Игра в революцию: Иранские агенты Кремля - Крутихин Михаил - Страница 25

В конце 1979 года автор имел длительную беседу с Али Акбаром Хашеми Рафсанджани, будущим президентом Исламской Республики, а тогда — председателем Меджлиса. Иранский собеседник рассмеялся, когда услышал, что в Иране действуют 33 коммунистические партии, и сказал: «По моим подсчетам, их больше двухсот». Сейчас партии коммунистов в Иране нет ни одной.

Вместо эпилога

Иран для автора — давняя любовь.

В мир иранской истории и культуры я попал случайно. В 1965 году, поступая в Институт восточных языков (ныне — Институт стран Азии и Африки) при Московском государственном университете, я написал в заявлении, что хочу учить японский. Однако в приемной комиссии попросили упомянуть и «запасной» язык, поскольку в японскую группу отбирали тогда только абитуриентов с золотой медалью или хотя бы тех, кто получал на вступительных экзаменах круглые пятерки. Не знаю, почему я выбрал персидский — и в результате (из-за трюнделя за сочинение) попал в иранисты. Не жалею нисколько.

Специализировался я в иранской филологии и для дипломной работы написал исследование по формированию научно-технической лексики в персидском языке, приложив к нему самостоятельно составленный русско-персидский словарь на 30 тысяч терминов.

На последнем курсе появилась возможность пройти практику в Редакции Востока ТАСС, и мы с редакцией понравились друг другу настолько, что ТАСС прислал на меня заявку в комиссию по распределению выпускников. Однако заявка из министерства обороны оказалась сильнее, и меня забрали лейтенантом в ряды вооруженных сил на два года.

Повезло. Служить военным переводчиком, не успев даже привести к присяге, меня летом 1970 года послали в Иран. Сначала на семь месяцев в артиллерийско-ракетный центр в Исфахане, потом еще на пару месяцев — в бронетанковый центр в Шираза и в заключение — строить танкоремонтный заводик на окраине Тегерана. Это была прекрасная возможность по-настоящему освоить язык и вжиться в иранскую — тогда еще шахскую — действительность.

После демобилизации в 1972 году меня все-таки взяли в ТАСС, но в Иран сразу не послали: места двух корреспондентов там были зарезервированы за, мягко говоря, не вполне гражданскими организациями. В 1975 году меня отправили в Каир, где я проработал в отделении ТАСС всего полгода, пока не открылась вакансия в Дамаске. Сирийская командировка заняла почти три года.

В Иране между тем разворачивалось антишахское движение, и руководство ТАСС решило перебросить меня из Дамаска в Тегеран, вспомнив, что я иранист, поскольку один из корреспондентов (из Первого главного управления КГБ) был по каким-то причинам не вполне готов к работе. В конце концов получилось так, что я застрял в этой должности с декабря 1978 года по 1981 год, став свидетелем свержения шаха, воцарения Хомейни и установления исламского режима.

В 1982 году ТАСС отправил меня в аспирантуру Академии общественных наук при ЦК КПСС, где я в 1985 году защитил закрытую диссертацию по иранским левакам и стал кандидатом исторических наук. Причем диссертацию дважды арестовывали и запрещали перед защитой по личному указанию заместителя заведующего международным отделом ЦК КПСС Ростислава Ульяновского после нескольких доносов. Эта моя попытка рассказать о действиях иранских коммунистов с объективной, а не партийной позиции в итоге получила гриф «Для служебного пользования».

После этого я работал заведующим отделениями ТАСС в Бейруте и Каире и вернулся уже в новую Россию после развала СССР. Из ТАСС я ушел сразу, потому что с болью увидел, как информационное агентство мирового уровня разворовывают и разваливают, и на этом журналистская моя карьера прекратилась.

В 1993 году я пришел по объявлению в редакцию американского еженедельника The Russian Petroleum Investor на должность заместителя главреда, а потом и главреда, а с 2000 года стал соучредителем информационно-консалтингового агентства RusEnergy. Накопил больше 30 лет опыта в анализе нефтегазовой отрасли, но иранские дела вниманием не обходил. Пытаюсь поддерживать и владение языком, и понимание того, что происходит в Иране и на Ближнем Востоке в целом.

С февраля 2022 года работать в России стало невозможно, поскольку от аналитика нефтегазовой отрасли и консультанта иностранных инвесторов требуется объективность, а от клиентов — возможность оплачивать услуги из-за границы. Оба условия невыполнимы в нынешней обстановке, и мне пришлось эмигрировать в Норвегию. В 2023 году российские власти объявили меня «иностранным агентом».