Рай-отдел (СИ) - Валин Юрий Павлович - Страница 28

— Ох, и болтун ты, товарищ Лоудка, — улыбаясь, сказал Яков.

— Недоверие есть последствие ужасающих социальных условий труда и быта периода недоразвитого капитализма, — укоризненно поведала слушателям образованная Лоудмила.

На площади громыхнуло — в оконных рамах зазвенели остатки стекол.

— Начали, шмондюки внеутробные, — межпространственная подпольщица подскочила. — Я к комитетчикам. Держимся, товарищи!

Снизу и со двора донеслись вопли перепуганных типографских жителей…

…Продержались больше часа… Беляки — в смысле не белогвардейцы, конечно, а еще дореволюционная царская военщина — на рожон не лезли, предпочитая густо обстреливать окна и изредка палить из пушки. Десяток оставшихся на этаже дружинников отвечали, уже не жалея патронов. Конечно, все огромное строение защитить было невозможно, но каратели пробираться во двор пока не рисковали. Кто-то из царских смельчаков вознамерился подкрасться сбоку, их отпугнули бомбами. Вот этих штуковин Иван побаивался — это же не правильные гранаты, а самоделки, тут не знаешь, когда рванет. Ладно, живому человеку — помрет, да и все. А вот керсту с оторванной рукой вообще непонятно что делать и как существовать.

Треть бомб действительно не взорвалась, но солдаты дали деру. «Пулеметчики» врезали им в спину залпом…

— Кажись, всё, — два патрона у нас, лучше стрелкам их отдадим.

— Не надо никому отдавать, — возразила возникшая меж станков Лоудмила. — В нашем дело главное — вовремя сорваться с крючка. Собирайтесь, переносим центр революционной борьбы в иное место…

Разбирая свой убийственный механизм, пулеметчики косились на деятельную финляндку: та озабоченно отсчитывала купюры, вручала деньги последним защитникам типографской цитадели.

— Давай, ноги в руки, облавы будут злые. Рекомендую в заграницу рвануть, отсидеться. Будут у нас еще решающие победы, но попозже…

В покупательной способности дореволюционных денег Иван разбирался так себе, но, похоже, суммы мелькали приличные.

Бойцы исчезали на темной, заваленной истоптанной бумагой лестнице. Лоудмила отслюнила бумажек последнему бойцу, мельком глянула в сторону пулеметчиков:

— Вам, я так понимаю, финансы без надобности?

Яков махнул рукой:

— Мне-то к чему, я уж и барахло соседям даром раздал.

Межпространственная сунула оставшийся ком денег уходящему стрелку:

— Попутного ветра, товарищ. Не попадись, а то разочаруешь комитет. И стрелялку оставь, выдаст…

Дружинник с силой бахнул винтовку об станину станка и сгинул…

И за окном было тихо, да и типография будто враз вымерла.

— Слышь, а ты ведь определенно не от комитета, — задумчиво сказал Яков. — Там сроду таких деньжищ не водилось.

— Это у тебя жадность вдруг заплескалась или от безделья в подозрительность ударился? — пробормотала хваткая баба, озираясь. — Комитеты случаются разные, наш дальний, особо законспирированный. Мы не какие-нибудь мелочные монетаристы, издавна решительно боремся с дензнаками. И продолжим бороться! Вы мне голову не морочьте. Свечную лавку на Малой Ордынке знаете? Ждите там рядом. Яшу я заберу, а тебе, Ивань, совет дам.

— Ценный совет-то? — не удержался керст.

— Валите отсюда, а то поджопник, а не совет словишь, — рассердилась комитетчица. — Драпайте! Чтоб осторожно и без опозданьев…

Когда перебегали двор, с площади застучали выстрелы — вновь взялись портить фасад трусливые царские солдаты.

— Вот сыплют и сыплют, что значит полные арсеналы, — с досадой сказал Ванька. — Эх, а ведь почти выгорело дело у нашего восстания. Еще бы чуть-чуть, нам бы вокзал и Кремль взять…

— А я не особо верил, — хрипло дыша, признался Яков. — Просто мочи терпеть больше нет. Что той жизни у меня осталось? Неужто и подыхать в мастерской как псу? Чахотка, она, зараза, долгая пытка.

— Ничего, вот увезет тебя финляндка, хоть мир посмотришь. Да и климат для лечения легких имеет большое значение.

— Ты что, веришь ей? — сплюнул пулеметчик. — Сказочница она.

