Русская война. 1854. Книга 5 - Савинов Сергей Анатольевич - Страница 6

Я слушал увлекшегося инженера и изо всех сил боролся с тем, чтобы не врезать себе по лбу. Действительно, такой простой ответ. И зачем я уперся в двигатели на газу? Чтобы не распыляться на разные виды топлива? А вот то, насколько это усложняет процесс, не учел… Или сразу полез работать с непосредственным впрыском топлива! Сложно, запредельно сложно для нашего уровня технологий. А что было бы гораздо проще? Карбюратор! И, кажется, Генрих Антонович придумал именно его.

– Отмена мундира, – я тряхнул головой. – Сначала соберем и проверим в деле ваше изобретение.

– Но как же генерал Кирьяков?

– И с ним тоже кое-что проверим, – на этот раз я выдохнул, собираясь с мыслями.

Отдал пару приказов Митьке, чтобы продолжал держать меня в курсе, а потом с головой погрузился в процесс: как бы ни была хороша идея карбюратора сама по себе, наверняка же можно найти что улучшить. И да, сразу и нашел. Так, Генрих Антонович хотел перекрывать подачу топлива с помощью обычной заслонки и сейчас мучился с резинками, пытаясь собрать что-то достаточно надежное из каучука. Я же предложил самый простой игольчатый клапан и поплавок. Пришло достаточно топлива, поплавок надавил на иголку, как в бачке унитаза, и та перекрыла шланг. И больше не нужны были никакие массивные механизмы и противовесы. Будущий карбюратор разом полегчал минимум на полкило.

Следующим местом, которое я внимательно разглядывал, была форсунка для дозированной подачи топлива в смесительную камеру, она же жиклер в будущем. Вернее, что-то мне подсказывает, что в этом времени у нее будет другое название, в честь нового изобретателя. И ведь заслужил Генрих Антонович – в 1855-м ведь в принципе еще не было ничего подобного, а он сделал. Причем не просто узкий канал, а по форме что-то вроде песочных часов, чтобы максимально разбрызгивать проходящее топливо.

И дальше было еще что-то хитрое.

– А это разреживатель, – Генрих Антонович заметил мой взгляд. – Схема почти как с крыльями наших «Ласточек» и «Чибисов»: там ведь мы тоже разрежаем воздух сверху крыла и создаем несущую силу. А тут… Мы сужаем камеру рядом с местом выхода топлива. Когда подаем внутрь воздух, в этом месте он ускоряется, и создается то самое разрежение. И за счет этой разницы давления топливо засасывается в камеру и улетает дальше в цилиндры.

В мое время это называли диффузором, но разреживатель, пожалуй, звучало понятнее. И ведь как ловко еще недавно самый обычный инженер наложил одну теорию на другую.

Мы еще немного поколдовали над устройством. Добавили дроссельные заслонки, чтобы регулировать поток воздуха, а вместе с ним и подачу топлива.

– Гениально, Григорий Дмитриевич, – инженер не мог найти себе места. – Даем больше воздуха, и он захватывает больше топлива. Даем меньше – меньше топлива. А я ведь все думал, как же попроще сделать, чтобы управлять этим процессом! Казалось, еще целую вечность голову ломать, а вы пришли и все сделали.

Генрих Антонович подозрительно засопел.

– Все сделали вы. Мои добавки, верно, улучшили ваше творение, но точно не переписали его на меня, – успокоил я инженера. Он ведь теперь у меня не только за идею работает, но и за процент от изобретений. – Тем более работа не закончена. Вы же понимаете, что, например, на старте двигателя или при маневрах нам нужно будет больше топлива в смеси. А на холостом ходу меньше. И завязывать все это только на поток воздуха было бы неправильно, так что нам еще точно есть что и куда тут улучшать.

– Но разве можно все такие показатели отслеживать и в моменте вносить изменения в работу? – инженер вроде бы и был рад новым горизонтам, но пока даже не представлял, как туда двигаться. Что ж, тут я могу помочь.

– Магнитное излучение, электричество, – напомнил я. – Представьте еще один игольчатый клапан прямо внутри вашей форсунки. Ставим внутри магнит, который может нашу иголку освобождать или стопорить. Подаем напряжение – он работает, топливо пошло. Отпустили – и нет его.

