Игра по правилам - Френсис Дик - Страница 22

— Прошу вас, — выдавила она.

— Не просите, — резко ответил я. Такой ответ вызвал у меня чувство неловкости и не устроил ее.

— Гревил рассказывал мне о вас, — произнесла она, переведя дыхание. — Я думаю... Я должна верить его мнению.

Она порылась в кармане своего плаща и вытащила простой брелок с тремя ключами.

— Пожалуй, это должно быть у вас, — сказала она. — Я больше не воспользуюсь ими.

Кларисса положила их возле автоответчика, и я неожиданно увидел блеск слез в ее глазах.

— Он умер в Ипсуиче, — сказал я. — Его кремируют там в пятницу днем, в два часа.

Не глядя на меня, она молча кивнула, прошла мимо, вышла из комнаты в вестибюль и оттуда — на улицу, тихо, навсегда закрыв за собой входную дверь.

Я со вздохом огляделся. Книжка-шкатулка, хранившая ее письма, все еще раскрытая, лежала на полу. Нагнувшись, я поднял ее и поставил на полку. «Сколько же здесь еще пустых книжек? — подумал я. — Завтра вечером после встречи с Эллиотом Трелони я приду и посмотрю».

А пока я поднял с полу зеленую каменную шкатулку и поставил ее на столик с хризантемами, отметив, что резной ключик из шкатулки-книжки был слишком велик для ее крохотного замочка. Связка ключей Гревила тоже валялась на ковре. Я продолжил то, от чего меня так грубо оторвали, но обнаружил, что даже самый маленький ключик в связке тоже не подходил по величине к зеленой шкатулке.

«Сплошные неудачи», — подумал я с грустью.

Я выпил содовую, из которой уже вышел весь газ, потер свою руку, но легче не стало.

Я думал, что же такое Гревил мог сказать ей обо мне, чему можно было верить.

Из необследованных мною вещей в комнате еще оставался полированный шкафчик под телевизором. Не ожидая найти там ничего интересного, я нагнулся и, потянув за ручку в виде медного кольца, открыл одну из дверок. Другая дверца тут же открылась сама, и содержимое шкафчика выплыло ко мне как единое целое: видеомагнитофон с черными коробками видеокассет на двух полках под ним. На коробках были маленькие однотипные наклейки, но на этот раз не с формулами, а с датами.

Я наугад вытащил одну из коробок с кассетой и с удивлением посмотрел на несколько большую наклейку. На ней было крупно написано: «Скаковой видеоклуб», а далее более мелко напечатано на пишущей машинке: «7-е июля, Сандаун-парк, Дазн Роузез».

Я прекрасно знал, что Скаковой видеоклуб продавал кассеты с видеозаписями скачек владельцам лошадей, тренерам и всем, кого это интересовало. Все больше удивляясь, просматривая кассеты, я решил, что Гревил, должно быть, сделал им постоянный заказ: все скачки с участием его лошадей за последние два года, насколько я мог судить, были собраны здесь, на этих полках, для просмотра.

Как-то отвечая на мой вопрос, почему он не ходит на состязания смотреть на своих лошадей, он сказал, что насмотрелся их по телевизору. И я решил, что он имел в виду обыкновенные телерепортажи, которые велись с ипподромов в дневное время.

Резко и неожиданно зазвонил дверной звонок. Я подошел и посмотрел в «глазок». На крыльце, моргая от слепивших его прожекторов, стоял Брэд. Свет был где-то над дверью и освещал всю дорожку с калиткой. Пока я открывал дверь, он заслонился от света рукой.

— Привет, — сказал я. — Все в порядке?

— Выключи фонари. Не вижу.

Я поискал возле двери выключатель. Обнаружив несколько штук, я стал без разбора нажимать все подряд, пока не выключил эту иллюминацию.

— Пришел проверить, как ты, — пояснил Брэд, — а тут зажглись эти прожекторы.

«Сами по себе», — закончил я про себя. Без сомнения, один из наглядных примеров заботы Гревила о безопасности. Любой, ступивший на дорожку после наступления темноты, оказывался на всякий случай освещенным.

— Извини, что я так задержался, — сказал я. — Раз ты уже здесь, не поможешь кое-что донести?

Он кивнул, словно исчерпав свой запас слов на этот вечер, и молча последовал за мной, когда я позвал его в маленькую гостиную.

