Смелая женщина до сорока лет - Драгунский Денис Викторович - Страница 4

– Придумаете тоже! – смущалась она.

– Судьбу не обойдешь, да и не надо, – вздыхал старик Пахомов. – Напиши ему: приму, как родного.

Поздним утром в конце сентября Калерия Павловна услышала шуршание осенней листвы. От калитки к крыльцу сквозь листопад шел высокий, красивый, сильно прихрамывающий офицер лет тридцати пяти. К лацкану его шинели, как золотой орден, прилип осенний листок. Она распахнула дверь и отступила вглубь комнаты.

– Это вы? – спросила она, вглядываясь в его лицо.

– Это я! – негромко сказал он. – А это точно вы. Именно такой я представлял себе вас.

Он склонился к ее руке. Прикоснулся своими обветренными губами к тонкой и нежной коже ее запястья.

Поднял на нее влюбленные глаза.

Ему в лицо глядело дуло пистолета.

– Ни с места! – закричала Калерия Павловна.

Из боковых дверей выскочили четыре особиста, схватили майора, надели на него наручники.

Он яростно и растерянно озирался.

– Вы переборщили, майор! – сказала Калерия Павловна. – Вам надо было внедриться на наш секретный завод, а для этого стать чуть ли не родственником главного инженера Пахомова. Да, я романтичная девушка, это верно. Очень романтичная и лиричная. Но не до такой же степени, чтоб не понять: такие письма с фронта не пишут. Вот так с фронта не пишут: «Ах, сегодня мы проводили разведку боем, и в короткие минуты затишья я вспоминал звуки третьей баллады Шопена, которую играла моя тетя Клавдия на старом рояле…» Такие письма пишут из теплой конспиративной квартиры. Ну, а кроме того, – Калерия Павловна засмеялась, – третья баллада Шопена это не для домашнего любительского музицирования. Она не так уж мелодична, но очень сложна в исполнении… Уведите его! – скомандовала она особистам.

Трое увели майора, четвертый остался.

– Калерия Павловна, но как же тогда он получал ваши письма? – спросил он.

– Это нам подробно объяснит почтарь Алешка, – ответила она. – Я уже приказала его задержать. Ведь я же не сама бросала письма в почтовый ящик, а отдавала ему.

– Понял! – сказал особист. – То есть он связник?

– Получается так.

– Хорошо… – особист достал из полевой сумки пачку писем. – Но почему шпион так подробно описывал дом, сад, мебель, подсвечник на рояле?

– Товарищ старший лейтенант! – улыбнулась Калерия Павловна. – Не надо быть майором Прониным, чтобы понять. Не буду вас мучить. Я приглашала рыжего почтаря Алешку в дом, поила его чаем. А в следующем письме получала описание того, что он успел заметить и передать. Например, хромоногий стол.

– Ох, товарищ капитан! – вздохнул тот, восторженно глядя на нее. – Вы просто… Просто слов нет…

– Ничего особенного. Работа! – Калерия Павловна пожала плечами.

Особист ушел.

Калерия Павловна взяла с рояля последнее письмо Милославского:

«Я ни разу не видел вас воочию, – писал он, – я ни разу не слышал звуков вашего голоса, но я читаю ваши письма, и мне кажется, что я слышу вашу речь. Мало этого! Ваш уникальный стиль, ритм вашей фразы заставляет меня вспомнить, что мы с вами уже виделись! Это было в тридцатом году, в Кисловодске. Я увидел девушку, почти девочку, с книгой стихов в руках. Прекрасную, хрупкую, с тяжелыми золотыми косами и зелеными глазами. Она сидела на скамье и шепотом декламировала Лермонтова. Я попросил позволения присесть рядом, что-то сказал, она ответила, завязался разговор – о поэзии, о музыке, о красоте природы… Мне показалось, что судьба дразнит меня, указывая на несбыточное. Я не мечтал, что мы когда-то встретимся. Но теперь по слогу ваших писем я уверен, что это были вы!»

Калерия Павловна отложила письмо и посмотрела в окно, выходившее в сад.

«Боже мой, ведь я и в самом деле была в тридцатом году в Кисловодске, – почти вслух подумала она. – И ведь со мной в самом деле пытался флиртовать какой-то романтичный курсант… Но разве это имеет хоть какое-нибудь значение? Хотя, конечно, остается вопрос – его недавно завербовали или он уже тогда был опытным шпионом?»

А за окном, на пестрой палитре осени, холодное золото листопада смешивалось с последним теплом раннего заката.

Счастье

l’hommage à Ivan Bounine

Жизнь моя счастливая была, хотя и очень трудная, конечно – как у всех, у кого она легкая? но все-таки. У одних – совсем всё плохо, а вот мне все ж таки повезло.

