Государь (СИ) - Кулаков Алексей Иванович - Страница 52

Из угла, где за братниным судом наблюдал царевич Федор, раздались сразу два сдавленных смешка. А вот среднему из царевичей весело не было, но недовольство его было обращено отнюдь не на предусмотрительного горбуна.

— Вы там в своей епархии с глузду съехали, что ли? Мне что, более важных занятий нет, нежели какого-то землекопа судить за пустые забавки⁈

Несколько дознавателей как бы невзначай сдвинулись поближе к гостям Тимофеевой башни, отчего послушник непроизвольно втянул голову в плечи: однако же монах-схимник не устрашился столь внятного намека:

— Книги еретические и гадательные читал, на то и видаки есть! Яды варил, и через то подручника воеводского со свету сжил: и о том опросные листы воевода прислать должен был! Тако же и доносы есть, что знахарь Исаакий своими разговорами люд православный прельщает и от Бога отлучает. Стоглавый собор еще двадцать лет назад постановил, что волхвов, кудесников и чародеев должно предавать огню или воде!!!

Добрую сотню ударов сердца царевич Иоанн молчал, с каким-то непонятным выражением лица разглядывая твердого (если не сказать упертого) в вере инока. И лишь когда тишина стала откровенно гнетущей, перевел внимание на горбуна.

— Ядоделием занимался?

Осторожно вздохнув и удивившись тому, что нутро уже не болит так сильно, колодник признался:

— Отвары на меду и травках целебных варил, настои делал на бражке. Мази разные, на барсучьем или гусином жиру… Кости правил, зубы рвал, случалось и раны от оружного железа пользовать. Ядов не творил: не умею, царевич-батюшка!

До среднего брата тут же докатилась насмешливая эмоция-послание младшенького: впрочем, Иван и сам прекрасно чувствовал ложь.

— Разве не ты, поганый, для подручника воеводы яд на ногтях покойников сотворил, и о том при видаках сознался? Семя диаволово! Мерефий был добрым христианином, а теперь… Что⁉

Оборвав речь, полную страстного обличения, представитель одной из нижегородских обителей злобно засопел. Затем дернул узким плечом, сбрасывая прочь лапищу дознавателя, деликатно напомнившего честному отцу о порядке.

— Что еще за яд из ногтей?

На сей раз тряхнули обвиняемого, и гораздо чувствительней.

— Так травка целебная называется, царевич-батюшка: ноготки. У служки воеводы желудок изъязвлен был: я ему отвар для облегчения хвори сделал, и предупредил, что почасту его хлебать нельзя — он же в тот день на обеде у воеводы кабанчика с хреном ел без меры, да и после ни в чем себе…

Недослушав, судия равнодушно констатировал:

— Чтобы взваром календулы потравиться, ее надо ковша два-три выхлебать. Скорее поверю, что Мерефий этот жрал в три горла, через что смерть и принял… Книги еретические читал?

Косматый грамотей повинно кивнул — насколько позволяло ему дубовое ярмо, основательно стесавшее кожу вокруг шеи.

— Ну что же, посмотрим на них.

Выждав минуту и видя растерянно переглядывающихся служителей царских застенков, Иоанн Иоаннович обманчиво-ласковым голосом полюбопытствовал у инока:

— Сожгли? Ежели нарушили запрет отца моего и брата, я вашему игумену в наказание по сотне рублей за каждую рукопись назначу. И даже разбираться не стану, что там были за писания.

Троекратно перекрестившись (и немного изменившись в лице), монах поведал, что еретические книги он сдал в Чудов монастырь. Тут же за вещественными доказательствами отрядили послушника и двух постельничих стражей: пока они отсутствовали, синеглазый судия уделил внимание еще одной (и последней, ожидающей его суда) знахарке, по итогам недолгого разбирательства отправив ее в гранитные каменоломни. Потому что она-то как раз ядами потихоньку и промышляла, продавая их молодухам с окрестных сел и деревенек как верное средство для избавления от нежеланной беременности… Во время оглашения приговора оба царевича насмешливо поглядывали на чересчур грамотного язычника, отчего тот тихонько ежился и о чем-то напряженно размышлял. Инок же отошел к собратьям по схиме и тихонько молился, укрепляясь духом и верой: и первым вернулся на прежнее место, когда в низенькую дверь короткой чередой прошли постельничие и запыхавшийся послушник. Пока бегунок переводил дыхание, к резному стульцу царевича Иоанна притащили еще одну конторку, на которую и сложили целых пять книг.

