Выплата (СИ) - Каляева Яна - Страница 2

Конечно, мама с Натахой помогали Олегу отойти от того, что с ним случилось, но все равно я переживал за засранца — как он там без живительного пенделя от старшего брата? Сейчас он лечился в дневном стационаре с диагнозом «нервное истощение».

И больше всего я скучал по Оле… да и не по ней одной, если уж начистоту. Впрочем, тут все было и оставалось сложно. Тем важнее вернуться домой, чтобы со всем этим как-то разобраться.

Нет, конечно, если бы я понимал, что деятельно служу Родине и человечеству, то пережил бы и разлуку с семьей, и потерю контроля над бизнесом. Но если начистоту, с первого дня и до сегодня я был совершенно бесполезен. Чувствовать себя пятым колесом осточертело, и я решил поднять вопрос о своем возвращении домой — разумеется, в полной готовности в любой момент подорваться ликвидировать катастрофу, о которой все равно неизвестно, где она разразится и когда… да и разразится ли вообще.

Вопрос о моем статусе и местонахождении зависел от трех человек. Славная и безобидная на вид психологиня Аля была одним из них.

— Понимаю тебя, Саша, — легко соглашается она. — Знаешь, пословица такая есть — «хуже нет, чем ждать да догонять». Это очень меткое наблюдение за человеческой природой. Ожидание в состоянии готовности выматывает не меньше, а по-своему даже и больше, чем активная деятельность. Однако нам надо продолжать опыты по передаче Дара…

— Но ведь каждый раз одно и то же! Кто бы сюда ни приходил, мы тупо пыримся друг на друга — и ничего не происходит. Сколько уже говорил, не знаю, как это получилось тогда. Может, дело все-таки в Надежде? Ее не нашли?

Аля разводит руками:

— Нет, и сомневаюсь, что найдут… Никаких следов. Та квартира была снята на чужое имя. Паспортом она не пользуется — возможно, уже живет по новым документам. В мире технического персонала это несложно. Там вообще много такого, чего мы даже не представляем себе. Уборщицы и безо всякого Дара обладают невидимостью, никто никогда не обращает на них внимания. Спецслужбы всего мира давно привлекают их как агентов, а тут, видишь, сами же спецслужбы уборщицу не могут найти. Так что у нас теперь есть только ты… и твой брат. Я созванивалась с его лечащим врачом сегодня. Его состояние стабилизировалось.

— Я хотел бы сам убедиться в этом. По телефону мы общаемся, но это не то.

— Конечно! Хочешь, выпишу тебе командировку домой? Дня на три?

Решаюсь:

— Не командировку. Я думаю, пора мне вернуться домой, Аля. Нечего мне здесь больше делать. Эти опыты… я уже не верю, что они к чему-нибудь приведут. А значит, они ни к чему и не приведут. Прости, понимаю, они важны для твоей карьеры…

— Да при чем тут моя карьера! — вскидывается Аля. — Тоже мне, нашел, о чем беспокоиться.

— Я понимаю, твои ребята работают, отбирают людей… Но правда в том, что никто из них на самом деле, в глубине души, отдавать Дар не хочет. И, кажется, ничего с этим не поделаешь.

Я ожидал, что Аля станет доказывать, что я не имею права выходить из проекта, что рано или поздно ее группа разыщет человека, который действительно хочет расстаться с Даром… Попытается давить, манипулировать или, упаси бог, заговорит так, как тогда, по муниципальному динамику в Карьерном… Но спорить с этой женщиной — все равно что сражаться с водой. Аля чуть улыбается, склонив голову:

— Да, знаешь, а ведь очень может быть, что ты прав, Саша. Наши настоящие желания имеют мало общего с тем, что мы хотели бы хотеть. Человек вообще не то, что он о себе думает…

— И что же такое человек?

— Животное.

Вот казалось бы, что общего у топового военного психолога и недалекой шлюхи с дикого острова? А ведь Лора тоже говорила — «сильный зверь, хороший». И хотел бы забыть, а не получается. Возражаю:

— Люди все же сильно отличаются от животных.

