Студент 3 (СИ) - Советский Всеволод - Страница 29

Она прерывисто вздохнула:

— Ах, молодой человек! Вы, наверное, не представляете себе, что только может быть в жизни!..

Я хмыкнул:

— Теперь представляю…

И дверь квартиры № 65 закрылась за нами, навсегда скрыв тайны, незримыми нитями опутавшие этих двух людей.

— Ты понял? — кивнув на дверь, спросил я Витьку.

— Что бабы дуры? — он сардонически ухмыльнулся. — Так это я давно понял!

— Это второстепенно, — отмахнулся я. — Главное в этом мудаке. В Диме. Ты понял?..

Разумеется, я не упустил момента влить педагогический мотив в наши с Витькой дружеские отношения.

— Вот Вить, — я и заговорил тоном ученого чревовещателя, — теперь ты видел, что такое наркомания!

Витькино лицо заметно изменилось:

— Ты уверен, что он… того?

— А ты не видел своими глазами?

— Ну… — протянул Витек растерянно, — может, просто бухой?..

— Нет, — жестко сказал я. — Запаха нет. И моторика движений совсем другая. У пьяных не так.

Про моторику я с ходу выдумал, но мне важно было Витьку припугнуть. Получилось. На роже выразились смятение и борьба с собой.

— И это каждого ждет, — сурово молвил я. — Ты обратил внимание, что он еще не полностью деградировал? Что в нем пока есть многое от прежнего… человека образованного, даже эрудированного?.. Но все! Летит под гору, и назад пути нет!

Мне удалось найти еще несколько удачных метафор, от чего Витька понимающе хлопал глазами и помалкивал. С тем и вышли на крыльцо.

— Вот так, почтенный Виктор, — как всегда в таких случаях я сделал ударение на последний слог, — вот нам наглядный житейский урок!

В процессе этой речи мой взгляд неудержимо повело в сторону знакомого подъезда — он был открыт, и в полутемной глубине двигалась тень…

Я толком не успел ни подумать, ни увидеть ничего, а сердце уже забилось, затрепыхалось, как взволнованная птица, угадав то, чего не могли угадать ни ум, ни зрение…

На крыльцо вышла Алиса.

Глава 15

Она совсем не обратила на нас внимания. Просто не посмотрела в нашу сторону. Зачем-то взглянула ввысь. Улыбнулась. Так отстраненно, как только она умела — словно улыбалась себе самой, видя там, в глубине себя то, чего никому не дано увидеть. Одета она была в джинсовый сарафан, светлую блузку. Чулочки, туфельки. Точеная фигурка, стройные ножки. Девушка-мечта, что там говорить. Вечная юность, воплощенная в случайном девичьем обличье.

Она слегка встряхнула головой, поправив волосы.

От Витькиного взора это не скрылось.

— О, — воскликнул он вполголоса, — ты глянь-ка, дом — страшилище, зато девчонки симпатичные тут…

— И даже знакомые, — я усмехнулся.

— Кто знакомый? — удивился он. — Э-э… Вот эта, что ли?

— Она самая, — сказал я с легким вздохом.

На меня вдруг нахлынула необъяснимая элегия. Алиса сошла с крыльца, неспешно направилась куда-то… а я смотрел ей вслед с таким огромным чувством, которого понять не мог. А может, и не надо это понимать.

Девушка уходила от нас, и мне чудилось, что я вижу и чувствую, как над планетой бегут и убегают дни и облака, и люди смотрят в небеса, тоскуя от невозможности удержать время, бег Земли в космосе, сделать так, чтобы не уходило от тебя, а оно уходит, уходит, уходит…

— Ты что, Базилевс?.. — донесся до меня голос Витька как будто невесть откуда издалека, а я смотрел, как Алиса идет, поворачивает, скрывается за углом дома… и переживал вот все это — облака, годы, бесконечную гонку неизвестно за чем… то, как приходят и уходят поколения, рождаются и исчезают города и страны, прибои бьют в борта материков…

И все. Упала завеса. Прошлое есть прошлое.

— Все, Витя. Все и ничего, — я улыбнулся.

Он смотрел на меня неодобрительно. Что и понятно. Если твой друг видит девушку, столбенеет, потом начинает туманно выражаться, явно не желая говорить правду… ну, как-то это огорчительно, так скажем.

Конечно, я это понял.

— Вить, — проникновенно молвил я. — Да, конечно, была у меня тут история. С этой вот самой девушкой… Секрета тут никакого нет, но говорить мне об этом просто неохота. Ты уж меня пойми.

