Игра по правилам - Френсис Дик - Страница 21

Внутри книги оказалась синяя бархатная шкатулка с плотно закрытой крышкой, которая открывалась за петельку. Когда она открыла ее, обнаружилось, что синее бархатное нутро было совершенно пустым.

Пожав плечами, она закрыла книжку, сразу ставшую похожей на все остальные, и водворила ее на полку. Через несколько секунд нашлась еще одна аналогичная, но на сей раз отделанная красным бархатом. В ней лежал один конверт.

Не притрагиваясь к нему, она перевела взгляд на меня.

— Это не мои письма, — сказала она. — Не моя бумага.

— Гревил оставил завещание, согласно которому все его имущество переходит ко мне.

В отличие от меня она, похоже, не нашла в этом ничего необычного, хотя он наверняка поступил так для простоты и в спешке. И если бы у него было больше времени, он бы безусловно его изменил.

— Вы бы лучше посмотрели, что здесь, — спокойно сказала она и, вынув конверт, протянула его мне.

В конверте, который оказался незаклеенным, лежал один-единственный витиеватый ключик около четырех дюймов длиной с плоским резным ушком и маленькими, но замысловатыми зубчиками на тоненьком конце. Положив его на ладонь, я показал ключик ей и спросил, не знает ли она, от чего он.

Она покачала головой.

— Я его раньше не видела. — Затем, помолчав, добавила:

— У него было много тайн.

Я слушал, как она говорила это задумчивым голосом. Сейчас ей, видно, удалось взять себя в руки. Она казалась совершенно другой, до того как Аннет сообщила ей, что Гревил умер. На пленке в голосе явно слышалась паника. Аннет лишь подтвердила ее страшные опасения, благодаря чему нараставшее отчаяние сменилось, как я полагал, фальшивой невозмутимостью. Скрытный человек, много тайн... Гревил, по всей вероятности, был с ней не более откровенен, чем со мной.

Я положил ключ обратно в конверт и протянул его ей.

— Пусть лучше пока останется в книге, — сказал я, — пока я не найду, от какого он замка.

Положив ключ в книгу, она поставила ее на полку и вскоре нашла свои письма. Они не были перевязаны романтическими ленточками — просто перетянуты обыкновенной резинкой. Судя по виду, большинство из них хранились не очень бережно.

Кларисса посмотрела на меня, не поднимаясь с коленей.

— Я не хочу, чтобы вы их читали, — произнесла она. — Что бы он вам там ни оставлял, они мои, а не ваши.

Я удивился, почему ей с такой срочностью понадобилось уничтожить все свои следы в этом доме. Из любопытства я бы, конечно, с интересом прочел эти письма, если бы сам наткнулся на них, но сейчас вряд ли мог требовать от нее разрешения ознакомиться с любовными письмами... в том случае, если они действительно были любовными.

— Покажите мне лишь небольшой отрывок, — попросил я.

В ее глазах появилась горечь.

— Вы действительно мне не верите, да? Я бы хотела знать причину.

— В минувшие выходные кто-то вломился к Гревилу в офис, — сказал я, — и я не совсем понимаю, что они там искали.

— Ну уж не мои письма, — твердо заявила она.

— Покажите мне только одну страницу, — попросил я, — чтобы рассеять мои сомнения.

Я думал, что она все равно мне откажет, тем не менее после недолгих размышлений Кларисса сняла с них резинку и, бегло просмотрев, нарочито безразлично протянула мне одну страничку.

Там было написано:

"...и до следующего понедельника моя жизнь будет лишена всякого смысла. Что мне делать? После твоих прикосновений я всячески избегаю его. Это ужас. Я постоянно ссылаюсь на головную боль. Я очень люблю тебя.

К.".

Я молча вернул страничку, испытывая чувство неловкости за свою назойливость.

— Возьмите их, — сказал я.

Несколько раз моргнув, она вновь стянула письма резинкой и положила эту небольшую пачку в черную кожаную сумку, лежавшую возле нее на ковре.

Нащупав на полу костыли, я попытался подняться, сосредоточиваясь на ручке левого костыля и стараясь не опираться на него всем весом. Кларисса Уильяме с некоторой неловкостью наблюдала за тем, как я подошел к креслу Гревила.