Я не очень много знал про инжекторы, но почти рабочий карбюратор пробудил полузабытые воспоминания. И вроде бы Генрих Антонович задумался, погружаясь и осознавая новую огромную задачу.

– Это будет интересно… – наконец, выдохнул он.

– Но сначала давайте соберем то, что есть, – я помог инженеру скрутить улучшенный карбюратор, потом еще полчаса мы помучились, соединяя его с прототипом турбины. И еще столько же ставили насос, чтобы подтягивать керосин из бочки, где Генрих Антонович собрал результаты работы своего перегонного куба.

Запуск… Мы несколько секунд смотрели, как ревет вырывающийся воздух и крутится винт. Закрепленный на платформе динамометр для оценки мощности двигателя в итоге не выдержал и хрустнул. Мы с Генрихом Антоновичем словно проснулись и молча бросились все выключать. И в этот самый момент услышали крики Митьки. Оказывается, он уже какое-то время пытался предупредить меня о приближении крупного отряда военных во главе с самим Кирьяковым, но из-за шума турбины мы ничего не слышали.

Ну и не страшно, главное, мы успели.

– Генрих Антонович, сможете новые такие с нуля собрать? – я внимательно посмотрел на инженера, дождался кивка и продолжил. – Тогда эту турбину и куб прикажите перенести на «Адмирала Лазарева», постараюсь и сам поработать с ними в столице. А потом сравним, что у кого вышло. А пока… Надо пойти… Поговорить.

Я накинул снятый в процессе работы мундир. Сбил с плеча металлическую стружку, а потом вышел на улицу навстречу холодному вечернему ветру. После жара мастерских, после доброго дела – так приятно. Несколько минут я стоял и жмурился, ловя потоки морского воздуха, и тот, словно осознав, что его не боятся, начал теплеть и успокаиваться.

– А вот и вы, Григорий Дмитриевич, – с главной улицы на территорию мастерских первым вышел Кирьяков.

Генерал придерживал шляпу, чтобы ту не сдуло, и немного наклонялся вперед. Рядом с ним, пожимая плечами – мол, ничего личного, но приказ есть приказ – шагал Зубатов. Вот еще одна причина, почему мне бы хотелось видеть рядом Дубельта, а не его. Леонтий Васильевич, конечно, тоже выполнил бы приказ, но кто бы его тут смог отдать генералу третьего отделения? Точно не Кирьяков и даже не Михаил Дмитриевич, занявший место Меншикова.

– Вы по какому вопросу?

– По слову царя пришел заковать вас за невыполнение приказа и проследить, чтобы в столицу вы были отправлены именно таким образом.

Следующие за Кирьяковым офицеры начали переглядываться. Я вот, если честно, до конца так и не изучил свои дворянские права, но что-то мне подсказывало, что такой приказ существенно выходит за их рамки.

– Что ж, прошу показать приказ, – я не двигался с места, ожидая развития ситуации.

К моему удивлению, Кирьяков ни капли не удивился и действительно вытащил бумагу с соответствующими распоряжениями.

– Подпись Михаила Дмитриевича вижу, – я оценил, кто именно решил поучить меня жизни. – А вот подписи Александра Николаевича нет. Тогда прошу извинить. По приказу царя я арестован и должен явиться в столицу, и пока этого не сделаю, любые другие указания выполнять не намерен.

– Григорий Дмитриевич, я ведь знаю, что вы заступались за меня после Альмы, – неожиданно миролюбиво ответил Кирьяков. – Я знаю про ваши заслуги, но… У меня приказ от генерала, и он написан на бумаге с печатью. А вашего, прошу прощения, я не вижу. Так что давайте договоримся по-хорошему.

Я не ответил, а просто продолжил стоять.

– Поручик Доманов, арестуйте полковника Щербачева, – генерал все-таки пошел до конца, а я не тронулся с места.

Сопротивляться я не собирался: не для того я сюда прилетел и не для того ждал. А вот проверить, что окажется для местных важнее, закон или боевое братство, хотелось. Мы не были друзьями ни с кем, кто стоял сейчас рядом с Кирьяковым. Они не вызвались пойти к берегам Турции ни со мной, ни с подкреплением Корнилова, но… Мы все равно проливали вместе кровь, мы видели друг друга на передовой. Имеет ли это значение?