Назад в СССР 2 (СИ) - Барчук Павел - Страница 38

Маруся даже бровью не повела, услышав его нытье. Наоборот. Ее лицо стало совсем каменным. Прямо маска, а не лицо.

В этот момент события резко рванули с места, как взбесившийся бык. Лиходеев, который начал строить из себя пострадавшего и вроде бы опустил пистолет, вдруг вскинул руку, а затем выстрелил прямо в Мишу.

Глава 19

— Слушайте, я все понимаю, но может кто-нибудь объяснит, что вообще это было? — Спросил я, наблюдая, как довольный до ужаса майор Сирота наливает себе кипяток в железную кружку, а Миша Гольдман с сожалением рассматривает чемодан.

Естественно, это был тот самый чемодан, который все время стоял в шкафу моей комнаты. Можно сказать, один из главных героев всей истории. И естественно, появился он тут неспроста. Его притащил Миша. Причем, выражение лица у Гольдмана, когда он поставил свою ношу на стол, было такое, будто он собрался хоронить родного человека.

— Лев Егорыч, там денях… Мать моя дорогая… — Сообщил Гольдман майору тоскливым голосом.

— И шо? — Моментально отреагировал Сирота. — Оно твое? Нет, не твое. Так и забудь ты за те деньги. Они кровью измазаны. Кровью твоих товарищей.

— Лев Егорыч…– Начал было Миша. — Лёва…

— Ша! Сказал, забудь!– Рявкнул майор. — Поставь чемодан на стол и сядь уже куда-нибудь. Маячишь тудой-сюдой, как наскипедаренный.

Миша грустно вздохнул. В его этом вздохе слышалась неимоверная боль. Но чемодан на стол все-таки воздрузил.

И вот теперь мы сидели в кабинете Сироты: я, Гольдман и сам майор. Вернее, я сидел, машинально растирая запястья, которые продолжали ныть даже после того, как с них сняли верёвку, а Сирота и Гольдман были заняты делом. Первый вдруг решил попить чаю. Самое же время. А второй — откровенно страдал. Взгляд его неотрывно следил за чемоданом, будто тот мог сам соскочить со стола и убежать.

— Объясним, што ж не объяснить. — Кивнул начальник отдела по борьбе с бандитизмом. — То́кма и ты нам кой-шо объясни, капитан. Как это вышло, шо ты вдруг перестал башкой соображать.

Я в недоумении уставился на Сироту, пытаясь понять, что он имеет в виду. Хотя, конечно, внутри сразу завозилось нехорошее предчувствие.

— Тю-ю-ю… Вы глядите, як он смотрит… Прямо пионэр против буржуазии. Лев Егорыч спрашивает, шо у тебя с памятью, капитан? — Отвлёкся от созерцания чемодана Гольдман.

И вот эта тема была скользкая. В отличие от Сироты и Миши, даже приблизительно не догадывавшихся, что перед ними сидит капитан Волков, который, как бы, вообще не Волков, я знал, что именно с моей памятью. А еще я знал, правду говорить нельзя ни в коем случае. В нее никто не поверит. Как минимум, запишут в психи, как максимум, в диверсанты. Особенно, на фоне случившегося.

— Ладно… Хотите честно? Хорошо. Я не помню, что со мной. Это произошло на вокзале. Вернее… Думаю, что на вокзале. Меня кто-то ударил по голове. Сильно. Я, наверное, отключился. Когда пришёл в себя, ни черта не мог сообразить, где и почему оказался. Знаю, что зовут меня Денис Сергеевич Волков, что воевал, что фашистов бил… А вот зачем приехал в город — чистый лист. Ну потом появился Лиходеев. Сказал, будто мы с ним вместе из Москвы добирались. Про уголовный розыск и майора Сироту тоже от него узнал. Я решил никому ничего не рассказывать. Подумал, мало ли… Вдруг отпустит. Контузии были ведь, ничего, выкарабкался. Тем более, смысл моего приезда — разобраться с бандитами и фашисткими недобитками. Так какая разница, помню я что-то или нет? Можно и без памяти мочить гадов.

Чисто на мой взгляд версия была вполне рабочая. Насчёт контузии я, конечно, ляпнул наугад, но с другой стороны, мне кажется за годы войны почти у каждого там случалась контузия. Вряд ли промахнулся.

По большому счету, из той сцены, которая развернулась в рыбацком сарае после появления Гольдмана, я сделал очень важный вывод. Есть надежда, что Волков вовсе не предатель. Или о том, что он им был, не знает никто. Кроме Яши Ювелира. И то не факт. Потому что поведение Маруси, высказывания Лиходеева и слова Миши вообще никак не укладывались в рамки той картины, которую я рисовал в своем воображении до этого. Вот моя картина выглядела хреново.

