Наши уже не придут 3 (СИ) - Ибрагим Нариман Ерболулы "RedDetonator" - Страница 23

2 — «Чёрный» рынок в сельском хозяйстве Советской России — это тяжёлое наследие царского режима, возникшее ещё в 1916 году, в результате того, что Николай II и его камарилья раздолбали экономику Российской империи. Понятное дело, война, но никто из стран-участниц, даже Германская империя, не довёл свою экономику до такого состояния. В Германии были объективные причины — морская блокада и прекращение поставок провизии из США вызвали «брюквенную зиму», о которой я уже писал, а вот в Российской империи не было ни крупных засух, ни каких-нибудь казней египетских, в виде нашествия саранчи или мора скота. Но экономика, почему-то, слетела с резьбы и начала стремительно катиться в пропасть. В города перестало поступать зерно, поэтому царским правительством было решено срочно, СРОЧНО, начинать продовольственную развёрстку, то есть, принудительное изъятие излишков зерна и прочих продуктов. Запланировали изъять 772,1 миллиона пудов зерна, бесплатно, ну, за просто так, то есть, безвозмездно. Крестьянам предполагалось выплатить за это хрен с маслом, но потом передумали и обязались выплатить просто хрен, потому что масло тоже подвергалось продразвёрстке. Этот цирк шапито начался в конце 1916 года, но сразу же напоролся брюхом на знаменитую tzar corruption. Из-за того, что предполагалось изымать излишки, поставщики зерна просто завысили норму потребления, будто бы они всё зерно пожрали. Ну и саботаж на местах происходил, естественно — просто так отдавать зерно никто не хотел, поэтому в ход были пущены схемы и опции. А кое-где произошёл знаменитый tzar zatuping, из-за чего назначали план развёрстки больше, чем в губернии вообще имелось зерна. Короче, выглядело всё это так, будто царскому режиму скоро хана и-и-и… так и получилось. Царскую продразвёрстку проводили аж до самого февраля 1917 года, причём она в немалой степени послужила спусковым крючком для революции — в Петроград прекратили поставку хлеба, и его там практически не было. Голодные люди — с ними всегда очень тяжело договориться. После Февраля практика «получения зерна от крестьян» продолжилась, но уже с запахом демократии и свободы. Только вот зерно продолжали прятать, а различные зерновые барыги торговали зерном из-под полы, на стихийно возникшем «чёрном» рынке, где всё происходило без участия государства. У государства зерна не было, в Петрограде и Москве запасов оставалось на пару дней, а в армии и вовсе на полдня. Временное правительство отреагировало 2 марта 1917 — «не останавливая обычных закупок и получения хлеба по развёрстке, немедленно приступить к реквизиции хлеба у крупных земельных собственников и арендаторов всех сословий, имеющих запашку не менее 50 десятин, а также у торговых предприятий и банков». Далее эти клоуны из Временного правительства ввели «государственную монополию» на хлеб, то есть, начали пытаться осуществлять централизованный закуп зерна — это произошло 25 марта 1917 года. Только вот быстро выяснилось, что барыги ничего по этим фиксированным ценам сдавать не будут, потому что зачем, а главное, нахрена, если можно продать это зерно там, на стихийно возникшем рынке, где цены превышают фиксированные чуть ли не впятеро? А ведь можно подождать ещё и продать вдесятеро… Собственно, об этом «чёрном» рынке и идёт речь. После Октябрьской революции он никуда не делся, и деться никуда не мог — барыги торговали зерном и фикспрайс, только уже советский, их не интересовал. В нашей с вами истории сценарий шёл по коричневому шлейфу, остающемуся от большой жопы, которая рухнула на Россию по вине царского правительства, поэтому дальше была Гражданская война, восстание чехословацкого корпуса, военный коммунизм и всё то, что красило Россию густой кровью. Сюжет данного романа ведёт Россию по другому сценарию.

Глава восьмая

Свои люди

*3 ноября 1920 года*

— Что вы, Мария Константиновна… — засмущался Леонид.

— Я рада, что наши русские люди добиваются таких успехов, — улыбнулась Мария Константиновна Бострем, русская аристократка в эмиграции. — Особенно такие импозантные мужчины.

