Схватка за Родос - Старшов Евгений - Страница 10

Турецкий флотоводец Алексис из Тарса подумывал о плоскодонных судах. При удачном течении дел "плосколонки" могли бы преодолеть цепь давным-давно известным способом — когда плывшие на подобном судне дружно отходили на корму, корабль налегал "грудью" на цепь, после чего народ с кормы не менее дружно переходил на нос, и судно просто переваливалось через цепь.

Правда, не всегда такой маневр заканчивался благополучно — иной раз корабль при этом разваливался пополам. Также смущало то, что десант все же мог бы быть перетоплен огнем еще до того, как доберется до цепи. Вот ночью если… Свои сомнения Алексис решил изложить Мизаку-паше и, отправившись к визирю, застал там еще старичка Сулеймана, умиротворенно посасывавшего кальян с поистине ежиным пыхтением, а также немца, который вместе с главнокомандующим "колдовал" над чертежом родосской крепости. Сулейман-бей метнул на вошедшего флотоводца быстрый взгляд и продолжил курение. Мизак и немецкий инженер Фрапан не заметили гостя вовсе, продолжая оживленно спорить.

Вошедший грек смущенно кашлянул. Разгоряченные спорщики, наконец, обратили на него внимание, и Мизак сказал:

— Ладно, передохнем немного. Все равно каждый по-своему видит. Может, Алексис хоть что дельное скажет?

Моряк поклонился начальству, потом подсел к нему и, пожаловавшись на иоаннитов, своими "проказами" лишивших его нескольких кораблей и уже не раз умудрявшихся доставлять в крепость морским путем какие-то припасы (надо полагать, в первую очередь еду и порох) изложил свою затею.

"Плоскодонки" не встретили одобрения. Визирь с немцем единодушно отвергли предложение грека как глупое и не учитывающее мощного огня башен, а затем обе спорившие стороны вынесли на суд новопришедшего свои соображения. Визирь предлагал мощным пушечным огнем разбить цепь, как это пытались сделать сами иоанниты вместе с венецианцами при недавней осаде Анталии, а немец возражал, что затея обернется только потерей людей и кораблей. Он стоял за сухопутную атаку на родосские гавани.

— Поймите! — горячился он, тыча пальцем в карту. — Форт Святого Николая — вот ключ к Родосу. Подавим его — считайте, гавань и затем город в наших руках. Во-первых, таким образом мы почти замкнем блокаду, поскольку сами, захватив мол и укрепившись на нем, будем простреливать все подступы к гавани. Никто ни туда, ни оттуда не сунется и не высунется. А во-вторых, подтянув пушки покрепче да прикрыв их, мы подавим башню Найяка и орудия ее мола. Дальше — прорыв в гавань, сожжение вражеских кораблей, вламываемся через несколько ворот разом — и дело готово. Быстро, и без затей. А цепь ядрами не разбить — с нашими-то пушкарями. Ближе подойти — корабли сгубить! Забыли все, как к нам из крепости стрела с письмом прилетела с запиской, что враги загадили фарвартер? Поэтому — только уничтожение башен, и только огнем.

— А Николая как брать? — заинтересованно спросил Алексис. Было видно, что рисуемая Георгом Фрапаном перспектива его увлекает, однако отсутствие каких-либо практических указаний все же смущало.

— Сроем стрельбой. Предлагаю у рыцарского кладбища поставить большие пушки, несколько штук кряду — вот и все, собственно. Тут близко, доплюнут через воду, да еще с кораблей вести обстрел. Тогда несколько дней — и башни нет. Главное — близко суда не поводить, чтобы на затопленные барки не напоролись.

Тут Алексис смущенно ухмыльнулся — он уже потерял несколько кораблей на христианских брандерах, только счел излишним беспокоить высокое начальство такой мелочью… А вот Фрапан — не проведал ли о том? Или это просто совпадение?..

— Надо занять мол, — вставил свое слово визирь, а Сулейман-бей, перестав на мгновение качаться на облаках гашиша, вынул мундштук кальяна изо рта и многозначительно произнес:

— Главное — протянуть плавучий мост, когда настреляетесь вволю. Опыт есть, люди тоже. Может, еще захватите корешок от башни, пригодится.

— Почтенный дело говорит, — изрек Алексис. — Плавучий мост там очень бы помог, когда осажденные будут в достаточной степени истрепаны.

