Напролом - Френсис Дик - Страница 31

Корреспондент покачал головой. Прежние владельцы даже не догадывались, чем они владели, пока их имущество не уплыло безвозвратно. Но знал ли Мейнард Аллардек, что он приобретает? Почти наверняка знал! Тут корреспондент злобно улыбнулся и прикончил жертву. Если бы Аллардек сказал владельцам фирмы, что пылится у них в папках, они бы могли спокойно выбраться из своих финансовых затруднений и еще обогатились бы!

Самодовольная ухмылка корреспондента исчезла в очередном снежном вихре, и Роза Квинс лениво встала, чтобы выключить телевизор и магнитофон.

– Ну как? – спросила она.

– Гнусно.

– И все?

– А почему они не показали в "Секретах бизнеса" эту запись? Они ведь явно нарочно подзуживали Мейнарда. Зачем же они сгладили результаты?

– Я уж думала, вы так и не спросите! – Роза привалилась боком к одному из столов, глядя на меня ехидно и насмешливо. – Я полагаю, что им заплатили.

– Как?!

– Боже мой, да вы невинны, как новорожденный ягненок! Корреспондент с режиссером кинули наживку, и Аллардек клюнул, но до экрана это все не дошло.

Они и раньше так делали. Я точно знаю, что этот режиссер приглашал одного политика посмотреть свое интервью перед тем, как оно выйдет на экраны. Если бы оно вышло, его политическая карьера была бы загублена. Политик ужаснулся и спросил, нельзя ли как-нибудь это отредактировать. "Ну конечно, – ответил режиссер, – платите – сделаем!"

– А вы откуда это знаете?

– Этот политик мне сам рассказал. Он хотел, чтобы я об этом написала – так был взбешен. Но я не могла этого сделать. Он запретил мне упоминать его имя.

– Мейнард умеет приобретать то, что сулит доход, – медленно произнес я.

– О да, конечно! И, заметьте, все законно. Разве что он немного поспособствовал метро разрушить фундамент того здания...

– Но этого мы никогда не узнаем.

– Да, это невозможно.

– А как корреспондент все это раскопал?

Роза пожала плечами.

– Порылся в досье, в архивах. Мы делаем то же самое, когда готовим интервью или какой-то репортаж.

– Он неплохо потрудился.

– Видимо, рассчитывал, что ему неплохо заплатят.

– Хм, – сказал я. – Если Мейнард уже тогда добивался титула, он был готов заплатить любые деньги. Они могли бы стрясти с него куда больше, если бы знали.

Эта мысль очень понравилась Розе.

– То-то небось они сейчас локти кусают!

– А где вы взяли эту кассету? – с любопытством спросил я.

– Можно сказать, что у самого режиссера. Он был мне очень обязан за одну услугу. Я ему сказала, что пишу разгромную статью об Аллардеке, и попросила еще раз показать интервью, по возможности – полную версию, и он любезно предоставил мне эту возможность. Я, разумеется, не сказала ему, что знаю о его маленьких хитростях...

– А нельзя ли мне получить копию? – медленно спросил я.

Роза смерила меня холодным взглядом. Я только теперь заметил, что веки у нее накрашены темно-фиолетовыми тенями, контрастировавшими с ее бледно-голубыми глазами.

– А что вы будете с ней делать? – спросила Роза.

– Еще не знаю.

– На нее распространяются авторские права, – сказала она.

– Угу...

– Мне не следует давать ее вам.

– Я знаю.

Она наклонилась над магнитофоном и нажала кнопку выброса. Большая черная кассета мягко и бесшумно выскользнула ей в руку. Роза сунула ее в коробку и протянула мне, звеня золотыми цепочками.

– Возьмите эту. Это копия. Я ее сама списала. Оригинал никогда не покидал стен телестудии – у них там большие строгости с такими вещами, – но я довольно шустрая. Они меня оставили одну в монтажной, и в углу была стопка чистых кассет. Это была их большая ошибка!

Я взял кассету с большим белым ярлыком, на котором было написано: "Не брать!"

– И запомните, дружище: если вас заметут, у меня будут большие неприятности. Понятно?