Он размяк от таких слов.

— Да ладно! Чего ж тут не понять. Я понимаю… Так что, вот с этой самой девчонкой? — кивнул он вслед Алисе.

— Да, — с задумчивой улыбкой ответил я.

— Хм. А как же твоя Му… э-э, извиняюсь, Ленка?

— Не Ленка, а Лена.

— Ну да. Еще раз извиняюсь.

— Так здесь дело простое. Одна в прошлом, другая в будущем. Вот как-то так!

— Хм! Хорошо сказал, Базилевс! Ты вообще мастер крылатых слов! Это… как его?..

— Афоризмов.

— Точно!.. Ну да ладно. Едем мы к этому Юрию Палычу… или как там его?

— Поехали. Или даже пошли! Это недалеко.

— А ты сориентируешься?

— А у тебя карта с собой?

Витек кисло вздохнул:

— Да если бы… Блин, вот ведь умная мысля приходит опосля!

— Не грусти, — я ободряюще хлопнул его по спине, — это не беда. Идем!

Но тут одна толковая мысль Витьке в голову зашла. Вернее, повторилась.

— Предварительно звякнем. Вот номер у меня с собой есть. Где тут будка?..

— Чего не знаю, того не знаю. Пойдем искать.

Понятно, что будки телефонов-автоматов были практически на каждом шагу. Недолго порыскав по округе, телефон мы нашли, и Витек позвонил.

— На месте, — сказал он. — Ждет. Я сказал, что в течение часа будем.

— Толково, — одобрил я. — Вперед!

До улицы Стадионной мы добрались пешком без всяких проблем, треплясь по пути обо всем на свете. Разве что устали все же немного. Выпили газированной воды из аппаратов АТ-114, которые сегодня бы назвали «водоматами»: я с сиропом за три копейки, Витек из экономии выдул за копейку стакан без сиропа… Ходили слухи, что если бросить копеечную монетку резко и сильно, то автомат мог сдуру налить воды с сиропом, но подтверждений тому ни я, ни Витька не имели. Обсудили и это на ходу, от нехрен делать.

Дневной свет заметно потускнел к закату, хотя до него было еще не близко, когда мы очутились, наконец, у цели.

Стадион тут действительно был, но старенький, полузаброшенный. Думаю, что объект начали строить перед самой войной, а потом уж стало не до стадиона, во время войны город сильно изменился, переполнившись эвакуированными людьми, предприятиями и учреждениями. Сместился его, так сказать, «центр тяжести». Поэтому новый, большой стадион запланировали среди новых, стремительно растущих районов. А этот — прошу прощения, неверно я назвал его полузаброшенным — естественным ходом событий он превратился во второстепенный тренировочно-оздоровительный комплекс. Мы и мимо него прошли по небольшой дуге, попав точно в нужный нам дом.

Тоже старинный, довоенный, хотя, как я понимаю, намного менее престижный, чем Дом работников искусств. Впрочем, по тем временам, получить ордер на вселение сюда мог примерно один гражданин из тысячи. Так что, смекнул я, Юрий Павлович, скорее всего, из когда-то обеспеченной, почтенной, а теперь обедневшей семьи, коли не перебрался за сорок лет в более новый жилфонд…

Да, с этим выводом я мог и ошибиться. Но не ошибся.

Явно довоенная массивная двустворчатая дверь приоткрылась, предъявив нам мужчину за пятьдесят, с неестественно бледным лицом и крашеного в жгучего брюнета. Эти мертвенная бледность и волосы цвета «воронова крыла» в сочетании с возрастными морщинами и предательски дряблой кожей под подбородком как-то сразу шарахнули по восприятию так, что сразу несколько эмоций заплелись в душевную химеру. Смешно и жалко, и охота сказать: «дядя, а ты не е…анулся на старости лет?..» и где-то в глубине души понимаешь его. Даже сочувствуешь. Черт знает, может, во мне вдруг сказался взрослый мужик, остро сознающий то, как не хочется стареть, не хочется замечать признаки неизбежного возраста…

Но и это надо делать аккуратно. То есть, не стареть. Что у нашего клиента явно не получалось. Как-то не сразу, но заметил я, что искусственная бледность не только от кремов и всяких притираний. Мужчина был еще и напудрен. Достаточно умело, не грубо, но все же я заметил. Равно и то, что ему не «за пятьдесят», а скорее, «под шестьдесят». И это просекаешь не с первого взгляда, но сечешь потом.