Гридень 2. Поиск пути (СИ) - Гуров Валерий Александрович - Страница 21

— А-а-а! — заорал мой противник, а я пинком, унизительным, в седалище, даю ускорение Вышате, который головой врезается в землю.

Хорошая кольчуга у него, гибкая, руку можно ломать без сильного напряжения и натяжения.

— Хватит! — командует князь и, словно теряя интерес, уходит.

— Жестко, но добро! Слышал я, как Вышата лаялся на тебя, — это приободрил меня сотник Глеб, который со своим товарищем Беляном, первые подошли ко мне с поздравлениями.

Удивительно, но даже ратники, которых я считал креатурой Вышаты, и те хвалили. Все же в воинской среде победитель всегда предпочтительнее проигравшего, порой даже если поверженный — твой товарищ. В бою понимание, что рядом с тобой сильный воин, многого стоит. Ну, а я подтвердил свой авторитет и статус. Не приобрел новый, так как и без того взлетел высоко. И еще придется доказывать всю новую жизнь, что право на то имею, но сегодня я подтвердил, что могу считаться одним из тысяцких братства.

Этот поединок возымел и иные последствия. Так, если ранее ко мне в полусотню князь послал только десяток иноков-воинов, и то всех молодых, то теперь, через два дня после клятвы, я принимал у себя еще двадцать два воина. Сопротивлялись ранее опытные воины, не хотели идти под руку отрока, но этот отрок победил мечника, который считался чуть ли не сильнейшим в Братстве.

А после пошла рутина, когда было много тренировок, причем, не только моей сотни, но и ополчения. Два десятка молодых мужчин из местных, еще три десятка мужчин из пришлых южан. Я брал к себе семьи, где были отроки или неженатые мужчины. Они получали копья и минимум три часа в день тренировались работать в строю. Все новое — это давно забытое старое. Терция была воплощением, реинкарнацией греческой или македонской фаланги. И это работало. Хотя сделать из вчерашних обывателей воинов сложно, но вода камень точит, а уж слишком слабохарактерных отсею. Вот только, в мире, где все сложно и многие находятся на грани выживания, характеры куются железные.

Кроме подготовки ополчения и обкатки их «танками», то есть конницей, еще не забывали и о тренировках традиционных. К нам пришло тридцать воинов, нужно было провести боевое слаживание, наработать тактические приемы, управляемость во время атаки и отступления, с резким переходом в новую атаку. Работали и пешими, нарабатывая мастерство владения мечом и топором.

Так что у меня оставалось только два развлечения: мять Марту по вечерам, да иногда уходить на охоту с соколом. Мы удалялись, не с Мартой, я про сокола и охоту, на шесть-семь верст от деревни, в сторону леса, там еще две версты по лесу и открывался шикарный вид на большое озеро с множеством заводей и болотистых мест. Здесь водились и лебеди, и гуси, а в заводях от этого водоема каждый камыш крякал, так много было уток. Получалось, что чуть в стороне от человеческих глаз природа сразу становилась богатой и насыщенной.

Чуть позже, перед тем, как Крот с уверенностью сказал о буквально на днях перелете птиц, я со своими десятниками и еще тремя лучниками набили неприличное количество птицы. Столько, что и сами ели-переедали, сорок уток, три десятка гусей и немного цапель с лебедями закоптили с обильным количеством стратегически важной соли. Соль… вот ее бы побольше и зима не казалась чем-то страшным.

В письме к отцу, написанном, начерченном, на восковой табличке, зная о том, что Галичское княжество относительно обильно солью, я просил побольше прислать такого продукта. Если захочет папочка проявить те чувства, которыми он воспылал ко мне в Киеве, так пусть это сделает. На его отцовские переживания мне плевать, но вот на то, что он может прислать соли, нет, она нужна очень, больше, чем отцовская опека.

Глава 10

— Что делать будешь, боярин? — спросил меня Крот, когда я закончил проповедь.

— Крестить вас поганцев, — с улыбкой отвечал я.

— Я не о том. Соседи наши выгоняют людей в леса, забирают у них хлеба, все железо, даже рванину и обрекают на верную смерть, — говорил Крот.