Вышла замуж совсем молодая, муж хороший был, красивый и зарабатывал очень хорошо. На высотном монтаже. Поэтому не пил. Чтоб не сорваться. Из-за этого злой как черт. Другие мужики расслабляются, а ему нельзя. Нет, меня не бил. Но орал, махал руками – то не так, это не сяк. Я умная была – чтоб он свою злобу на дело направил, заставила его строить дом в частном секторе. Тут он развернулся – на работяг орет, на них кулаками машет, а не на меня. Дом построили специально, чтоб наш ребенок жил в хороших условиях, отдельная комната чтобы. Ребенка у нас еще не было, но я заранее так решила. Выстроили дом, всё оформили пополам. Забеременела. Легко носила, кстати говоря.

А на седьмом месяце он все-таки сорвался. С высоты сорок три метра. Хоронили всем заводом. Материальную помощь выдали. Еще пенсию за потерю кормильца – пока я на работу не пойду или замуж не выйду. Маленькая, но все-таки. А зачем мне работать? Во-первых, ребенок. Во-вторых, дом: я его жильцам стала сдавать. Дом весь мой получился. Свекровь в крайнем случае могла получить одну шестую. Отказалась. Хороший человек. Она еще свой дом внуку завещала, то есть Данилке, моему сыну – и своего покойного сына сыну, ну, вы поняли.

Тут мне очень повезло, конечно. А вот с сыном трудности были. Мы со свекровью его очень баловали – как же, сирота, отца не видел, я специально замуж не вышла, хотя мужчины были, конечно. Свекровь меня очень понимала, она с сыном сидела, когда я с другом в ресторан ходила и всё такое прочее, пару раз меня даже в Турцию на недельку отпускала, хороший человек была Зоя Макаровна, да она и сама была нестарая еще, сорок семь лет, я ее тоже отпускала иногда. Счастливые у нас дни тогда были – ребенку пять лет, самая милота, и мы – две женщины друг у дружки на подхвате. Умерла, в один месяц сгорела от рака крови, я так плакала. А завещание открыли – батюшки, весь ее дом – мне! То есть Данилке, но он еще дошкольник, значит, распоряжаюсь всё равно я. Вот.

Про трудности с сыном я еще раньше сказала. Балованный был. Мы всё для него делали, старались, а ему мало. То купи, это купи. Покупала, куда деваться. Во-первых, сын всё-таки, да еще без отца. Во-вторых, покой в семье дороже. Не куплю ему что он просит – экономия десять тысяч, а скандалов на неделю, глупо. Я щедрая мать была, все говорили: «балуешь ты его слишком!», а я отругивалась: «я своего балую, а ты своего балуй, а в мои дела не лезь». А меня еще и упрекают: «хорошо тебе, у тебя двушка в пятиэтажке, и два частных дома, да жильцы, да пенсия еще»; а я: «ну извините, я не нарочно!» Настоящие трудности потом начались. Какая-то добрая душа (в кавычках) Данилке напела – ему пятнадцать лет было, а мне, сами считайте, тридцать шесть, – напела-нашептала, что, значит, Зои Макаровны дом, домище целый, больше нашего с покойным мужем, – что это, значит, его дом. Он, значит, собственник и хозяин. Я ему: «Конечно, Данилочка, он твой, по завещанию от бабы Зои, вот станет тебе восемнадцать, войдешь во все права…» А он: «Тогда давай мне деньги от жильцов!» Я ведь оба дома сдавала, а жили мы, значит, в двушке в хрущевке. Или, говорит, выгоняй жильцов и будем жить в просторе и удобстве. Один раз он пошел жильцов выгонять. «Это мой дом, вон отсюда!» Скандал устроил, окно разбил. Жильцы полицию вызвали и мне позвонили, я туда бегом, а там уже менты, я перед жильцами извиняюсь, его за рубашку оттаскиваю, а он… В общем, без подробностей. На родную мать руку поднял. Прямо при ментах.

Был там капитан Фирсов. Я перед ним чуть не на колени. «Только не сажайте, умоляю. Он в тюрьме погибнет, балованный он у меня. Но сделайте что-нибудь, век буду благодарна!» Капитан Фирсов сказал: «на пятнадцать суток». А на шестой день позвонил мне, я в полицию пришла, а он говорит: «Наталья Осиповна, заверяю, что ваш сын твердо встал на путь исправления! Отпускаю досрочно!» Привели Данилку, он на меня смотрит и говорит как по писаному: «Прости, дорогая мамочка! Я твердо встал на путь исправления!»