Блюстители Неба - Королев Анатолий Васильевич - Страница 49

Рука в золотой перчатке взметнулась, и Роман увидел над морем вереницу серебристых птиц, которые световым треугольником пронеслись по ночному небу в призрачном сиянии трех лун над морем.

– Я перенес их… на Землю. Они ведь были обитателями общей размерности, и перелет не составил труда. Я расселил их по разным точкам планеты, а Мену стал… ты его знаешь как Арцта».

«Арцт!»

«Да, он один из вас, из Великих Мальчишек. Я стал его приемным отцом, смыл из памяти все, что было связано с механическим адом Пентеллы, он жил в моем любимом Париже…»

«Который потом же превратил в пустое место!»

«Да, характер его не сахар, но если б не он, разве бы мы встретились?»

«Он знает, что вы архонт?»

«Нет, но догадывается о том, что я не тот, за кого себя выдаю… Для него я был приемным отцом, респектабельным господином, братом его покойной матери. Сначала я думал, что он ничего не подозревает, забыв о том, что в детстве он был гениально одарен. Что ж, я был наказан. Арцт бросил все свои умственные силы на разгадку моей тайны. И еще. Ему было не просто пятнадцать-шестнадцать лет, в душе он был вдвое старше… Шел июль 1979 года, когда стали проявляться первые слабые признаки катастрофы Опеки; расчеты показывали, что до схода Земли с хроноорбиты оставалось меньше месяца. Издеваясь над Архонтессом, я решил придать вторжению своеобразный детский характер. В духе нашей игральной матрицы…»

«Я все помню. Но почему это были мы?»

«Потому что среди вас был мой Мену, или нелюбимый вами Умник. Я давно обещал подарить ему времямашину».

«Так вот почему он заорал: «Привет, папашка…»

«Согласись, он оказался достойным наследником. Благодаря ему Земля вырвалась из Опеки… Я вижу его лицо в анабиозном ромбе. Бедный мальчик, ему так и не удалось избежать мертвого сна».

«Так, значит, Опека теперь бессильна?»

«Не спеши, ученик, дело осталось совсем за немногим».

«Так это не все?»

«Нет, мой ученик, нет. Архонтесс вернул мне Джутти в обмен на мои знания, и мы оставили Канопу навсегда. Тебе было тогда 25 лет».

«Где она сейчас?» – спросил Роман дрогнувшим голосом.

«Здесь».

И они вдруг оказались у загадочного дома, по стене которого вились пернатые змеи из камня. Музыкальные кусты разливали печальные стеклянные звуки. Свет из овального окна упал на лицо Батона. Он поднял глаза к чужому звездному куполу, и в это время над морем показался алый горб канопианского солнца. Архонт поднял с дорожки маленький камешек и бросил в окно: «Джутти!» Занавеска на окне дрогнула, там проступила тень, стекло поднялось вверх, и Роман увидел ее лицо. Боже мой, это была Мария!

«Мария!»

Ослепительная вспышка молнии озарила окрестности. Роман и архонт в пылающей маске стояли посреди плещущего на ветру сада под окнами гостиной его дома в Крыму. Канопа исчезла. Мария, не слыша его голос, торопливо закрывала оконные ставни от порывов ветра.

Переход от канопианского рассвета к Тавридскому полудню был так резок, что Роман на мгновение ослеп. Он стоял, закрыв лицо руками, на земном песке и знал, что еще с утра в небе над побережьем стала скапливаться белоснежная гора, из которой – в конце концов – вылупился в зените зловещий птенец с косматыми крыльями, и сейчас он пробовал силу клюва.

– Да, ты знаешь ее как Марию,– сказал архонт, стараясь перекричать шум деревьев,– она забыла все, родилась заново и стала земной женщиной. Твоей женщиной, Роман. Каюсь, я был вашим ангелом-хранителем. Ваша встреча – дело моих рук, но не больше. Вы сами полюбили друг друга. И вы сами однажды решили, что с Опекой пора кончать навсегда: ни ты, ни она никогда не были куклами.

Снова сухо и страшно вспыхнула молния. Ее ломаный зигзаг пробил платиновую щель между землей и низким брюхом тьмы. Гром прокатился совсем рядом. Тень воздушной горы упала на сад, и разом стемнело. Но при этом – как ни странно – полуденное солнце продолжало ускользать от наступающей мглы и озаряло лиловые горы мрака антрацитовым блеском; золотая маска архонта сияла нестерпимо – до слез,– кипела червонным пламенем. Захлопнув окно, Мария убежала в дом.