— Я смотрю, вы уж и без меня все решили, — несколько ядовито сказал визирь, но на самом деле теперь план немца не казался ему уже таким неверным. А что, в самом деле, вроде все складно, и остальные поддерживают…

Сулейман, выпустив кольцо дыма, выдал такой кусок турецкой лести, которую визирь не смог сразу переварить:

— Что беспокоишься, сиятельнейший? Просто твои верные слуги лишь высказали то, что ты сам давно уже придумал в закоулках твоего исхитренного многими хитростями мозга и решил в своем львином сердце. Мы облекли, так сказать, твои высокие мысли в простую форму слов, дабы всем было понятно! Разве не так?

Все хором подтвердили, и покрасневший то ли от стыда, то ли удовольствия визирь промямлил:

— Так и есть, так и есть. Но мы все — рабы султана! Он думает за нас и давно уже предрешил, что оплот кяфров должен пасть. Наш повелитель возложил на нас эту свою святую заботу… Выморим их! Знаете, наши враги нам предлагали перемирие, чтобы мертвецов изо рва достать — я отказал. Нам что! У нас берег, морской ветер, а они пусть задыхаются, глядишь, может, и болезнь какая вспыхнет.

— А я бы сделал иначе… — задумчиво почесал свою длинную белую бороду мастер Георг Фрапан. — Так, на всякий случай… Д’Обюссон — хитрая лиса, может в мою ловушку и не попасть…

— А что? — оживился визирь, предвкушая новый сюрприз от головастого немца.

— Да то, что… Надо перебрать все варианты… С башней может и не выйти, в конце концов, а нападать на стены нам мешает ров. Засыпать его — много людей положить…

— О людях не волнуйся, есть и пленные, надо — акандие местных еще подналовит, — перебил инженера Мизак.

— Я о них особо и не волнуюсь, — проворчал немец, недовольный тем, что его перебили. — Дело не в этом. Просто долго, затратно, машины делать надо, чтобы под их прикрытием засыпать ров… А тут просто предложить — засыпать погибших прямо во рву. Нашим врагам вроде как выгода, все по их желанию — а от атаки к атаке ров-то будет подниматься. Уразумели?

— Наши враги не согласятся, — отрицательно помотал головой Сулейман. — Слишком все очевидно.

— Нет-нет, — встрял моряк Алексис из Тарса, — зерно истины здесь есть, и немалое. Где им своих убитых хоронить? Внутри, что ли? Там и места не хватит. Топить тоже вряд ли будут. Вот и выходит, что, кроме рва, места-то и нет.

— В общем, надо подумать, — изрек Мизак, довольный плодами беседы. — Еще какие есть мудрые мысли?

— Хотел спросить, — взял вновь слово немец, — что дали расспросы пленных и данные перебежчиков касательно слабых мест крепости?

— На самом деле, немногое, — ответствовал визирь. — Только в общих чертах… Запытали несколько гяуров[19] до смерти, а кто перебежал — не особенно полезен, кроме разве что… но об этом пока рано. В общем, все сходится с тем, что ты говорил: наиболее слабые стены — со стороны гавани, но до них сложно добраться. Более рыхлые стены — со стороны еврейского поселка, где у неверных держат оборону итальянцы и провансальцы. С противоположной стороны — тоже старые, но там батарея олив, так они ее называют, да еще террасы магистерского дворца, а на них — пушки. Понимаешь, тут толковый человек нужен, который понимал бы в этом деле…

— Таких тут, наверное, только двое, — рассмеялся Фрапан, — д’Обюссон и я!

— А зря смеешься, — сухо сказал Мизак, жестом повелев Сулейману и Алексису покинуть шатер главнокомандующего и нервно поигрывая пальцами на роскошно украшенной драгоценными камнями рукояти кинжала. — Магистр, разумеется, на нас работать не согласится, а вот ты — другое дело. Скажи-ка — литейню как, наладил?

— Да. Со дня на день отольем первое большое орудие.

— Вот и ладно, будет на кого дело оставить.

Немец прищурился и холодно спросил:

— Что же ты от меня хочешь?

— Ничего особенного. По крайней мере, ничего такого, чего бы ты уже не делал. Тебе ведь случалось под видом перебежчика проникать во вражьи крепости и, вызнавая их уязвимые места, направлять туда огонь наших орудий? В итоге крепость бралась, а ты получал золото. Много золота. Так ведь?