Государь (СИ) - Кулаков Алексей Иванович - Страница 68

— … отгружено без малого двести шестьдесят тысяч кадей[3]ржи и сорок три тысячи кадей пшеницы. Овес, ячмень и горох пока считаем, но каждого вида зерна никак не меньше двухсот тысяч четвертей[4], государь.

Нельзя сказать, что подскарбий Волович не ждал и не готовился к резкому оживлению торговли: однако даже его, загодя предупрежденного, изрядно удивляла ненасытность царской казны насчет любого хлебного зерна — и изобилие русских товаров на литовских рынках и торжищах. Конечно, все литвины слышали про большой неурожай у соседей-московитов, но у Остафия доверенные людишки были во всех русских портах, и он хорошо представлял объем зерна, прошедший через одну лишь Нарву. Такой горы хлеба должно было хватить на добрую половину Русского царства! Вторую гору зерна можно было воздвигнуть из того, что стряпчие канцелярии казначея «засыпали» в великокняжеские закрома для последующей перепродажи царскому Приказу Большой казны — третью же гору увезли русские купцы в своих торговых обозах. Еще несколько зерновых «холмов» хранилось в больших каменных амбарах, протянувшихся ломаной линией от Полоцка до Смоленска… Во всем этом явно был какой-то замысел, но опытный в интригах радный пан никак не мог его разгадать. Поначалу-то ему пришло в голову, что это подготовка к войне — но именно воевать Димитрий Иоаннович ни с кем и не собирался! Более того, искренне радовался заключению мира с поляками. Да и закупленную рожь и пшеницу не накапливал, а вывозил громадными обозами… Но вместе с тем, недалеко от Вильно заканчивали строить целый городок под размещение полка рейтар и полка стрельцов, прибытие которых ожидались ближе к исходу осени. Вроде бы всего два полка, но они-то ныне у московитов каждый в полноценную тысячу сабель или ружей! Сила немалая, особенно вместе с Кварцяным войском… Так что второй мыслью многоопытного подскарбия было: а может, Великий князь задумал приструнить степняков? Как раз и овса запасли так, словно предстояло всю зиму и весну кормить тысяч этак двадцать-тридцать прожорливых боевых жеребцов. Зимняя степь место неприветливое и стылое, но при желании и наличии опытных проводников — вполне можно дотянуться до стойбищ и кочевий той же Малой Ногайской орды, и поквитаться с ними за все их прошлые и будущие набеги⁈

Третью мысль о прокорме немалого числа ремесленников умудренный жизнью казначей, по размышлению отбросил прочь: на это дело с запасом хватало и одной «горы» — а куда тогда пристроили еще две? Не везде же в Руссии неурожай, что-то же и у них на полях уродилось? Все эти гадания немало занимали Остафия, и постепенно заставили нервничать и предполагать… Всякое. Поэтому, закончив доклад и закрыв опустевшую новомодную укладку из грубой замши с золотыми уголками, достойнейший представитель рода Волович немного помялся и осторожно вопросил:

— Государь, я бы служил тебе лучше, если бы понимал твои решения… О зерне.

Пока он ожидал ответа, сидящая напротив него царевна Евдокия привстала и утянула к себе стопку бумажных листов доклада, заверенного подписью и личной печатью казначея. Еще одна новина-повеление Димитрия Иоанновича, желающего точно знать: кто именно, когда, и о чем посмел ему солгать. А так как молодой Великий князь имел нехорошую привычку не только повелевать, но и отслеживать исполнение своих приказов — некоторые придворные начали открывать для себя прежде неведомые им понятия. К примеру, что иные опрометчивые доклады могут стать для них подобием Дамоклова меча, постоянно висящего над головой вкупе с ожиданием кары. Что откупиться золотом от усекновения языка — это вполне себе выгодная сделка. Или что год каменоломен куда предпочтительнее десятка минут под кнутом палача. Конечно, членов Пан-Рады и тех, кто ходил-служил непосредственно под ними, это не касалось — но только потому, что ясновельможное панство и само не желало настолько грубо подставляться.

— О зерне?.. Что же тебе непонятно, Остафий?