— От других видов животных, — спокойно поправляет Аля. — Да, мы отличаемся. Двумя вещами. Мы более жестокие. И постоянно себе врем. Человек виртуозно умеет обманывать себя, так что убедить группу аналитиков ему вообще как нечего делать. Дары соответствуют не тому, что мы о себе воображаем, а тому, чего хотим на самом деле. Потому нужны действительно экстремальные обстоятельства, чтобы расстаться с ними. Ты — уникум, Саша. Пока нам не удалось найти такого же, как ты, но мы продолжаем поиски.

Вон оно что, манипуляция через лесть… грубовато для Али. Не ее уровень.

— Нет во мне ничего особенного. Просто причина была очень веская.

— Как скажешь, тебе виднее, — Аля, по обыкновению, не стала спорить. — В любом случае без твоего содействия у нас ничего не получится. Давай поступим так. Моя группа сейчас работает с последними кандидатами. Закончит дня через три. Если среди них найдется кто-то подходящий, мы попробуем снова. Знаешь, как оно бывает — последний патрон попадает в цель… Если не выйдет, не страшно. Мы пересмотрим стратегию отбора. Это займет время, так что нам так и так пришлось бы сделать перерыв. С моей стороны возражений против твоего отъезда не будет.

— Спасибо, Аля. Если что, я недалеко. Ночь на поезде — и я у вас. Как только будет шанс сделать что-то реальное — примчусь мигом.

— Не за что, — Аля снова улыбается. — Надеюсь, Юрий Сергеевич и Ветер возражать не станут. Тебе нужно быть там, где ты чувствуешь себя нужным, Саша. Иначе из тебя все равно не выйдет никакого толка.

Здоровенные парни в легком камуфляже заканчивают круговую тренировку — отжимаются попеременно на кулаках и на пальцах. Занятия в любую погоду проходят на улице. Даже в морозном воздухе до меня доносится запах здорового свежего пота. Наблюдаю с завистью: сам-то я в приличной форме для своих лет и образа жизни, но до этих ребят мне далеко. Впрочем, Ветер, командир отряда, проявил неожиданный для вояки такт и заниматься спортом вместе с ними мне даже не предлагал. Программу для меня тренер составил индивидуально, и вскоре я, конечно, проклял каждый день сидячей работы и каждую выпитую кружку пива — с гренками, сука, что же я так любил эти чертовы гренки⁈ Но по крайней мере никто, кроме тренера, моего позора не видит.

А вот в тактических тренировках я участвую через день вместе с этими парнями, но в роли кого-то вроде объекта прикрытия.

Ветер занимается вместе со своей командой, не пропуская ни единого упражнения — хотя он старше прочих лет на десять. Видел их на пробежках — мало кто способен его обогнать.

Группа заканчивает упражнение на скручивание пресса и направляется к корпусу. Ветер ловит мой взгляд, отряхивается, подходит ко мне:

— Чего у тебя, Саня?

С Ветром мы сразу перешли на ты, как и с Алей. Но если у психолога это явно было подстройкой, то для командира спецназа просто совершенно естественно.

— Да вот, разговор есть.

— Без проблем! Через двадцать минут в кафетерии.

Ветер — это не только позывной, но еще и паспортное имя. «Родители покойные романтиками были, — пояснил Ветер. — Зато я вырос бойцом. Сам понимаешь, с таким имечком в любой компании поначалу драться приходилось. Как куда приду, сразу начинается: „Ка-ак, гришь, ття звать? Не-е, эт кликуха, а нормальное-то имя есть⁈ А если по морде⁈“»

Теперь-то я привык, а когда только осваивался на базе, не мог отделаться от ощущения, что переместился на машине времени в эпоху позднего СССР — все здесь выполнено в ее сдержанно-помпезном стиле, но при этом совершенно новое. Территория — большой парк, застроенный двухэтажными корпусами. Внутри блестящий от лака паркет, высокие двустворчатые двери, красные ковровые дорожки. Не хватает разве что кумачовых плакатов вроде «революционная бдительность — залог победоносной борьбы за коммунизм».

Но хоть кафетерий здесь — обычная кофейня, каких по десятку в любом торгово-развлекательном центре. Вот только денег платить не надо. Чужие здесь не ходят, а своим все положено безвозмездно, то есть даром. Такой как бы коммунизм в отдельно взятом межведомственном Штабе.

Заказываю большой капучино. Ветер приходит ровно через двадцать минут — по нему, наверно, можно часы сверять. Он успел переодеться в тельник, короткие волосы еще чуть влажные после душа.