— Искренне благодарю за комплимент, — изобразил поклон Курчевский. — Но не без помощи Марфы Кирилловны…

— Ой, да что ты, Лёня? — отмахнулась Марфа Кирилловна Бочкарёва, бывшая русская крестьянка, ныне в эмиграции. — Я ж просто денег дала, а ты сразу…

— Вообще-то, это имеет решающее значение, — вставил реплику Пахом Александрович Семёнов, бывший русский крестьянин, ныне также в эмиграции. — Инвестиции.

— Уж ты б молчал, а? — Марфа Кирилловна уже поддала виски с царь-колой, поэтому была навеселе. — Лёнечка наш всё сам придумал, а теперь вот, президенту будет самолёты продавать! Какие ж деньги придумать такое помогут?

Встреча эмигрантов была посвящена именно этому — настоящему успеху Курчевского. Армия США, на основании исследования свойств патентованной корч-древесины, уже заключила с «Аэропланами и двигателями Кёртисса» контракт на поставку пяти монопланов — для испытаний.

Леонид продал неэксклюзивную лицензию на корч-древесину уже двум десяткам авиастроителей, которые уже страшно не успевали со своими самолётами…

А у Кёртисс уже есть почти завершённый перспективный моноплан, который совершит свой первый полёт в начале следующего года. Было время оптимизировать планер и разработать дизайн размещения вооружения, а у конкурентов ничего такого нет.

Армия США изначально хотела биплан, но уже забыла об этом — она очень ветреная особа, эта армия…

— Поднимаю этот бокал за нас, дамы и господа! — встал Леонид. — Наш предпринимательский дух позволил преуспевать даже на чужбине! Это ли не лучшее доказательство того, что мы прирождённые люди дела?

Говорил он это не от всего сердца — у него есть понимание, с чьей подачи и за чей счёт всё это делается…

И Бочкарёва с Семёновым — это, как уже давно понял Леонид, креатуры Немирова, который заслал их сюда с какой-то целью.

Так что он говорил, но не особо верил. Сидеть ему заведующим на заводе, не найди его Немиров.

Но беспокоило его вот что — а почему именно он, Леонид Курчевский?

«Кандидатов было полно», — подумал он. — «Почему именно я, а не кто-то другой?»

— Вот за это стоит выпить… — улыбнулся Пахом и залпом выпил бокал шампанского.

— Великолепные слова, — похвалила Курчевского Мария Константиновна Бострем. — Мы, русские люди…

— Ужин подан, — заглянул в сигарную комнату слуга.

— Ах, — сбилась Бострем. — Что ж, тогда прошу к столу — отведаем, что бог послал…

В гостиную подтянулись остальные посетители дома Марии Константиновны — различные эмигранты из России, преимущество бывшие дельцы, а также офицеры, не пожелавшие присоединяться к сомнительному предприятию Столыпина.

Бывшие полковники, капитаны, штабс-капитаны, подполковники, поручики и ротмистры — Мария Константиновна, получающая деньги с акций в ряде компаний Бочкарёвой и Семёнова, фактически содержит за свой счёт некоторое количество симпатичных ей офицеров…

— Считаю себя обязанным начать этот ужин с тоста! — встал уже изрядно поддатый полковник Ананьев Сергей Онисимович.

Этот воевал за Корнилова, но проиграл. Ушёл на пароходе, прямиком в Лос-Анджелес, где и остался, под крылышком Марии Константиновны.

Его «отрабатывали» Парфёнов и Смутин, но не получили из Центра указания на ликвидацию. Видимо, не натворил ничего этот полковник…

— Красотою вашей украшен этот вечер, дорогая моему сердцу Мария Константиновна… — продолжал полковник Ананьев.

Леонид, как положено, подержал бокал поднятым, после чего выпил его, когда тост был завершён.

Шла светская беседа, в которой Леонид практически не участвовал — он проголодался и налегал на запечённого осётра и закуски с чёрной икрой.

На столах много вина, водки и виски, несмотря на то, что ещё 17 января этого года вступила в силу 18 поправка к Конституции США, запрещающая производство, продажу и даже транспортировку алкогольных напитков.