Игра в революцию: Иранские агенты Кремля - Крутихин Михаил - Страница 24

Более поздних известий о сотрудничестве КПСС с федаинами в архивах не обнаружено.

История двенадцатая

Как действия иранских коммунистов оценивали в Москве

Когда диссертацию автора арестовывали во второй раз, уже после стилистических исправлений первого варианта, сделанных, чтобы сгладить резкость формулировок, из международного отдела ЦК КПСС прислали экземпляр автореферата с личными пометками Ростистава Ульяновского (имевшего в отделе кличку «профессор» и в свое время изрядно пострадавшего от сталинского режима).

Диссертация под названием «Левые силы Ирана и проблема их единства (1978–1983 гг.)» должна была защищаться 25 марта 1985 года, но запрет со стороны Ульяновского отодвинул защиту на 27 июня. Описываемые события, как и действующие лица и их наставники в международном отделе, были еще не только живы, но и весьма активны. А оценки их действий воспринимались крайне болезненно.

В попытке преодолеть арест диссертации из ее текста и из автореферата были изъяты такие, например, формулировки.

О программах и трудах партии Туде и других левых организаций:

Однако многие из данных источников носят пропагандистский характер и страдают предвзятостью в отражении фактов, необъективными оценками... Статьи, претендующие на научный анализ работы той или иной группы, содержат полемические передергивания, которые невозможно в большинстве случаев проверить по независимым источникам. Временами полемика различных левых групп между собой доходила до чрезвычайно грубых и беспочвенных обвинений.

Иранский рабочий класс оказался в наиболее напряженные моменты революционной борьбы 1978–1979 гг. без сознательного авангарда профессиональных революционеров и идеологов.

Без категорического разрыва с Туде, ее прошлыми ошибками, ее руководством, изданиями, терминологией стало невозможным никакое реальное участие коммунистов в политической жизни внутри Ирана, немыслима их опора на массы, их сотрудничество с другими отрядами прогрессивных сил страны.

О новом иранском режиме:

По самым скромным подсчетам число определений этой «революции» превысило два с половиной десятка. Ряд исследователей употребляет сразу по три-четыре эпитета. Наиболее употребительным в СССР сочетанием стало «антимонархическая, антиимпериалистическая, народная революция».

Вместе с тем данные определения практически ничего не говорят о сущности событий и несут преимущественно пропагандистскую, публицистическую нагрузку. Во-первых, «антимонархическим» движение стало только накануне референдума о государственном устройстве Ирана, то есть к 1 апреля 1979 года. До этого ведущим лозунгом было свержение конкретной династии, а не монархии вообще; до самого последнего момента движение было антишахским, направленным против Пехлеви. Определения «антиимпериалистическая», во-вторых, также недостаточно для выяснения характера перемен. Как и антимонархизм, антиимпериализм может быть и реакционным, и прогрессивным — это трюизм. В-третьих, в заблуждение исследователей вводит и термин «народная». На данном этапе социально-экономического развития Ирана народной — в марксистском понимании этого слова — была бы революция рабоче-крестьянская. Но в данном случае крестьяне вообще не принимали в ней участия, а рабочий класс примкнул к стихийным выступлениям протеста лишь накануне падения шахского режима и выдвигал, по существу, экономические, а не классово-политические требования. Использование слова «народная» в смысле «стихийная, массовая» вряд ли оправдано иными соображениями, кроме пропагандистских.

Развернувшаяся в Иране в 1978–1979 гг. бурная антишахская борьба была движением социального и политического протеста, у которого шансы перерасти в социальную революцию были не велики... Изменений в базисе иранского общества не произошло, дело ограничилось переменами в надстроечной области, политическим переворотом. Если здесь и можно говорить о каком-то классовом сдвиге (а, по Ленину, без этого не бывает «настоящей революции»), то это должно относиться исключительно к смене одной группировки бюрократической буржуазии (шахской, ориентированной на превращение Ирана в субимпериалистический очаг) другой — религиозной по форме, средневеково-патриархальной по идейной направленности, репрессивно-диктаторской, тоталитарной по методам осуществления власти, капиталистической по сути. Надстроечные изменения несколько ограничили бурное развитие иранского государственно-монополистического капитализма и стимулировали развитие капитализма «снизу», не обеспечивающее конкурентоспособности и международного партнерства, — вместо шахских попыток перешагнуть через стадию домонополистического капитализма. Можно было бы рассуждать по поводу способности теократической надстройки повернуть историческое развитие Ирана вспять более кардинальным образом и перестроить сам базис по средневеково-феодальным образцам — тогда призрак реального классового сдвига был бы налицо, но говорить опять-таки пришлось бы не о революции, а о контрреволюции.

Автор выделил некоторые объективные обстоятельства, которые иранским коммунистам придется учитывать при возрождении своей партии и налаживании сотрудничества с другими отрядами революционного и демократического движения.

Попытка диссертанта подвергнуть сомнению тезис об антиимпериалистической революционности Хомейни — тезис, который стараниями Ульяновского попал в парадные речи Брежнева, — никак не могла пройти незамеченной. А уж попытка давать советы иранской клиентуре международного отдела ЦК КПСС смотрелась беспрецедентным нахальством.

И о внутрипартийных склоках иранских коммунистов:

Как уже говорилось, корпоративные и личные интересы в психологии многих иранских политических деятелей пока преобладают, что характерно для данной стадии социально-политического вызревания иранского общества. Во-вторых, в последние годы не произошло выдвижения ярких популярных лидеров, которые могли бы стать организующим и руководящим ядром массовой партии. Фактор же этот в условиях афро-азиатских стран, подобных Ирану, немаловажен. Нередко здесь только личность харизматического лидера определяет идейно-политическую направленность партии и даже режима, не дает им рассыпаться и обеспечивает авторитетом в глазах масс.

Из текста исчезли все документально подкрепленные пассажи о внутрипартийных склоках внутри Туде, неприглядном поведении ее лидеров, ее противоречивых действиях и тем более о связях с КПСС.

В исправленном автореферате Ульяновскому, судя по его пометкам, решительно не понравился помимо характеристик хомейнистского режима такой момент:

Режим исламского Ирана существует в форме коалиции мелкобуржуазно-радикальных слоев и крупной торговой буржуазии. Эта коалиция спаяна ненавистью и страхом перед научно-социалистической идеологией.

И вдобавок у партийного идеолога вызвало крайнее недоумение то место в автореферате, где говорилось, что диссертанту удалось сформулировать ряд идей во время выступлений на ежегодных конференциях иранистов в Институте востоковедения АН СССР в 1981–1984 годах и в работах, напечатанных в научных сборниках с грифом «для служебного пользования».

Защита «причесанной» диссертации со второй попытки все же состоялась. Сперва Ульяновский, разгневанный тем, что новый вариант работы претерпел лишь косметический ремонт, наложил на диссертацию новый арест, но потом смягчил свое отношение. За диссертанта вступился другой заместитель заведующего международным отделом ЦК Вадим Загладин. Его сын Никита Загладин, преподававший на той же кафедре Академии общественных наук, посетовал в разговоре с отцом, что старый «профессор» не дает защититься подающему надежды аспиранту. Взамен снятия ареста Ульяновский потребовал, чтобы диссертант на защите признал публично некоторую недоработанность и сырость сделанных выводов и пообещал не публиковать диссертацию — что и было исполнено.

О том, что одновременно с работой над диссертацией автор собирал материалы для очерков по истории коммунистического движения в Иране, запретитель не знал.