Хитрец староста, такой жучара, что еще поискать. Сейчас он меня ловил на том, что я говорил о милосердии Господа. Из проповеди сквозило такими нарративами, как «нужно уметь прощать, защищать сирых и убогих»… И все такое.

Я почти сразу, как только наладил мало-мальский контакт с местными, начал по воскресеньям после службы в храме разговаривать с деревенским ополчением, старостой и некоторыми уважаемыми в сообществе автохтонного населения местных людьми. Мне нужны были полноценные христиане под боком, а не те, кто бегает на капище в лес и смотрит на крест, как христианин на какой-то символ сатанизма.

— У вас есть доля урожая, я поступил по чести и все разделил. Никого не гоню, хотя ты, староста, не можешь добиться доброй работы у части мужиков и баб из деревни. Принимайте к себе тех людей, теснитесь, делитесь! — отвечал я.

— Тогда и мы голодать станем, и они. Почему не продать часть меда и воска? — искал пути выхода Крот.

Мы смастерили двадцать три улья, которые, кроме только четырех, уже освоили пчелиные семьи. Наряду с вновь разрешенным бортничеством, меда скопилось на глаз килограмм под семьдесят. Это много, оказывается! Ну, когда по лесу гоняешься за каждым дуплом, лезешь на него, получаешь укусы и травмы, еще и на медведя нарываешься, это да — много.

Ловили, Крот и его команда пчелиные семьи с таким азартом, что трое крестьян чуть выжили от укусов. Но наловили… три десятка семей. Какие-то семьи прижились, какие-то улетели, есть уже и те, что сгинули. Зимой, скорее всего, до половины помрут, но есть надежда на более мягкий и теплый климат в сравнении с климатом будущего. А по весне, когда еще десятирамочных ульев наклепаем, да две ручных центрифуги соорудим, можно хоть все семьи на тридцать верст в округе словить. Места здесь отличные, есть травы, вода, нектар пчелки соберут, а там и воск.

Я сильно беспокоился насчет того, чтобы сделать ульи удобной формы, особенно мне казалось, что рамки не получатся. Был приятно удивлен, как здесь работают с деревом. Да, доска дорогая и сделать ее нелегко, но вот в остальном — те же рамки сделать оказалось несложно. Уверен, что уже следующим летом меда соберем в десять раз более нынешнего неполного года.

Мы сидели у открытого очага, в котором прогорали поленья и, думали каждый о своем. У меня складывалось впечатление, что Крот хочет сказать, но не говорит что-то очень важное. Есть у людей такое, когда уже набирают воздуха в легкие, подаются вперёд, но тускнеют глаза и никаких звуков, кроме разочарованного выдоха, не произносится. В последний момент передумывают говорить. Но я не настаивал, хотя на заметку себе взял и постараюсь разузнать, что еще происходит вокруг такого, чего я не знаю.

— Пойми ты, староста, я не могу прокормить большое количество людей. Сколько их уже прогнали с иных мест? Две сотни, три? И это мужчины, старики и женщины? Девиц, небось, оставили для потехи? — спрашивал я.

— Люди нынче в лесу, может быть, одним богам… Богу… известно, как они там выживают, — сказал Крот и уже собирался уходить, даже какой-то норов проявляя.

— Сидеть! Ты высчитай всю снедь, сколько нужно каждому человеку в день на пропитание, считай на сто дней! Три десятка я могу прокормить, более из своих запасов не дам. Но людей отберешь мне сильных и нужных. Не веди сюда сирых, да убогих, — сказал я и увидел в глазах Крота благодарность.

Не для милосердия все это, а для того, чтобы по весне начать масштабное строительство и засеять все земли, которые только не под паром будут. Я планировал создать целый военно-тренировочный лагерь, где можно будет заниматься и силовыми тренировками и всем остальным комплексом.

А вообще, касательно ситуации, если убрать весь возможный гуманизм и человеколюбие, те тысяцкие и витязи нашего Братства, такие, как и я владетели земли, поступали вполне продуманно. В Ростове, Суздале полно пришлых людей, образованных, умеющих читать и писать, готовых после скитаний делать любую работу с максимальной самоотдачей. Вот их, как на базаре можно выбирать мясо, бояре и прибирают себе.