Вперед в прошлое 7 (СИ) - Ратманов Денис - Страница 33

Наверное… Не «наверное» — точно стоило поступить иначе, но я так обалдел, что само вырвалось:

— Ты кто?

Дама колыхнула буферами, облизнулась и выдала:

— Шеф хочет поиграть? Кем мне для тебя сегодня стать?

Я растерялся, сомневаясь между «Господи, нет!» и «Женщина, прикройтесь», но дама вскочила с грацией, не сочетающейся с такой комплекцией, и ринулась ко мне. Я вылетел, спиной тараня дверь и выставляя перед собой заградительный заслон — швабру.

— Ну что ж ты, хозяин! — хрипнула она. ­— Или сегодня — нет?

Сегодня — нет! Найн!

Найн!!!

Я ощутил себя мошкой, которую царевна-лягушка хочет заглотить. Тетка налетела на швабру буферами, едва не сбив меня с ног, и лишь тогда заподозрила неладное. В отличие от меня, она не растерялась, а вцепилась в швабру одной рукой, второй сорвала повязку с глаз…

И наступил момент истины.

Густо накрашенные глаза полезли на лоб, рот открылся, лицо пошло красными пятнами. Она так и замерла, держа швабру одной рукой, а второй будто бы вяло отдавая мне честь. Соскользнув на плечо, повязка упала на пол. Я поймал себя на том, что продолжаю пятиться, глядя на ее буфера: каждая грудь, как пятилитровое ведро!

Если бы это произошло в мае, я закрылся бы в ванной и трясся от стыда. Теперь же на помощь пришел опыт взрослого, я понимал, что передо мной не оголодавший сексомонстр-педофил, а женщина, попавшая в неловкую ситуацию. Потому я скользнул в ванную, схватил дедов халат и протянул ей, говоря чужим голосом:

— Ничего. Бывает.

Хрена се — бывает!

С ловкостью паучихи, плетущей кокон, она попыталась завернуться в халат, но он не сошелся на груди, и она прижала его руками, попятилась, бормоча:

— Извини… Как неловко-то! Голос-то как похож… Прости, мальчик! Внук… Шеф рассказывал, да…

— Ничего, — буркнул я, сосредоточив внимание на обручальном кольце.

Она исчезла из вида — пошла одеваться. Я прикрыл дверь, чтобы не смущать ее еще больше, но стоило закрыть глаза или моргнуть, как из темноты выскакивала необъятная грудь с сосками чуть меньше блюдца. И представлялся дед. Дед-то у меня — шалун тот еще! Игры, вон, у них какие. Это по моим меркам тетка старая, а для него она — еще ничего молодка.

В кухне я брякнулся на табурет, плеснул воды из чайника и выпил залпом. Вот так номер! И что теперь делать? Тетке-то неловко. Она хоть немного одетая, а могло быть хуже, и поза могла быть более фривольной.

Что бы я ни сделал, это только усугубит ситуацию.

Царевна-лягушка… нет, лягушка-королевна… лягушка-шальная-императрица решила за меня. Одевшись, она просто выскользнула из комнаты, не попрощавшись.

Как хоть ее зовут? Вдруг она у него не одна? Я представил, как это выглядело со стороны: голая бабища кидается на зазевавшегося подростка, как паучиха — на жертву, хватает и волочет в логово. Пацан молит о пощаде и вырывается — и сложился пополам от смеха.

Хохотал так, что упал с табурета на пол, притянул колени к животу и корчился в конвульсиях.

Насмеяться мне не дал тревожно зазвонивший телефон. Я снял трубку и выдохнул:

— Да!

Это была мама, говорила она назидательно-печальным тоном:

— Павлик, как ты мог!

— Я по-другому не мог, ма, — ответил я, враз успокаиваясь.

— Никому ничего не сказал, сбежал, как вор!

— Кроме меня, некому помочь деду. Да и ты меня все равно бы не отпустила, только психовала бы зря.

— Ты — несовершеннолетний! — ринулась в атаку она. — И пока ты находишься на моем иждивении, должен делать, как говорят!

— Про иждивение подробнее, пожалуйста, — осадил ее я и подумал, как же удобно пользоваться шаблонами, ничего придумывать не надо: подросток-иждивение-обязан, только конкретно в этой цепочке связующее звено — слабое. Точнее, его вообще нет.

