Блюстители Неба - Королев Анатолий Васильевич - Страница 43

Она была в серебряном комбинезоне с молнией от горла до живота.

– Кто вы?– спросила она, переводя дыхание, оставляя открытую дверь в прихожую. Там горел свет.

Она не узнавала его.

– Мария, Мария, Мария,– говорил он хрипло,– ты не узнаешь меня?

– … Нет. Вам плохо? – наконец окончательно осмелела она и налила в бокал оранжевый тоник.

Роман машинально стал пить.

– Откуда все это? – спросил он.

– Что?

– Вот эта качалка, а там,– кивок на низкую тумбочку,– большой плюшевый заяц. Самодельный. В вязаных варежках, с глазами из рубиновых пуговиц с маминого пальто.

– Да,– изумилась она,– он там.

На лоб набежала морщинка, и вдруг она рассмеялась: обманщик, вы заглянули туда.

– Но откуда мне знать про «мамины пуговицы»? На них ничего не написано.

– В самом деле… И все же в чем дело? Кто вы?

– Я – Роман, а ты – Мария.

– Я – Мария, да. Ну и что? Я не хочу больше шутить.

– Я тоже.– Он подошел вплотную.– Что с тобой? Почему ты все забыла, зверек?

Это тайное ночное имя заставило ее вздрогнуть, лицо напряглось, глаза остановились на одной точке.

– Странно, но я действительно вроде бы где-то видела вас… Вы учились в…

– Что ты делаешь здесь? – перебил Роман.– Почему не позвонила?

– Я… Я,– растерялась она,– я здесь живу.

– Давно?

– Давно… не помню.– Она вдруг резко вцепилась пятерней в собственное лицо, мучительно прорываясь пальцами в память.

– А кто живет там? – он показал на стену, из которой только что вышел.

– Где?.. где? О чем вы?

– За стеной.

– Откуда я знаю?

– Там анфилада пустых комнат с египетской мебелью. С твоим любимым Брейгелем на стене. «Детские игры». Помнишь?

– Бр-рей-гель? – прошептала она, бледнея.– Кто это?

– Мария! – заорал он, схватив за плечи любимую женщину.– Что с нами?! Что они сделали с тобой?!

От ее знакомого цветочного запаха он сходил с ума.

– Отпусти… те, мне больно.– Она в изнеможении опустилась в летнее дачное кресло.

– Сейчас, сейчас,– торопился Батон, поднимая ее на руки и с треском вращая зубами пирамидку на черном диске: зеленый луч пятился на роковой полдень 12 августа. Вспышка. Шорох песка. Тьма пересыпается сквозь стеклянную талию песочных часов в свет.

К полудню в небе над побережьем стала скапливаться мглистая гора. Словно к незримому магниту, устремились в точку зенита тучи, втягиваясь в медленный кипящий водоворот.

Здесь все тот же предгрозовой полдень 12 августа 1999 года. С самого утра над Приморьем стояла белоснежная жара, из которой – в конце концов – вылупился зловещий птенец с косматыми крыльями, он уже пробовал силу клюва, и над горизонтом, под фиолетовым брюхом грозы, в платиновом просвете уже чиркали первые легкие молнии. Бесконечный день продолжался. Роман осторожно поднес Марию к спортивной автомашине с открытой дверцей, которую он впопыхах забыл захлопнуть вечность назад, и опустил женщину на заднее сиденье. Мария была без чувств. Мотор еще работал. Батон сел за руль и мягко тронул машину с места. Мария застонала, а когда он внес ее в дом, очнулась, и, открыв глаза, тут же зажмурилась от солнца сквозь стекла – там, на берегу безымянного океана, только что стоял теплый густо-фиолетовый вечер.

– Ром, что со мной?

– Все отлично,– сказал он, поднимаясь с ней на руках вверх по лестнице.

– Почему ты несешь меня?

– У тебя закружилась голова.– Он прислушался к тишине. Безмолвие дома казалось обманчивым.

– Что с тобой? Ты плачешь? – она провела пальцем по щеке.

– Нет, нет.

– Не ври. Я что, заснула в самолете?

– В каком самолете?

– Ну, там, на берегу океана.

– Ты все помнишь?!

– А почему я должна забыть?

– Значит, он не стер твою память…

– Кто?

– Погоди… ты должна отдохнуть.

– Я совсем не устала. Отпусти.

Через полчаса, когда Мария приняла душ (боже, смыть океанскую соль! какое чудо – вода), они уселись в гостиной за крепким кофе и подвели итог неудачной попытке. Роман узнал, что она ничего не помнит с того момента, как задремала в кабине самолета, под ровный шум прибоя, после того как он поговорил с ней по рации. Очнулась она уже на руках Батона в собственном доме.

