учеником старого ганноверского банкира Якоба Оппенгеймера, он вечно куда-то спешил: торопливо ел, недопустимо быстро глотал дорогое вино, не запоминал имена своих любовниц… Лишь с годами он понял, что так нельзя. Жизнь слишком ценна и неповторима, чтобы тратить её на бесконечную беготню. Нет, надо уметь прочувствовать каждое её мгновение; и даже этот непривычный и слишком крепкий, на вкус Мейера, напиток, достоин того, чтобы им насладились без суеты.

Допив чай, Мейер отставил чашку ближе к краю стола и дёрнул шнурок звонка, чтобы лакей забрал её. Ещё тёплый от содержавшегося в нёй напитка фарфор глухо стукнул о девственно-чистую полированную поверхность, тонко звякнула серебряная ложечка. Мейер покосился на чашку. Прекрасный сервиз! Действительно изящная вещь, и очень… английская, что ли. И особенно занимательно, что такие превосходные вещи фабрика «Этрурия», основанная в Стаффордшире, делает десятками тысяч в год. Император Александр говорил ему, что основатель фабрики Джозайя Веджвуд был настоящий гений нашего времени, и очень сожалел, что преклонный возраст не позволял пригласить его в Петербург. Веджвуд сумел очень рационально организовать производство и роспись фарфора; так, рамки на посуду наносили шаблоном, затем самые неопытные рисовальщики делали травянистый орнамент, более опытные мастера — пейзажи, а самые лучшие — фигуры и лица людей. Говорят, у Веджвуда работал художник, всю жизнь рисовавший на тарелках и чашках только овечек; другой выводил исключительно нимф в туниках, третий — фавнов, и так далее. «Это гениальное прозрение — объяснял император — позволяет фабрике Веджвуда завоёвывать рынок даже сейчас, после смерти её основателя. Массовое производство — это будущее. И вы, герр Ротшильд, можете прославить себя, правильно организовав предоставление финансовых услуг широким слоям общества».

Дверь вновь бесшумно отворилась, и в кабинет вошёл Генри Стоктон, секретарь Ротшильда.

— К вам посетитель, сэр! — кланяясь, произнёс он, протягивая визитную карточку гостя.

— Спасибо, Генри.

Мейер повертел в руке кусочек картона с золочёным тиснением. Мистер Иерёмия Кавилл, из Бирмингема. Торговец чаем. Ну разумеется!

Секретарь стоял в той же полусклонённой позе, почтительно ожидая ответа. Нет, всё-таки английский персонал, особенно когда им достойно платишь, оказывается выше всяких похвал! Никаких там «Что ответить посетителю» или «Прикажете просить?». Просто стоит и ждёт решения босса — самое правильное поведение для подчиненного!