— Я чуть не поседела, когда узнала, что ты сейчас в Москве! Там беспорядки! Как ты можешь так с нами поступать? Все волнуются, не спят…

Ага, сообразила, что ляпнула не то и теперь пытается давить на жалось. Не со зла, а потому что иначе картина мира рушится.

— Слушай меня, — рявкнул я. — Прекрати манипуляции! Как ты смогла убедиться летом, я веду себя, как взрослый, и не пропаду, это ты скорее в Москве пропадешь. Что касается остального… Деду нужна помощь, он в гипсе и не может себя обслуживать. Потому я останусь здесь столько, сколько потребуется и вернусь, как только дед начнет себя обслуживать. Все, разговор исчерпан. Мне нужно поговорить с Борей или Наташей, они рядом?

— Нет, я у мамы. Павлик, ты должен быть дома, понимаешь? Тебе четырнадцать лет!

— Мама, я буду там, где нужна моя помощь. Давай бабушку или Алексея. Он там?

— Нет. Как же он мне надоел! — Голос мамы стал взволнованным, воцарилось молчание, но она продолжила скороговоркой, будто вспомнила какую-то незначительную деталь: — Нам акции на работе дают. Десять штук за один ваучер.

— На нас же тоже ваучеры давали? Вот на все и бери! И не забудь сказать мне, когда их будет перекупать начальство, чтобы опередить их. И да, готовься, что зарплату начнут задерживать.

— Почему? — удивилась мама.

— Потом объясню. Дай бабушку. И за меня не беспокойся, я самостоятельная боевая единица.

— Не беспокойся, как же, — проворчала мама, но как-то неубедительно, и я понял, что не очень-то она за меня переживает, знает, что положено ругать детей за непослушание, вот и несет повинность.

Забери меня дед на попечение — не сильно расстроится.

Бабушка сказала, что ей звонил Илья, денег просил от моего имени, я попросил выделить ему десять тысяч. Потом она отчиталась, что все по плану, Каналья еще не пришел, будет через час, поинтересовалась здоровьем деда и что там в Москве, я рассказал, как есть, попытался успокоить, что революции не будет, но ее такой расклад не устроил, как и все сторонники подобных «революций», она была согласна потерпеть пару лет разрухи, чтобы нам жилось хорошо. Однако меня просила в гущу событий не лезть. На том и распрощались, и я сразу же набрал Илью.

Очень хотелось поделиться приключением и поржать с лягушки-императрицы, я уже почти начал, но вдруг осознал, что не имею права разглашать личную историю деда, которую он вряд ли захотел бы предавать общественности, это уронило бы его авторитет. Я и ему не скажу, что приходила любовница, пусть сама говорит. Скорее всего, не скажет, у нее кольцо на пальце, дед — не любовь всей жизни, а так, интрижка на стороне.

Илья доложил, что в школе все было спокойно: дрэк директорствовал, Джусиху у нас заменили на Веру Ивановну а у «вэшек» оставили, Инна в школу так и не пришла, и неизвестно, что с ней — Лихолетова молчит, как рыба об лед. Как я и просил, Илья звонил бабушке, но она пообещала выделить десять тысяч для сирот, только если я скажу «да». Естественно, мое согласие она получила.

Я попросил в субботу поддержать Рамиля на соревнованиях по боксу, предупредил, что возможно несправедливое судейство и посоветовал прихватить с собой физрука и кого-нибудь из учителей — есть шанс, что организаторы побоятся беспредельничать. Вспомнил Игоря из интерната, просил поддержать и его и передать ему от меня привет.

Поговорив со всеми, я включил телек.

Было все то же самое: в 17.00 собрался митинг на площади Восстания, но был разогнан с помощью техники, отсекающей людей по группам. Но ничего страшного, «собралось не более тысячи человек». Интересно, проельцинские СМИ давали себе отчет, что вот это «не более тысячи» — не «ничего страшного», такая информация срабатывала на сторонниках дома Советов примерна так: «Наших мало, наших бьют! Меня там не хватает».

По радио сказали, что на выходе из Баррикадной и на другой стороне улицы стояли цепи ОМОНа, и стоило собраться группе людей, ее тотчас разгоняли.

До десяти вечера я держал руку на пульсе событий и, сообразив, что сегодня точно ничего не начнется, лег спать, ведь завтра ответственный день — мне предстояло забрать товар, который передадут на два дня торговли, а это баулы килограммов сорок. Ничего, как-нибудь дотащу, если сильно много будет, половину оставлю в камере хранения и заберу позже.