– А Селенир? А комната, точная копия нашей маленькой оранжереи?

Она ничего не помнила, и все же ее лицо, руки и тело были покрыты лунным загаром, пусть еле заметным, легким, а в душе она не нашла на коже никаких следов океанской соли… Роман рассказал все, что было с ним.

Мария задумалась:

– Бедный Арцт… Роман, мне страшно.

– Вспомни,– сказал он настойчиво,– анфилада комнат… диваны в египетском стиле, инкрустированные желтой костью, на низких красных крашеных ножках… маска с ручкой из позолоченной меди на низком лаковом столике…

Она тревожно прижалась к нему:

– Маска?

– … зеркальное деревце с треугольными листьями, мягкими на ощупь… – Мягкие зеркальца… в них можно глядеть и мять в пальцах…

– … багровая комната с проклятой картинкой на стене…

– Брейгель? «Детские игры»?

– Да. Точно такая же, в дешевой рамочке и под стеклом, какая была у нас в той комнате, которая будет детской… Будет ли?

– Я боюсь, Роман.

– Проклятье! – Батон саданул кулаком в бок кожаного кресла.– Эти мерзавцы рылись в твоей памяти, сделали все, чтобы тебя окружали твои любимые вещи, сляпали все эти подделки там, на Луне: плюшевого зайца, дедовскую качалку, даже запах нашего дома украли! И ты ничего, ничего не заметила… что с тобой было? Откуда ты пришла в эту проклятую квартиру? У тебя был ключ, ты открыла им дверь!

– Не кипятись…

– Самое жуткое,– Батон перешел на шепот,– что и эта случайность была подстроена. Мне б и в голову не пришло искать тебя в Селенире! Мы куклы в чьих-то руках. То достанут, то запихнут обратно в картонку… С этим театром надо кончать.

– Ты знаешь, Ром, я действительно что-то смутно припоминаю… золотая маска с ручкой на черном зеркальном столике, ее отражение двоится так, что больно смотреть… фрагмент стены, на которой сверкает картина, только она больше размерами и освещена мощным лучом света… Ты говоришь, и я, слушая, словно ныряю на дно бассейна в тягучую, плотную воду и вижу все, что ты описываешь. Только все оно маленькое, игрушечное: вот слева желтый диванчик, круглый стол, в центре – зеркальная елка, тут маска… так дети, играя в дом, обставляют комнатку кукол… и все эти странные вещицы стоят на дне бассейна, под водой, прямо на клетчатом кафельном полу в черно-белую шашечку. Я ныряю, пытаюсь достать себе эти игрушки, но…

Она задумалась. Легкий ветер все сильней треплет шторы на приоткрытом окне. Гора грозовой мглы приближается неотвратимо.

– Но сил нет, у меня такие маленькие ручки, словно бы я ребенок, девочка лет семи… странно.

Зловещая поступь грозы все слышней. Раз, второй прокатывается в небесах сухой трескучий гром. Сад за окнами все сильнее сочит душные клейкие запахи. В их наплыве – тревога. Беспокойная бабочка, влетев в окно, бьется о потолок, стучит черно-красными лепестками. В ее вязком порханье – тоже тревога. Капли на лбу Батона сверкают так явственно, словно его уже задел заоблачный дождь.

– Но почему ты говоришь о репродукции в прошедшем времени? Почему была? Она по-прежнему висит в детской.

– Как? Там же была натуральная дырища метрового диаметра.

– Посмотри сам. Я брала из шкафа рубашку. Она там, на месте.

Батон спустился на негнущихся ногах вниз. Его вдруг охватил панический страх. Почему? Потому что собственная жизнь снова ему не принадлежала?

Но разве он не успел привыкнуть к этому? Он даже задержал дыхание прежде чем войти в дьявольскую комнату, затем быстро взялся за ручку и опустил вниз: картинка висела на месте!

– Ром,– спешила к нему по коридору жена,– погоди, я боюсь оставаться одна.

Они вместе вошли в пустую детскую; репродукция проклятой картины в Дешевой пластмассовой рамочке под тонким стеклом висела на том же гвоздике. Она, как и прежде, была размером с детскую книжку. Роман подошел ближе – Мария с волнением и страхом следила за его напряженным до предела лицом,– поднял руку, вооруженную машиной, и «картина» разом ожила, по ней побежали круги, как по воде от брошенного камня, рисованные фигурки закачались, поверхность прогнулась и с легким шипеньем выпустила серию разноцветных зеркальных пузырьков, которые стали плавно кружить вокруг руки хороводом елочных игрушек с елки Сатаны. От забавной чехарды сверкающих шариков волосы шевелились на голове.