Подпольная империя рода Амато (СИ) - Громов Эл - Страница 13

Мои команды были выполнены в лучшем виде и без промедления. Когда наркота в подвале была уничтожена, а спящие дамы оказались в грузовике, мы покинули дом, который недавно был обителем всякой мерзости.

Полагаю, я сделал хорошее дело, дав возможность жене и дочери Глинского начать жизнь с чистого листа — без развратного наркоторговца она у них однозначно станет счастливее.

Все девушки, которых Ефим силой держал у себя, были благополучно возвращены в родительские дома: оставлены на пороге буквально. Я, конечно, своим лицом нигде не светил, чтобы случайно не быть увиденным кем-то. Один из моих парней относил девушек на руках к их домам. Надеюсь, мерзавец не успел слишком сильно травмировать их, и девушки восстановят душевное здоровье.

Завершив дела и приехав домой, я отправился в кабинет отца — докладывать об успешно выполненном задании.

— Здравствуй, отец.

Князь сидел за своим столом и что-то читал. Я сел напротив него.

— Чем порадуешь меня, Андрей? — Он поднял взгляд на меня.

— Ефим Глинский мёртв. Умер в муках, если это важно.

— Совершенно не важно. Факт его смерти — единственное, что меня интересует. И запомни, сын… — Князь взглянул на меня сурово: — Мы не садисты и не убиваем ради собственного наслаждения.

— Да, отец. Я освободил наложниц Глинского. Развезли их по домам. Среди них затесалась парочка знатных девиц. — Хм… это любопытно, — задумчиво ответил он, устремляя взгляд куда-то мимо меня. — Что ещё?

— Я слегка обогатил наш дом. Ну, как слегка… золота в подвале Глинского была целая гора. И она теперь принадлежит нашей семье.

Князь поморщился, будто услышал что-то гадкое.

— Это ты погорячился. Наш род грабежами не занимается, достаточно было казнить ублюдка.

— Но это не грабёж, отец, — возразил я. — Ты же сам сказал, что будем воевать с Глинскими. А любая война должна приносить трофеи, иначе какой от неё толк?

— Поступай, как знаешь, — он махнул рукой. — Ты теперь главный после меня. Ты — мой наследник. Вместо своего брата… — Голос князя едва заметно дрогнул. Видно было, что потеря старшего сына переживается им тяжелее всего. — Сколько наших полегло?

— Четверо.

— Проследи, чтобы их похоронили по-человечески.

— Конечно. Я могу идти, отец?

Князь не успел ответить: в кабинет ворвалась Анна. Сестра запыхалась, и пряди волос слегка выбились из её прически.

— Надо стучаться, а не врываться вот так ураганом, — недовольно заметил Андрей Николаевич.

— Нам нужно срочно поговорить, отец, — сказала Анна, игнорируя его замечание: видно было, что она сильно обеспокоена чем-то. — Я прошу тебя одобрить наш брак с Сальваторе.

— Ты в своём уме? Твои братья мертвы, у нашей семьи траур. Ни о какой свадьбе не может и речи идти как минимум в ближайший год.

— Но мы не можем ждать целый год! И пары месяцев не можем ждать, — умоляюще произнесла Анна.

— Что случилось? — вмешался я, подозревая неладное.

— Я беременна… — Девушка опустила голову, ожидая, видимо, как на неё обрушится гнев отца.

Минуту висела тишина, но в ней таилась такая угроза, что Анна, полагаю, предпочла бы крики и ругань.

— О чём ты думала, когда раздвигала ноги перед этим кобелём? — Князь говорил тихо, и от этого было особенно жутко.

— Отец… — Девушка со слезами отчаяния в глазах взглянула на него. — Я люблю его и хочу быть его женой!

— Дура! — не сдерживая злости, рявкнул её отец. — Где ты оставила разум, если умудрилась связаться с этим… Поговаривают, что у него в каждом городе по невесте, ты ведь это знаешь, верно?

Анна лишь всхлипнула в ответ.

— Разве можно ожидать от певца и актёра, что он станет хорошим мужем и уж тем более отцом? Он только и умеет, что тратить состояние своих богатых родителей!

— Отец, не стоит так горячиться, — осторожно заметил я, видя, как разошёлся князь.