– Понятно, – сказал я. – Вам ее вернуть?

– Я вообще не понимаю, почему я вам доверилась! – жалобно сказала она. – Чертов жокей! Если она мне понадобится, я ее у вас попрошу. Спрячьте ее получше. И, ради всего святого, не оставляйте ее на виду! Да, кстати: на обычном видике она не пойдет. Это профессиональная пленка в три четверти дюйма, она дает большую резкость. Вам нужен магнитофон, который берет такую пленку.

– А что вы сами собирались делать с этой кассетой? – спросил я.

– Стереть, – решительно ответила она. – Вчера утром я ее взяла и несколько раз прокрутила, чтобы убедиться, что в моей статье не повторяются фразы из этого интервью. Я вовсе не хочу, чтобы меня привлекли за клевету.

Потом я написала статью, сегодня я была занята... но если бы вы приехали завтра, пленка была бы уже стерта.

– Повезло, – сказал я.

– Повезло. Что вам еще? Досье? На кассете было больше, но Билл сказал показать вам досье, значит, надо вам их показать.

– Билл?

– Билл Вонли. Мы вместе работали в молодости. Билл начинал с самых низов, старый лорд его заставил. Я тоже. Трудно называть лордом человека, с которым вы делились окурками, когда работали по ночам.

"Они были любовниками, – подумал я. – Это чувствуется по ее голосу".

– Он говорит, у меня язык, как у гадюки, – сказала она без всякой обиды. – Он ведь и вам это говорил?

Я кивнул.

– Как у гремучей змеи.

Она улыбнулась.

– Ничего, когда он ведет себя как напыщенный дурак, я ему об этом тоже сообщаю.

Она встала, вся рыжевато-коричневая и звенящая цепочками, как скульптура-мобиль на ветру.

Мы вышли из комнаты с телевизором, прошли по коридору, несколько раз свернули и оказались в: помещении, похожем на библиотеку, с полками до потолка. Но на полках стояли не книги, а самые разнообразные папки. Охранял все это хозяйство суровый молодой человек в очках. Он записал нас в тетрадь, заглянул в каталог и направил нас к нужной секции.

Досье на Мейнарда Аллардека и впрямь оказалось куда менее содержательным, чем кассета.

Здесь были разные фотографии Мейнарда, блестящие черно-белые снимки, сделанные в основном на ипподромах, где, по-видимому, он был более доступен.

Здесь были три фотографии, теперь уже довольно старые, где он заводил своего замечательного коня Метавейна в конюшню после победы в скачках на приз "Две тысячи гиней", "Гудвудская миля" и "Скачка чемпионов". Даты и обстоятельства были написаны на полосках прозрачной бумаги, приклеенных на обратной стороне снимков.

Еще там были две пачки газетных вырезок, одна из "Глашатая", другая из прочих газет, в основном из "Финансовых времен" и "Спортивной жизни".

Критических статей среди них, похоже, не было. До нападения "Знамени" все газеты отзывались о нем сдержанно-благожелательно. "Мейнард, представитель одной из старейших династий, имеющих отношение к конному спорту..." "Мейнард, гордый владелец..." "Мейнард, член Жокей-клуба..." "Мейнард, проницательный деловой человек..." "Мейнард, видный филантроп..." "Мейнард великий и замечательный..." Временами также встречались положительные эпитеты вроде "отважный", "милосердный", "дальновидный" и "ответственный". Короче, идеальный общественный деятель.

– Просто тошнота берет, – сказала Роза.

– Угу, – сказал я. – А не могли бы вы спросить своего приятелярежиссера, почему он вдруг избрал своей мишенью именно Мейнарда?

– Могла бы. А зачем?

– Кто-то решил подпортить Мейнарду карьеру. Эта телевизионная атака не сработала благодаря коррупции. Зато нападки "Знамени" сработали как нельзя лучше. Вы и сами неплохо этому поспособствовали. Так кто же надоумил "Знамя" и не надоумил ли этот кто-то и того режиссера?

– Беру свое мнение обратно, – сказала Роза. – Среди жокеев попадаются очень толковые ребята.

– Дураков среди нас чрезвычайно мало.

– Вы просто говорите на другом языке.