— Да не совсем, — замялся керст. — Но в любом разе надо нам ускользнуть, пока за жабры не взяли…

Не вышло проскочить. Имелись у Ваньки предчувствия, что не нужно через Малый Болвановский идти, да только Яков и так через силу шагал, видимо, на грудь ему отступление крепко давило. Эх, и идти-то было всего три сраных минуты…

За углом столкнулись нос к носу: навстречу шестеро, тепло одетых, откормленных, за плечами длинные винтовки, штыки в небо словно пики торчат. Нет, не солдаты, все в добротных темных польтах, с повязками на рукавах. Милиция черносотенная. И полководец у гадов имеется: в белой бекеше, подбоченился в седле на каурой тонконогой лошадке. Фон-барон, мля…

— Стой, голубчики! На ловца и волки…

— Да вы что, дяденьки? И без вас боязно, — испугался Ванька, хватая за рукав Якова, дабы рвануть обратно за угол.

— А ну, стоять, хамское отребье! — верховой взмахнул пистолетом, послал лошадь навстречу, дробно застучали подковы по укатанному снегу. Следом побежали гавеные милиционеры, грозно скидывали с плеч «берданы». Первым поспешал ловкий и прыткий молодец в приказческом картузе — ружьецо наперевес, не иначе охотник-любитель…

Не уйти…

Всадник осадил лошадь, прижимая злоумышленников к стене дома. Яков набычился, не отступал…

— Наглый, стервец! — взвизгнул верховой, угрожая пистолетом.

— Да стреляйте его, Петр Евгеньевич, — призвал приказчик. — Что на них, поджигателей и убивцев, смотреть⁈ Погубят Россию-матушку. Вешать на фонарях таких субъектов без всяческих снисхождений!

— Всех не перевешаете, — схаркнул Яков на колено всадника. — Придет наше время!

— Ах ты… — приказчик взмахнул прикладом…

…Набежали черными жирными воронами, мигом сбили рабочего на грязный снег. Замелькали под брань и смачные выдохи, тяжелые приклады…

— Второй, второй-то где⁈ — кричал, озираясь, всадник.

Оттесненный Ванька стоял в двух шагах. Вот только если ты уж давно мертвый, то и замечать тебя незачем. А проклятый «бульдог» как назло застрял в кармане…

— Не до смерти, братцы! Не до смерти! — призывал всадник, заглядывая с седла за спины черно-польтных героев. — В холодную переправим. Ишь, чикчиры мне испортил…

Керст, наконец, вырвал «бульдог» вместе с куском карманной подкладки. Клювастая неудобная рукоять норовила выскользнуть из ладони…

Выстрел — негромкий, почти хлопушечный, затерялся в криках, фырканье лошади и чмокающих ударах прикладов. Ивану показалось, что слабосильная пулька вообще не пробила пальто. С отчаяния выстрелил туда же повторно… нет, вздрогнула черная спина, начала оседать. Другому… На! На!

— Стреляет же! — удивленно взвизгнул всадник.

Оборачивались разъяренные круглые морды…

«Бульдог» хлопнул прямо в ненавистную харю. Теперь другому… сухой щелчок, осечка…

От неуклюжего штыкового выпада керст увернулся, ухватился левой за цевье винтовки… Глупый «бульдог» полетел кому-то в грудь, отпугивая. Иван с облегченьем прихватил винтовку обеими руками. Толчок «от» и сразу на себя… Испуганно распахнутый рот милиционера — оружие тот выпустил. Раз, и два… Иван словно тысячу раз это делал (может и делал?) — штыком коли! Обратным движеньем — прикладом бей! Окованный приклад «бердана» с хрустом своротил челюсть врагу. Иван в глубоком выпаде достал штыком еще одну грудь. Штык, слишком длинный и непривычный, застрял в ребрах. Вот зараза… Человек, пронзенный жалом граненой стали, заваливался, своим последним, уже бессмысленным усилием, удерживая увязшую винтовку…

Крепкий удар в ключицу почти сшиб Ивана с ног, керст инстинктивно пригнулся, уходя в сторону…

— Ах ты…! — следующий удар милиционерского приклада прошелся в пустоту. Иван схватился за мерзкую карабинку, провел противника по движению на встречный «коленом в живот». Приказчик хекнул, но оружия не выпустил, бахнул случайный выстрел — пуля оставила в кирпичной стене праздничную яркую лунку, ушла в сторону…