Джони, о-е! Или назад в СССР 4 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 10

— Давай. Готов?

— Готов.

Я включил запись и сказал:

— Начали!

— Ах, время — как махорочка: всё тянешь, тянешь, Жорочка![2] А помнишь — кепка, чёлочка, да кабаки до трёх?.. А чёренькая Норочка с подъезда пять — айсорочка, глядишь — всего пятёрочка, а — вдоль и поперёк…

А вся братва одесская… Два тридцать — время детское. Куда, ребята, деться, а? К цыганам в «поплавок»! Пойдёмте с нами, Верочка!.. Цыганская венгерочка! Пригладь виски, Валерочка, Да чуть примни сапог!..

А помнишь вечериночки у Солиной Мариночки — Две бывших балериночки в гостях у пацанов?.. Сплошная безотцовщина: война да и ежовщина, а значит — поножовщина и годы до обнов…

На всех клифты казённые — и флотские, и зонные, и братья заблатнённые имеются у всех. Потом отцы появятся, да очень не понравятся, кой с кем, конечно, справятся, и то — от сих до сех… Дворы полны — ну надо же! Танго хватает за души, хоть этому, да рады же, да вот ещё — нагул. С Малюшенки — богатые, там «шпанцири» подснятые, там и червонцы мятые, там Клещ меня пырнул…

А у Толяна Рваного братан пришёл с Желанного, и жить задумал наново, а был хитёр и смел. Да хоть и в этом возрасте — а были позанозистей, помыкался он в гордости — и снова «загремел»…

А всё же брали «соточку» и бацали чечёточку, а ночью взял обмоточку и чтой-то завернул… У матери бессонница. Все сутки книзу клонится. Спи! Вдруг чего обломится, небось не в Барнаул…

Гитара и голос смолкли. Высоцкий немного постоял, опустив голову, а потом тряхнул её, словно сбрасывая морок и поднял взгляд на нас, смотрящих на него сверху.

— Послушаем, что получилось? — прохрипел Высоцкий.

— Послушаем, — сказал я и, перемотав до отметки, включил воспроизведение.

— Хорошо гитара звучит, — сказал Владимир. — Сочно.

— Через модулятор добавляет немного нужных тембров. А в компьютерной обработке как звучит музыка хочешь послушать?

— В компьютерной? Это через куда? — усмехнулся Высоцкий.

— А это через вот эту машину, — показал я пальцем на башню системного блока моего музыкального компьютера. — Я сейчас писал одновременно и на плёнку и на него. Вот иди сюда, посмотри.

Высоцкий поднялся в «аппаратную», я показал ему на плоский жидкокристаллический семнадцати-дюймовый монитор, собранный из шести кремниевых пластин.

— Вот твоя музыка, разложенная по нотам, — показал я на табулатуру. — Её можно распечатать на бумагу. Нет желания издать песенник? У меня есть разрешение на печать учебно-просветительской литературы. Скоро придёт полиграфическое и книгосшивное оборудование, которое мы установим в местное издательство. Примерно в июне начнём печать песенников. Дунаевский уже в плане.

— Песенник? С моими песнями? — удивился Высоцкий и сокрушённо вздохнул. — Не разрешат.

— Разрешат. Я уже согласовал и утвердил списки авторов. От тебя, Владимир Семёнович, нужны только оригинальные записи музыки. Я, конечно, могу и сам наиграть, но хотелось бы в архиве иметь тобой сыгранную музыку. Для потомков, так сказать.

— Для потомков? — удивился Высоцкий и криво улыбнулся. — Думаешь им нужны будут мои песни?

— Конечно нужны. А поэтому мне хотелось бы записать все-все. Даже те, которые ты, Владимир, не поёшь на концертах. Типа той, что ты спел только что. Про «чёрненькую Норочку с подъезда пять». Кхе-кхе! За пять рублей…

Я улыбнулся.

— Кхе-кхе! — посмеялся Высоцкий. — Ну, да. Просёк смысл?

Я пожал плечами.

— Записать сейчас времени не будет. С фильмом работаем. Съёмки напряжённые. Но иногда хочется душу отвести, — он оглянулся на Марину. — А Мариночка не разрешает.

— Так ты сюда приходи, Владимир Семёнович. Песня, она ведь тоже душу чистит и сердце лечит.

— Душу чистит и сердце лечит? Это ты здорово сказал… Так я могу и в два часа ночи завалиться. Ночью меня часто корёжит. Чувствую, что не написано ещё столько… Мысли путаются.