Против воли скосив глаза на царевну, раскрывшую свою книжицу для записей и начавшую переписывать на чистую страницу цифирь последних закупок зерна и вина — казначей уточнил свой интерес:

— Зачем его брать столь изобильно? Прости, если скажу что-то по незнанию, государь: но для раздачи голодающим хватило бы и четверти закупленого. В следующем году будет новый урожай, но место в хлебных амбарах окажется занято; к тому же, часть зерна неминуемо попортится — а серебро-то на него трачено… Помимо того, нами весьма недовольны в Нидерландах и Англии: жита в продаже стало мало, и цены на него безбожно выросли.

Известия о почти неминуемом голоде в нескольких странах мало опечалило Великого князя: вяло шевельнув пальцами, один из которых оседлал перстень с крупным темно-багровым рубином, правитель негромко заметил:

— Если тебя будут расспрашивать иноземные купцы, то можешь их порадовать: на следующий год столь большого зернового торга не будет.

— Я извещу о том старшин голландского купечества, государь — а уж они разнесут по свету.

— Вот и славно. Что же до того, зачем нам столько жита… Дуня!

Подняв голову от своих записей, царевна вопросительно поглядела на брата:

— Напомни нам, сколько надобно хлеба на годовое пропитание одного человека?

— М-м… Мужчины-работника?

— Да.

— Если рацион будет состоять из одних лишь каш на постном масле и выпечки, то среднедушевая норма на год — двадцать пять пудов ржи. Если же в рацион будет входить мясо с рыбой и разные корнеплоды, то годовое потребление уменьшается до…

— Спасибо, Дуня, нам того довольно.

Блеснув гранеными изумрудиками малого венчика в солнечном лучике, прорвавшемся сквозь плотные шторы, четырнадцатилетняя царевна вернулась к своим чернильным трудам. Что же до ее старшего брата, то он, перекинув пару зерен своих любимых четок, привычно-мягким тоном предложил своему казначею интересную задачку:

— Тем летом на Руси началось строительство царских каменных трактов, на устроение коих отрядили семь тысяч работников и возчиков.

Первое рубиновое зерно покинуло свое место на шелковой нити и упало вниз.

— Этой весной начали прокладывать три водных канала, направив для того пятнадцать тысяч простых землекопов и две тысячи разных ремесленников.

Второй темно-багровый шарик присоединился к первому.

— Кроме того, нынешним мартом Дума Боярская приговорила начать устройство еще пяти царских трактов, сразу от нескольких городов — это еще чуть более двадцати тысяч трудников.

Сверху парочку камней поджал третий рубин.

— Мы осваиваем Сибирские земли, посылая служилым людям жалование житом, тканью и серебром; идет каменное устроение Москвы, на котором занято множество ремесленного люда. Ну и конечно же — вольные и служилые казаки, которым без наших хлебных обозов будет очень плохо.

Сразу три шарика сползли вниз.

— Все эти люди не пашут, не сеют и не жнут: однако их руки работают на благо земли Русской. Скажи мне, Остафий: хватит ли купленного тобой зерна, чтобы их прокормить?

Помолчав, подскарбий всея Литвы коротко мотнул головой. Впрочем, он тут же прижал руку к груди и легонько поклонился, прекрасно зная, что это заметили и оценили.

— Это мы еще не сочли тех людишек, что ломают камень и тянут дороги уже у нас, в Литве. Так что и в следующем году мы продолжим торговать зерно, но будем… Скромнее в своих пожеланиях. Хотя серебра у нас изрядно прибыло. Не так ли?

На сей раз Волович кивнул куда как энергичнее: о да, потраченные на зерно монеты вернулись — и еще как! Мытные сборы, гербовый сбор за купчие, налоги с постоялых дворов, куча мелких и почти незаметных пошлин, плата за размен цехинов на мелкое ходовое серебро и медь… Впервые за долгое время состояние великокняжеской казны откровенно радовало ее хранителя.

— Благодарю, что пояснил свои замыслы, государь… И позволь удалиться: дела не ждут!

— Ступай с богом, Остафий.

Поднявшись на ноги, подскарбий поклонился вначале повелителю, затем его удивительно образованной сестре, невольно припомнив недавно прозвучавшие из ее нежных уст непонятные словеса. Среднедушевая норма, рацион, потребление… В каком только трактате царевна вычитала всю эту заумь? Подхватив пустую укладку, он с достоинством отправился на выход, привычно обогнув по широкой дуге пятнисто-дымчатого снежного барса — привольно разлегшегося прямо посреди Кабинета. Через пару минут, выискивая на страницах доклада нужные ей сведения, Евдокия как бы между делом заметила: