Страсти по Фоме. Книга 1 (СИ) - Осипов Сергей - Страница 14

— Значит, перед выходом у него страх и ужас? Фобос и Деймос, что-то в этом есть… смешное.

— Да, ваше превосходительство, это его постоянные спутники. На Спирали он кажется пустым, никчемным человеком, да, собственно, таковым и является — одна болтовня, но никакого дела. Все устроено, как вы учили: минимум связей и привязанностей.

— А что конкретно имелось в виду, когда создавались эти субпрограммы?

— Традиционно, — пожал плечами Моноро. — Этот человек ни во что не верит, но всего боится, подвергает сомнению очевидное и легко принимает абсурд и свои галлюцинации за действительность. То есть, если коротко, ваше превосходительство, это человек, который не принимает действительность, но приняв что-то за действительность, свои фантазии, например, все равно не умеет принять решения. Из всего диапазона способов действия он использует только две крайности: полная пассивность или немотивированные поступки, — что позволяет легко манипулировать им и задавать нужную доминанту.

— Ну, наговорили! И это у вас называется коротко? Проще, Моноро, проще! В общем, я так понял, что это человек, с которым трудно сварить любую кашу?

— Вы, как всегда, сразу уловили суть дела, ваше превосходительство! — Моноро склонил голову.

— Аккуратнее, мой друг, следующая аттестация еще не так скоро! — рассмеялся Кальвин. — Принесите мне как-нибудь описание этих программ и отчет по их применению.

— Слушаюсь, сэр!

— Да, и что это у вас все время шуршит?

— Плащ, сэр!

— А, это новая мода у сайтеров! Но вы же не сайтер, Моноро, с чего это вы?.. — Моноро молчал, покраснев. — Ну, ладно, идите и не забудьте отчет и описание!

Кальвин с усмешкой слушал, как он удаляется, шурша. Сайтер кабинетный. Ему бы не плащ попробовать, а хлеб преобразователей реальностей. Сайтеры, конечно, пижоны, особенно на первых порах, но как им еще разрядиться после своей работы?

4. Гамлет

Вечером, так и не появившись дома, Фомин отвел Ирину в театр.

Давали «Гамлета». Гамлет, как всегда в последнее время, был женщиной, причем лет пятидесяти, и к этому уже привыкли — режиссер тоже человек, у него есть жена, любовница, теща, в конце концов… но то, что все герои мечтали переспать с принцем Датским, было довольно смело даже для последнего времени, во всяком случае, неожиданно.

Гертруда, например, была особенно настойчива, видимо, на правах матери. Она ходила в одних подвязках, меняя их с каждым выходом на все более смелые, и всем своим видом давала понять сыну, что это не предел, и вообще, он ей кого-то напоминает.

На фоне этого даже полупристойные, не по тексту, реплики в зал и постоянная беготня могильщиков среди зрителей (в касках и форме спецназа с автоматами), казались безобидными шутками режиссера, пытающегося ослабить неумеренный трагизм Шекспира.

Какая Дания? Какое убийство?.. Это было коллективное самоубийство в коммунальной квартире аварийного дома, в престижной «золотой миле» Москвы, — обильно окрашенное в голубые, розовые и коричневые тона. Правда, самоубийство веселое, так как времена были и так тяжелые: невыплаты, коррупция, киллеры в каждом подъезде, потерянное поколение пенсионеров и ищущее себя поколение молодых отморозков…

Лаэрт был ущемленным выселенцем фашистом, Клавдий — ответственным чиновником, скупающим через подставных лиц квартиру по частям, Офелия, «съехавшая» на почве лесбийской любви к королеве, была феминисткой, кругом педофилы, извращенцы и фанаты. И все это бедному режиссеру надо выразить в одной постановке, в рамках, так сказать, Шекспира — легко ли? Он и не скрывал, как это тяжело…

Фомин не выдержал и сказал Ирине, что подождет ее в буфете: ничего не ел весь день, теперь мутит от спектакля. Выскочив из зала, он с наслаждением вздохнул и замысловато выругался, чем напугал и возмутил незамеченную капельдинершу.

— Молодой человек, вы не улице! Это театр! — услышал он вслед.

— А жаль! — ответил Фома, направляясь в буфет.