— «Сказание Афродитиана». Сей труд числится запрещенным?

Из рядов служителей веры внезапно выступил все так же сутулящийся инок Спасо-Евфимиевской обители, тихо подсказавший:

— Повествование о чуде в земле Персидской, царевич-батюшка: о признании богами языческими и их жрецами поражения пред родившимся Спасителем. Не благословляется для чтения мирянами, но не еретическая.

Взяв вторую рукопись, судия пригляделся к едва различимым буквицам, затем глянул на ближайший светильник, который немедля сняли с крюка и поднесли поближе.

— «Доподлинный список с Изборника Святослава Ярославича»?.. Хм, похожая книга есть и в нашей семейной либерее.

Начитанный чернец тут же подтвердил:

— Мирское писание, вполне дозволенное для чтения.

К засаленной обложке «Псалтыри» рука в тонкой замшевой перчатке едва прикоснулась, небрежно сдвинув его в сторону и ухватившись за обитый медными пластинками корешок следующего манускрипта.

— «Травы и зелия для здравию сотворения». Писано Степаном сыном Ондриевым по благословению митрополита Феогноста, в году шесть тысяч восемьсот…

Приглядевшись к немного выцветшим чернильным строчкам глаголицы, царевич с легким удивлением констатировал:

— При жизни предка моего Симеона Гордого.

На что еще один потомок достославного князя Московского, подобравшийся поближе еще во время осмотра «Сказания», заметил из-за спинки братова стульца:

— Это перевод с греческого, я похожий в либерее Аптекарского приказа видел.

Согласно хмыкнув, справедливый судья аккуратно вернул копию лекарского справочника-наставления на конторку, взяв последнее и главнейшее из доказательств.

— «Шестокрыл»?

Услышав название, тут же встрепенулся инок Покровской обители:

— Сие Черная книга, сосуд дьяволов!.. Злодейский труд, совращающий души христианские и обучающий чародейству, чернокнижию и звездозаконию!!!

Живой справочник в черной рясе, перекрестившись и ненадолго утратив свою сутулость, подтвердил:

— Отреченная книга, о гаданиях богопротивных и астрологии. Говорят, из нее когда-то родилась в Новгороде ересь[4]жидовствующих…

Недовольно оглядев затейливо растрескавшуюся деревянную обложку рукописи, которую не так давно усердно топтали ногами, Иоанн Иоаннович раскрыл ее и бестрепетной рукой провел по таинственным знакам и рисункам. Затем развернул в полный размер одно из шести «крыльев»-таблиц астрономического сборника, предназначенного для вычисления лунных фаз, новолуния с полнолунием, и затмений ночного светила. Пренебрежительно хмыкнув, сложил все обратно, кинул «Шестокрыл» к остальным доказательствам и насмешливо заметил брату:

— Какие на Руси язычники грамотные пошли! История, астрономия, богословие, зелейник, и даже псалтырь?..

Федор промолчал, обойдясь короткой эмоцией веселого довольства — зато его дружок Горяин часто покашливал, давя едва сдерживаемый смех. Игнорируя столь откровенный непорядок, синеглазый судия негромко повелел:

— Снять оковы.

Гости из Нижегородской епархии от подобного решения на какое-то время даже потеряли речь: когда же к чернецу подошел один из катов и протянул руку за ключом от навесного замка на колодке, тот неверяще возвысил голос:

— Да как же так, царевич⁉ Ты же… Он же… Да как же⁈ Это еретик, душегуб и чертознай, а ты его отпускаешь?!?

Смело отпихнув в сторону немаленького служителя застенков, монах в полный голос укорил семнадцатилетнего судью:

— Слова его суть одно лукавство и обман, ибо закоренел он в грехе, и мысли его черны, и деяния полны мерзости всяческой! Неужели пойдешь ты противу решений Стоглавый собора, кои и отец твой… И-эк!

Поток негодования резко иссяк, когда дознаватель бесцеремонно дернул источник обличительных наставлений за шиворот рясы, насильно возвращая на прежнее место.