В любом случае, в данную минуту нужно выяснить, как протекала история с точки зрения Сироты. Узнать все факты, которые известны майору. А потом уже буду соображать дальше.

— Хорошо. — Кивнул Лев Егорыч. — Где-то так я и думал.

— Тю-ю-ю… Та шо ты думал, Лёва. — Взмахнул руками Гольдман, — Это ж я тебе сразу сказал, посмотри на капитана, он шо-то явно не в себе. Я вида́л тетю Гоши Рябого. У той була́ ента… Помутнение рассудка. Так я тебе скажу — точь-в-точь наш капитан.

— Очень рад, что вас, товарищ Гольдман, веселит сравнение меня с какой-то сумасшедшей тёткой, но хотелось бы все же перейти к сути. — Высказался я суровым голосом, не менее сурово глядя на Мишу. Главное сейчас — достоверно играть свою роль.

— Да ладно, капитан, не кипишуй. — Усмехнулся Сирота. — А ты, Миша, замолкни. Дай поговорить с человеком. Все же он нам здорово помог.

Майор подхватил кружку, в которой на тумбочке заваривался чай, подошёл к своему столу, осторожно сдвинул чемодан в сторону и уселся на стул. На меня он смотрел… Не знаю даже, как объяснить. Доброжелательно, что ли. Впервые за все время.

— Ну слушай, капитан. За гражданку Рубинштейн, которая нынче Лопатина, ты ужо знаешь.

— Ну да. — Кивнул я, невольно при этом вспоминая Марусю, которая с бледными, сжатыми губами осталась лежать в том сарае, где по ее же задумке, должен был лежать я.

Когда прозвучал выстрел, мне показалось, что Мише конец. Он стоял перед Лиходеевым, словно самая распрекрасная, самая удобная мишень. Поэтому, в первые секунды я испытал сильное удивление, наблюдая, как Гольдман спокойно продолжает щелкать семечки. Мне даже показалось, будто время остановилось и я вижу просто замерший кадр. А на самом деле, вот-вот пуля вхреначится Мише в грудину.

В тот момент я не сразу понял, что основные события происходили в другой стороне. Хотя, какое-то движение заметил. Вернее, даже не какое-то, а очень даже конкретное. Маруся зачем-то метнулась прямо к Лиходееву, затем, раскинув руки, упала на него всем телом, будто хотела обнять.

Мое внимание, мой взгляд был прикован только к Гольдману и на парочку горе-влюбленных я вообще не смотрел.

Но вот потом…

Маруся медленно сползла по Лиходееву, который пытался ее удержать. Он подхватил брюнетку под мышки, но при этом сам устоять на ногах не мог. Поэтому опустился вместе с ней, позволяя Марусе лечь на землю.

Я в каком-то ступоре таращился на красотку. Она лежала на спине, ее глаза широко были открыты, а губы сжаты в четкую, суровую линию.

— Тьфу ты! — Сплюнул Миша на землю семечную шелуху. — Шо ж ты за человек такой, господин Пустовойтов. Даже сдохнуть як мужик не сподобился. А я так рассчитывал…

— Шо ты рассчитывал, Миша⁈ Шо рассчитывал⁈ Оно ж ясно было, дамочка за ентого упыря в огонь, и в воду…Да вяжи ты его ужо. Шо ты стоишь как та статуя, не дай бог, свободы.

Я в еще большем офигевании поднял голову, оторвав взгляд от бледного Марусиного лица, и посмотрел в сторону окна. Стекла там не было, даже клеёнка или какая-нибудь другая ткань отсутствовала. И вот в этом окне маячило хмурое лицо майора Сироты. Он поднял пистолет, почесал им лоб, а потом исчез из виду. Правда появился буквально через пару секунд уже в самом сарае, чтоб заластать Лиходеева.

А вот старлей снова изменился. Он больше не ныл, не строил из себя того Ваньку, с которым я познакомился в первый день. Лицо его стало злым, взгляд сосредоточенным.

— Ты все равно ничего не докажешь, майор. — Выдал он Сироте, когда тот за шиворот подтолкнул его к выходу.

— Тю-ю-ю… — Ответил вместо Сироты Миша. — Та кому оно надо, шото там доказывать. Щас вон отойдем чуть подальше и положит тебя Лев Егорыч за попытку побега.

— А я не собираюсь бежать. — Громко крикнул Лиходеев через плечо. Его уже Сирота вывел на улицу.