Смелая женщина до сорока лет - Драгунский Денис Викторович - Страница 7

И в Ленинграде такой профсоюз был.

Но у молодого поэта и переводчика Иосифа Бродского с этой профгруппой что-то не срослось. Скорее всего потому, что «Ленинград – город маленький», как сказано в фильме «Осенний марафон». Город маленький, и литераторов меньше, чем в Москве, и грызут они друг друга злее. Увы-увы! На печально знаменитом суде над Бродским прокуратура (!) предлагала писателям взять Бродского на поруки – но братья-писатели (!!) отказались. Только суд, только кара!

Не было у Бродского спасительной справки, которая защищала от обвинений в так называемом тунеядстве.

Я подумал: а если бы эта справка была? Если бы великий поэт XX века Иосиф Бродский имел официальное право советского литератора «нигде не работать» (то есть не ходить на службу) – или вообще тем или иным образом, так или иначе был бы избавлен от этого ужасного суда и высылки?

Что бы с ним стало?

Рискну предположить, что он писал бы великолепные, просто великие и даже где-то местами гениальные стихи – поскольку был поразительно одарен, – но эти стихи оставались бы «вещью в себе» (ну, скажем так, «вещью внутри клуба знатоков и любителей»), но – никакой мировой славы. Бродский, Кушнер, Чухонцев – прекрасные поэты традиционалистского направления.

Но, как сказала Ахматова, ему «сделали биографию».

Причем эту биографию сделала не только власть в лице газетчиков (фельетон «Окололитературный трутень»), а также судьи Савельевой.

На самом деле биографию ему сделала одна из первых правозащитниц Фрида Вигдорова. Кстати, писательница, автор нескольких милых книг о школе (ее повесть «Мой класс» с дарственной надписью моему отцу стояла у нас на полке, и я ее с удовольствием читал). Кроме того, она была женой писателя Александра Раскина, написавшего хорошую детскую книжку «Как папа был маленьким». Подруга Лидии Корнеевны Чуковской, тоже правозащитницы и диссидентки. В феврале 1964 года Вигдорова присутствовала на суде над Бродским и сделала запись судебных слушаний, которая широко разошлась в самиздате. Эта запись была переведена на иностранные языки, многократно опубликована в мировой прессе и вызвала широкое движение в защиту Бродского. Благодаря вмешательству Жана-Поля Сартра – кстати, самого просоветского из западных интеллектуалов – в сентябре 1965 года Бродский был освобожден из ссылки.

Вот именно с этого момента и начался всемирно известный поэт Бродский.

Конечно, если бы это был несправедливо осужденный бездарный или хотя бы не особо талантливый сочинитель – то его освобождением из ссылки дело бы и кончилось. Но оказалось, что прославленный ссыльный – еще и великолепный поэт. Всё совпало, лучше не придумаешь!

Но если бы он был просто великолепным поэтом без мировой кампании по его освобождению, без многочисленных публикаций в мировой прессе, без заступничества самого Сартра…

Вот тут внимание! Малоизвестная советская писательница Фрида Вигдорова и знаменитейший и скандальнейший Жан-Поль Сартр – который как раз получил Нобелевскую премию и демонстративно от нее отказался, – они выступали как чистые правозащитники. Они защищали Бродского не как гения, которого сослали, а как человека, которого несправедливо и нелепо осудили. Уверен, что, если бы Бродский (боже упаси!) был посредственным поэтом, но попал бы в те же самые жернова, был бы затравлен, судим, выслан – и Вигдорова, и Сартр всё равно бы за него заступились.

Так вот. Без этих публикаций и выступлений его творчество вряд ли привлекло бы мировой интерес и получило бы мировое признание.

Жил бы себе, писал бы прекрасные стихи, а также эссе о литературе. Вдобавок переводил бы стихи и поэмы. Мог бы блестяще перевести что-то монументальное, для «Библиотеки Всемирной Литературы» в 200 томах, она как раз тогда готовилась к изданию. Например, сделать новый перевод «Песни о Роланде» или «Шахнаме». Уверен, это были бы шедевральные переводы.

Но вот великого всемирно известного поэта Иосифа Бродского – скорее всего не было бы.

Вспоминается парадокс имяславия (было такое богословское течение): «Имя Божие и есть Бог, но Бог не есть имя Божие».

Биография – это и есть поэт.

Но поэт – это не биография.

Поэзия и будущее

oderint, dum metuant,

или Альтернативная футурология литературы

Был неплохой прозаик и поэт первой половины XIX века Евгений Гребёнка, автор чудесного рассказа-очерка «Петербургская сторона» и романтической повести «Чайковский» (не про композитора, а про казака). Он организовал выкуп Тараса Шевченко из крепостной неволи. Однако в памяти поколений остался поистине бессмертными строками: «Очи черные, очи страстные…» Правда, автора никто не помнит.

Был серьезный советский поэт Александр Безыменский. Писал поэмы о комсомоле и стройках. Получал премии и ордена. Но остался в памяти народной – легкомысленной песенкой «Всё хорошо, прекрасная маркиза!» – вернее, вот этими словами из песенки (вольный перевод с французского). Автора тоже никто не помнит.

Будущее – страшная штука.

А вдруг лет через сто от Бродского и Евтушенко останется почти апокрифическая фраза Довлатова: «Бродский сказал: если Евтушенко против колхозов, то я – за!»

Кто такие Бродский и Евтушенко? Что такое колхозы?

Да какая разница! Хорошо ведь сказано!

Примерно как: «Пусть ненавидят, лишь бы боялись! – сказал Калигула, цитируя поэта Акция».

Кто такие Калигула и Акций? Кто кого ненавидит и боится? Где и когда дело происходит? И вообще, в чем там дело? Да хрен их знает. Но сказано хорошо! «Пусть ненавидят, лишь бы боялись!» Эк его! Даже по-латыни можно выучить: Oderint, dum metuant!

Еще о поэтах

ответы литературы

Вдруг подумалось, что поэта можно по-настоящему оценить при двух условиях:

во-первых, только в целом,

а во-вторых – после смерти.

Почему после смерти? А потому что только тогда он виден в целом (см. пункт 1), он уже не напишет ничего другого, да и лет через сколько-то после смерти будут изданы его юношеские опыты, наброски, черновики, письма.

И он станет виден весь. Разом. Одним взглядом.

Почему это важно?

Потому что отдельные стихи можно – часто очень весело и убедительно – критически кромсать. Придираясь то к стилю, то к политике, то к отдельным неудачным словам и даже слогам. Полагаю, это относится ко всем поэтам, от Горация до Пушкина. Думаю, это и к Сафо с Пиндаром относилось бы, будь мы по-настоящему глубоко погружены в стихию греческого языка (с латынью, поверьте, чуть легче).

Вот, к примеру, Пастернак:

Ну ведь пародийный советский стилёк! (Это – из поэмы «Спекторский».)

Или:

Это еще пародийнее. Хотя это строфа из великолепного стихотворения «Вакханалия».

И однако Пастернак остается великим поэтом.

Потому что поэт – это оркестр звучащий.

Про любой самый лучший оркестр можно сказать, что гобой и фагот оставляют желать лучшего. И главное: первая скрипка там явно не Менухин, виолончель – не Ростропович, альт – не Башмет, контрабас – не Кусевицкий, труба – не Докшицер, и так далее. А оркестр – блистательный.

То же и поэт.

Он хорош звучанием всех своих стихотворений.