— Послушайте, — сказала она. — Я не поняла. Я имею в виду, что, когда я вошла и увидела, как вы что-то воруете... то есть подумала, что воруете... Я и не заметила костылей.

Это было похоже на правду. Настоящие грабители не разгуливают на «деревяшках», а когда она ворвалась, я отложил свои подпорки в сторону. Она была слишком на взводе, чтобы задавать вопросы: охвачена горем, тревогой и страхом при виде незваного гостя. Правда, мне от всего этого не было легче и хотелось бы, чтобы она, черт возьми, все-таки спросила, прежде чем нападать на меня.

Интересно, как бы она объяснила свое присутствие здесь полиции, случись той приехать, когда она торопливо уничтожала следы своего пребывания в этом доме. Возможно, поняла бы свою ошибку и просто ушла, оставив лежать на полу обезвреженного грабителя.

Я подошел к телефонному столику и взял маленькое страшное оружие. Увесистая рукоятка в форме толстой черной сигары имела насечку для хорошего захвата и была чуть меньше дюйма в диаметре и около семи дюймов длиной. Ее продолжала короткая, толстая и тугая хромированная пружина, переходившая в такую же, но более тонкую, которая заканчивалась черным металлическим набалдашником. Общая длина достигала пятнадцати-шестнадцати дюймов, а удар по силе не уступал лошадиному.

— Что это такое? — поинтересовался я, взвешивая это оружие в руке.

— Это мне Гревил дал. Он говорил, что на улицах небезопасно, и хотел, чтобы я всегда держала эту штуку наготове. Он говорил, всем женщинам надо носить их из-за грабителей и насильников... как судья, он очень много слышал о нападениях на женщин. Он говорил, что от одного удара даже громила окажется беспомощным и у меня будет время убежать.

Мне не составило большого труда в это поверить. Я наклонил черный набалдашник и посмотрел на изгиб жесткой упругой пружины, которая тут же выпрямилась, стоило мне его отпустить. Поднявшись на ноги, Кларисса сказала:

— Простите. Я никогда не прибегала к ней раньше, тем более в гневе. Гревил показал мне, как... он только сказал мне, что надо размахнуться что есть силы, чтобы пружина ударила как можно больнее.

«Спасибо тебе большое, дорогой мой брат», — подумал я.

— А пружина убирается назад? — спросил я. Она кивнула.

— Нужно повернуть толстую пружину по часовой стрелке... она отпустит тонкую, и та уползет в футляр.

Я сделал, как она сказала, но тонкая пружина с набалдашником по-прежнему торчала.

— Нужно обо что-то ударить набалдашником, тогда она уберется.

Я ударил набалдашником о стену, и тонкая пружина послушно уползла в толстую, а виднеющийся набалдашник стал похож на кончик какой-то очередной безобидной безделушки.

— А как она работает? — поинтересовался я, но Кларисса не знала.

Я обнаружил, что противоположный конец рукоятки отвинчивается при небольшом усилии. Я стал его отвинчивать, пока оборотов через двадцать он не оказался у меня в руке, и я увидел, что вся нижняя часть рукоятки представляет собой мощный магнит.

«Как все просто», — подумал я. В обычном положении магнит держит тяжелые пружины в рукоятке. От сильного взмаха пружины выбрасывает, так как магнит их не удерживает и отпускает. При этом развивается страшная ударная сила.

Я привинтил колпачок на место и, взявшись за рукоятку, сильно взмахнул. Пружины точно выстрелили — гибкие, блестящие, зловещие.

Я молча сложил эту штуку и протянул ей.

— Это называется кийога, — сказала она. Мне было все равно, как она называлась, так как я не стремился больше ее видеть. Кларисса привычно сунула в карман своего плаща это рекомендуемое для всех женщин средство, гарантирующее возможность дать решительный отпор разбойникам, маньякам и разным женоненавистникам.

Грустно и нерешительно она взглянула мне в лицо.

— Наверное, я не могу просить вас забыть о том, что вы меня здесь видели? — спросила она.

— Вряд ли мне это удастся.

— Не могли бы вы... просто не говорить об этом? Если бы наша встреча произошла несколько по-иному, я думаю, Кларисса бы даже могла мне понравиться. У нее были большие глаза, которые от улыбки стали бы еще красивее, и хорошее чувство юмора, которое ощущалось несмотря на то, что творилось у нее в душе.