Буфет был почему-то закрыт. Он вышел на улицу. Напротив было казино, рядом с ним, на углу, бар в одно окошко. Устроившись у окна, Фомин попивал коньяк. Выпив сто грамм, он как всегда в последнее время, задумался не взять ли ему еще. Взял. А потом увидел ее.

Она стояла у перехода, пережидая поток машин, лицом к нему и время от времени поправляла непослушную на ветру прядь. Непонятная сила сорвала Фому. Он не понимал, что делает, знал только, что ему надо увидеть незнакомку вблизи, поговорить. Переход был пуст и он бросился за угол. Она спускалась вниз по тротуару и ее уже ждал открытый автомобиль. Еще мгновение и он ее увезет.

— Постойте! — отчаянно крикнул он, не понимая, что делает. — Стойте же!..

Мимо него с ревом пронесся грузовой автомобиль, чуть не сбив. Зажегся красный свет и машины с воем и ревом рванули вперед, перекрыв ему дорогу. Но незнакомка услышала его и обернулась. Он стоял один на островке безопасности и она увидела его.

У нее сделалось странное выражение лица, будто она увидела призрак, и он мог поклясться, что она удивленно выдохнула: «Ты?!» Видимо ее окликнули, потому что она отмахнулась и пошла навстречу Фомину. Тогда из автомобиля вышел мужчина в дорогом костюме, догнал ее, показал выразительно на часы и усадил в машину.

«Сейчас уедет!..» Фомин понял, что это она, что все его бессмысленные поиски неожиданно обнаружили свой смысл и цель, и цель их — она. И, значит, если она сейчас исчезнет, из его жизни снова исчезнет смысл. Опять тоска и беспробудное пьянство. Это стало так ясно, как удар молнии, и Фомин шагнул вперед.

Завизжали тормоза. Он не видел, как незнакомка выскочила из машины, бросилась к переходу, но не успела — его сбила «скорая», она же и увезла, истерично вопя сиреной.

Фомин успел вернуться к финальной сцене схватки за датскую корону и стал искать свое место под жуткие крики со сцены.

— Ты где бродишь? — спросила Ирина. — Я обыскалась.

— Буфет не работает, пришлось зайти в соседний бар.

— Я так и поняла. Хорошо, что не ушла, зная тебя…

«Да, за меня можно не волноваться, даже машины не могут сбить» Ему едва удалось убедить работников «склифа», что у него все в порядке. Побаливало бедро, зато голова, несмотря на жуткий, по словам подобравших его эскулапов, удар об асфальт, была абсолютно цела и здорова. Более того, Фомин обнаружил, что она стала легче и светлее, словно от удара оттуда вылетел ком грязи. В доказательство своей целостности он сделал маюрасану на одной руке в трясущейся на ходу машине.

— Я здоров, — улыбнулся он онемевшим медработникам. — Спасибо!..

И вышел на первом светофоре. Никто не посмел его остановить…

— А тут что? — кивнул он на сцену.

— Жуть! — сказала Ирина. — Если б не читала, ничего бы не поняла!

На сцене к тому времени было настоящее побоище, трагедия шла к развязке. В зале же тоскливое недоумение первого акта сменилось тоскливым же ожиданием конца пятого. Далеко не все были уверены, что пьеса закончится так, как этого хотел Шекспир, воображение режиссера оставляло на этот счет мало надежд.

В конце концов, пожилая Гамлетша, вся измазанная чем-то красным, долго размышляла, после слов: «так ступай отравленная сталь по назначению!» — кого же убить, хотя на сцене стоял лишь Клавдий, все остальные лежали. Она даже снова произнесла монолог: быть или не быть? — который звучал довольно зловеще для зрителей: неужели все сначала?.. Но, в конце концов, к вящему удовольствию истомившейся публики, заколола-таки последнего короля Дании, тайного обладателя огромной коммунальной квартиры в центре Москвы, которую он собирался превратить в бордель.

— Дальше тишина! — цыкнул Гамлет в зал, и зал минуты две действительно молчал, потрясенный увиденным…

— Зайди! — прошептал в шуме аплодисментов один из пробегающих спецназовцев, которые как бы символизировали наступающий тоталитаризм, хунту и еще бог знает что.

Фомин узнал в нем Сашка.