— Да я тебе покажу, как что включается и приезжай когда хочешь. Я и инструмент тебе приготовлю. Тут просто всё. Плёнка всегда стоит чистая и готовая к записи. Тут включил, тут нажал, и пошла поехала писать шарманка.

— Даже так? Ты мне на столько доверяешь? — удивился Высоцкий.

— Владимир Семёнович, — сказал я тоном милиционера из «Брильянтовой руки», который обращался к Горбункову.

Высоцкий понял мою интонацию и рассмеялся.

— Что ещё твой компьютер может? — спросил Говорухин.

— Я сейчас могу воспроизвести эту табулатуру, через синтезатор, как фортепиано, как… Ну, скажем так, любым инструментом. И в разном темпе, хоть ускоренном, хоть замедленном. Показать?

Кивнули все.

Я нажал на клавиатуре нужные кнопки и голос Высоцкого зазвучал под аккомпонимент рояля.

— Могу добавить другие инструменты, но они сейчас будут звучать в унисон с основной темой. Чтобы стало красиво, надо измсенить табулатуру для каждого инструмента.

— А ну давай ударные, ты обещал, и гитару оставь, — попросил Высоцкий.

Я включил ритм ударных, немного подправив акценты и поубирав лишние звуки.

— Хорошо, а, ребята? — обернулся к Говорухину и Михалкову Высоцкий.

— Звучит, — кивнул головой Станислав.

— А вот — с басовой гитарой, — сказал я и добавил инструмент и немного ускорил темп.

— Ор-р-р-игинально, — произнёс Михалков.

— А вот соло гитару надо играть самолично. И тогда получится эстрадная музыка. Можно много чего сюда навставлять.

Высоцкий слушал свою песню с закрытыми глазами.

— Это всё наскоро. На живую, так сказать. Но ведь это всё можно поправить. Что-то убрать, что-то добавить.

— Э-э-э… — вдруг «ожил» Высоцкий. — А этому научиться долго?

Он ткнул пальцем в экран.

— Компьютеру твоему?

Я покрутил головой.

— Всё понятно визуально. Посидишь денёк, потыкаешь в клавиши. И всё. Дело в том, что синтезатор такой я тебе сейчас сделать не смогу. Это эксклюзивная вещь, исполненная в единственном экземпляре. Могк=у дать сильно попроще, но и его хватит, чтобы поколдовать с музыкой.

— Поколдовать с музыкой, — проговорил Высоцкий, пробуя на вкус мои слова. — Ты, точно, поэт Пьер!

— Но тут нужен чистый разум, — улыбнулся я. — А то можно такого наколдовать. Ха-ха!

Все разулыбались.

— Понятно, — отсмеявшись, посмурнел Высоцкий. — Попытка не пытка, как говорил товарищ Сталин. Только у нас дома на помузицируешь с барабанами и целым оркестром, как у тебя.

— Так вы переезжате ко мне на Воробьёвское шоссе. У меня там особнячок двухэтажный напротив бывшей дачи Хрущёва. Мне там скучно одному, а студия там почти такая же.

— Особнячок на Воробьёвском шоссе шестьдесят семь⁈ — спросил, утвердительно, Михалков и раскрыл от удивления рот. — Ни фига себе квартирка!

— Так это же рядом с «Мосфильмом»! — воскликнул Высоцкий и обратился к Говорухину. — Мы же так и будем оттуда выезжать?

— База там в этом году будет, да, — согласился Станислав и вытащил трубку. — А тут у тебя курят?

— Курят, — я кивнул. — Тут хорошая вентиляция. Правда отремонтировать пришлось.

— Примем приглашение? — обратился Высоцкий к Влади. — Мне, и впрямь, захотелось немного проколдовать с музыкой.

— Да, я с удовольствием. Если у нас дома будет такой же холод, как в прошлом году, я просто умру. Только будет ли это удобно? Мы же не бесприютные какие…

— Не думайте ни о чём. Я поживу пока на Малой Грузинской. Мне так будет удобнее. Оттуда к МФТИ ближе. У меня там сейчас новый проект развернётся. С пятнадцатого числа я вообще перееду к ним в общежитие в Долгопрудный дней на пять, чтобы не мотаться. Потом в Ленинской библиотеке сеть тянуть будут… Сюда на Воробьёвы горы буду заскакивать изредка.

— А кто тут будет в студии? — спросил Высоцкий.

— Константин Никольский и Алексей Романов.

— Э-э-э… Хотел спросить… Так может быть и мне лучше будет в особнячок перебраться? — спросил Говорухин часто-часто прикладываясь, распаляя табак, к трубке. Может мы там все и расположимся?

Я улыбнулся.