– Так ты отказываешься от Даров?! – страшно вскричал архонт, подняв руку.

– Да.

– Архонтесс! Внимание…– В тенях наползающей горы Роману пригрезился огромный амфитеатр, полный солнечных зайчиков от вращающихся зеркалец на тонких треножниках; архонт повернул к нему золотое лицо.– … Ты ведь понимаешь, что теперь потеряешь ее и себя навсегда?

Это было сказано почти шепотом, но Роман услышал.

– Да. Я знаю! Знаю, что придется начать все сначала, с нуля, с той самой теннисной площадки, и снова, снова прожить мальчишество, юность, жизнь… Жизнь без славы, жизнь всех обычных. Знаю, и хватит об этом. Мы все: я, Кастелло, Арцт, Кула отказываемся от Даров.

– Ты слышишь, Архонтесс? Ведь правила игры вечны и неизменны? Не так ли, блюстители неба?

«В опекаемом мире – только один партнер по игре. Таков закон Канопы».

– Твой партнер по игре выходит из нее, Архонтесс.

«Знающий может отвергнуть. Таков закон Канопы».

– Вечный и нерушимый закон?

«Вечный и нерушимый. Перемена правил уничтожает игру».

– Значит, Земля свободна? – крикнул Роман сквозь рокот деревьев, раскачиваемых шквалом.

– Да! И я буду гарантом вашей свободы. Заложником вечности. Все вернется на круги своя,– сказал архонт.– Париж станет Парижем, Атлантический океан – Атлантическим. Сгинет Селенир. Провалятся в тартарары пушки времени. Уберется стража. Вернутся на лицо планеты пустыни,– продолжал архонт,– миллионы по-прежнему будут умирать от рака. Сгинут леса, посаженные великим садовником. Секвойи Сахары рассыплются в прах, растает прохладная тень, и пирамида Джосера вновь будет стоять на солнцепеке.

– Головастик встанет из гроба четырнадцатилетним мальчишкой! – перебил Роман.– И двадцатилетней мертвой петли времени больше не будет.

– Земля – это первая ласточка,– добавил архонт,– блюстителям неба уже виден конец игры, но Джутти-Мария, лишившись бессмертия, проживет короткую земную судьбу и однажды уйдет в чужую землю.

– Да. Но больше никто не будет дергать человечество за нитки, как пустоголовых марионеток! – крикнул Батон.

Вдруг все стихло, как бывает перед громовым ударом и ливнем. Гора мрака, клубясь, набирала дыхание для первого залпа.

– А я,– отчетливо донесся шепот архонта,– я навсегда останусь в картине Брейгеля… единственным взрослым в мире детей… поэтому мое лицо будет скрыто маской, там, у самого края картины, слева в окне…

– Кто вы? – дрогнувшим голосом спросил Батон.

– Я?.. Я – Великий Архонт Основатель Игры… вот этой несчастной рукой я поднял Священный камень у порога собственного дома…

«Да, это он. Блюститель Неба Первый. Он – Закон Канопы».

И зал Архонтесса, призрачно вспыхнув, канул в грозовых сумерках. Маска архонта стала гаснуть, морщиться, по золотой глади побежали желтые вены, маска сморщилась и вдруг золотистым кленовым листком осени сорвалась с ветки и закружилась в пыльном вихре.

– Прощай…

Вселенная потемнела, с неба сдуло тучи, молнии, солнце, грянула ночь, ясная звездная ночь, но и звезды смыла черной рукой межгалактическая тьма. Человек смотрел прямо в космос, где в центре холодного пространства морозно засверкал колоссальный космический крест. Его явление было прекрасным и страшным. Но вот и по нему побежали живые токи, со всех четырех сторон бездны надвинулись цветные волны прилива, и человек внезапно увидел не небо, а опрокинутое над Крымом живописное полотно Брейгеля, куда все глубже и глубже погружался крестообразный корабль Пришельца, пока не встал на законное место, не стал крестовиной окна над входом в магическое палаццо. На этом небесное знамение погасло, и тут ударила в висок тишины долгожданная гроза.

Накатил вал шквального ветра. Хлопнуло где-то разбитое стекло, но на гравийной дорожке перед домом уже никого не было, лишь неясный оттиск треножника – три точки на сыром песке – да следы от кроссовок говорили, что еще недавно здесь кто-то стоял.