Анна взглянула на меня с благодарностью, но я тут же сурово убил её надежду найти во мне поддержку:

— Мне тоже совершенно не по душе твой выбор, сестра. Этот Сальваторе сразу показался мне каким-то гнилым человеком.

— Но делать нечего, — мрачно сказал князь, опускаясь на своё кресло. Он уже остыл, лишь взгляд его выражал ярость, недавно выпущенную наружу. — Ты беременна. Придётся выходить за этого… иначе ты обесчестишь саму себя и навлечёшь позор на весь наш род.

— Спасибо, отец! — Анна кинулась было к нему, но Андрей Николаевич так посмотрел на неё, что девушка, побледнев, предпочла поскорее скрыться с его глаз.

— Отец, не переживай так сильно, — попытался я подбодрить его. — Если что, я приструню этого говнюка, не допущу, чтобы он сестру обидел.

— Давай, только аккуратнее, всё-таки Анне жить с ним, — ответил он. — Что ж… ещё дней сорок траура и — свадьба, куда деваться… Полагаю, короткий траур — меньшее зло в сравнении с бесчестием всего рода.

После разговора с князем, я уединился в своей комнате и просмотрел запись смерти Ефима Глинского на камере. Да уж, подонок не вызывает во мне ни капли сострадания, а глядеть на его мучения всё равно неприятно.

Пусть же этим зрелищем «насладятся» и его родственники.

Оригинал записи я решил оставить у себя, а Глинским отправить копию. Поручил это дело Яну, а сам стал готовиться к встрече с женихом Анны.

Я имел примерное представление о Сальваторе Амато по воспоминаниям настоящего Андрея, но решил, что должен поближе узнать его лично сам. И сегодня же вечером как раз выдастся удобный случай, когда он приедет за Анной: они собрались ехать на ужин в ресторан.

Воспоминания Андрея о женихе сестры были не самыми приятными. Судя по ним, это весьма гадкий и скользкий тип, который не заслуживает ни грамма доверия. О нём ходили слухи, что он из тех, кто «поматросил и бросил». Однажды был скандал по поводу того, что дочь какого-то мелкого аристократа забеременела, и Сальваторе заставил её сделать аборт. Но последний отрицал всё это, ссылался на клевету. Само собой, он, будучи знатнее и богаче, замял скандал и оставил девчонку опозоренной, но его и так не очень хорошая репутация была ещё сильнее подпорчена.

Ох, настрадается с ним Анна, чует моё сердце…

Я взглянул на часы: скоро актёр явится. А до этого мне ещё надо сделать одно маленькое дельце. Я вызвал к себе двух боевиков, за которыми наблюдал в доме Глинского.

Юнец пришёл первым. Звали его Антоном.

— Звали, господин Амато?

— Звал. Скажи мне, Антон, если бы ты вершил судьбу Ефима Глинского, ты бы пощадил его?

— К чему вы клоните, Андрей Андреевич? — насторожился парень.

— Ответь на вопрос.

— Я… я бы убил его быстро.

— А если бы сегодня я тебе сказал, что ты можешь оставить его мучиться дальше или быстро прервать его мучения, что бы ты выбрал?

— Второе, господин.

— Ты проявил слабость, пожалев подонка. Милосердие — это хорошо. Но не в разгар войны по отношению к врагу, который на твоём месте ещё потоптался бы на твоей могиле. Я оставил его умирать страшной смертью не из-за садистской склонности, а чтобы такие, как он, знали: вот как они могут кончить жизнь, если продолжат быть такими мразями. Знаешь ли ты, что он творил со своими малолетними наложницами?

— Не знаю, Андрей Андреевич.

— А я вот знаю, я видел запись на камере. Ты представляешь, этот подонок записывал жуть, которую творил со своими жертвами, на камеру? Он не просто трахал их, он их самым зверским способом насиловал, он истязал их, унижал, ломал, пытался сделать из них бесчувственных, бессловесных кукол. Ты до сих пор считаешь, что он заслуживает сострадания?

— Нет, господин… — Парень опустил голову.

— Можешь идти.

Следующим ко мне зашёл здоровяк — Егор.

— Сегодня я был крайне разочарован тобой, Егор. Хотя в бою ты показал себя хорошо.

— Чем же я вам тогда не угодил? — спросил Егор — слегка даже с вызовом.

— Нам не нужны те, кто наслаждается от вида чужой боли. Подумай об этом.