— Я хочу взять эту зеленую каменную шкатулку и видеокассеты — сколько сможешь унести, начиная отсюда, — я показал ему, и он послушно поднял около десяти последних пленок и поставил сверху шкатулку.

Найдя выключатель в холле, я включил там свет и выключил лампу в гостиной. Она почему-то тут же включилась вновь.

— Черт-те что! — воскликнул Брэд. Я решил, что, видимо, было самое время уходить, пока я случайно не включил какую-нибудь сигнализацию, связанную напрямую с полицией после наступления темноты. Я закрыл дверь в гостиную, и мы направились через холл к выходу. Перед уходом я нажал все выключатели возле входной двери вниз и скорее всего больше включил, чем выключил: прожекторы не зажглись, но позади нас громко залаяла собака.

— О Господи! — воскликнул вновь Брэд, резко обернувшись и прижимая к груди кассеты, словно они могли его защитить.

Собаки там не было, на низком столике в холле стоял динамик в виде ревуна, из которого разносилось глухое рычание и лай немецкой овчарки с совершенно недвусмысленными намерениями.

— Вот дьявол, — не унимался Брэд.

— Пошли, — сказал я, не переставая удивляться, и он не заставил себя долго ждать.

Лай стих сам по себе, когда мы вышли на улицу. Я захлопнул дверь, и мы, спустившись по ступеням, двинулись по дорожке. Едва мы успели сделать пару шагов, как вновь засветили прожекторы.

— Идем, идем, — поторопил я Брэда. — Осмелюсь предположить, что они сами в свое время выключатся. С ним было очень хорошо. Ему удалось поставить машину совсем недалеко, и я провел короткую поездку до Хангерфорда в мыслях о Клариссе Уильяме, ее жизни, любви и супружеской неверности.

В тот вечер мне ничего не удавалось — ни открыть зеленую каменную шкатулку, ни понять, каково предназначение тех безделушек, что я принес с собой.

От встряхивания шкатулки у меня не появилось никаких догадок о ее содержимом, и я предположил, что она могла оказаться пустой. «Сигаретница?» — подумал я, хотя и не припоминал, что когда-нибудь видел Гревила курящим. Может быть, в ней колоды карт? Может быть, это шкатулка для драгоценностей? Замочек с крошечной скважиной оказался неприступным как для косметических ножничек, так и для ключей от «дипломата» и кусочка проволоки, и я в конце концов оставил это занятие.

Безделушки тоже ни открывались, ни закрывались. Одна представляла собой маленький цилиндрический предмет размером с большой палец, на одном конце которого, как на монете, была мелкая насечка. При повороте этого конца на четверть оборота — больше он не поворачивался — она издавала слабый тоненький звук, чем, казалось, и исчерпывались ее функции. Пожав плечами, я выключил ее и поставил вертикально на зеленую шкатулку.

Вторая даже и не пискнула. Это была плоская черная пластмассовая коробочка размером с колоду карт, с единственной красной квадратной кнопкой, расположенной на передней плоскости. Я нажал ее — ничего. Потом с одного бока я обнаружил хромированную пуговку, напоминавшую кончик телескопической антенны. Я вытащил ее на сколько можно — около десяти дюймов, — и мои предположения о том, что это был маленький передатчик, подтвердились. Правда, я не знал, что и куда он передавал.

Со вздохом убрав антенну и поставив передатчик на ту же зеленую шкатулку, я стал ставить кассеты Гревила на свой видеомагнитофон и смотреть записанные на них скачки.

Замечание Элфи по поводу «неровных» выступлений лошадей заинтересовало меня больше, чем я бы хотел ему это показать. У Дазн Роузез, судя по результатам его выступлений, о которых я читал, был затяжной период неудач с последовавшим за ним бурным расцветом. Это давало основания предполагать, что его карьера развивалась по классической «трюковой» схеме: лошадь проигрывала в состязаниях до тех пор, пока ее рейтинг не падал настолько низко, что на нее никто не ставил, а затем выставлялась на соревнования со скакунами с явно более низкими потенциальными возможностями, где начинала выигрывать все скачки подряд. Этим в определенной степени грешили все тренеры, что бы там ни говорилось о строгом и честном соблюдении правил. Работа на «полную выкладку» могла погубить молодых и неопытных скакунов: нужно было дать время, чтобы в полной мере развить их скаковой инстинкт.