Объявляется посадка на рейс... - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 43

Он вкратце рассказал о рейсах турецкого водителя на подмосковную дачу.

– Я завтра прилечу в Москву. Мне хочется участвовать в задержании этого химика, хочется поговорить с ним. Узнать подробности из первых рук.

– Прилетать, конечно, прилетай, я только рад буду. Только не уверен, что следует торопиться с задержанием химика.

– Я понимаю, ты хочешь выявить все его связи. Но мне-то как раз кажется, что о связях-то он расскажет сам. И есть водитель бетономешалки, с которого тоже не следует спускать глаз. Пока же вырисовывается такая картина: химик что-то там в бункере этой машины смешивает, то есть готовит взрывчатку в больших объемах. А уж куда они ее повезут или повезли, нужно срочно выяснить. Ведь в любой момент может где-то рвануть.

Корешков согласился с ней и пообещал, что сообщит обо всем Багрянцеву. Пусть милиция оформляет документы на обыск и задержание.

Сергей Константинович сразу сказал, что оптимальный вариант, если задержать Вальковского на работе. На даче или даже на московской квартире это может быть заметно для его подельников. Тем более что заранее не известно, куда он направится после работы.

– Это нужно делать как можно быстрее, и не будем ждать твою англичанку. Потом подсоединится. Но вся эта версия с приготовлением взрывчатки выглядит более чем правдоподобно.

– Так когда, ты считаешь, нужно брать Вальковского?

– Думаю, завтра утром.

– Тогда я сейчас подъеду в этот ИУВРАМ. Поговорю с директором или кого там застану. Интересно, как они его охарактеризуют.

– Да, и нужно убедиться, что он завтра будет на месте, а не отправится в какую-нибудь командировку или на конференцию.

– Постараюсь все выяснить.

Директор института, мужчина лет шестидесяти, выглядел несколько старомодным. Тому способствовали зачесанные назад волосы, открывавшие большие залысины, и мешковатый костюм. В довершение ко всему из нагрудного кармана пиджака торчала авторучка – от подобной манеры давно избавились самые замшелые бюрократы. Звали его Илья Ильич Чашечников.

Перед своим визитом Корешков звонил директору, предупредил, что его приход связан с подозрениями на уголовную деятельность одного из сотрудников. Поэтому Илья Ильич при появлении Андрея был бледен, как полотно. Тем не менее он держался с достоинством, позволявшим разглядеть в нем обладателя твердого характера.

То обстоятельство, что была названа фамилия Вальковского, директора не удивило.

– В принципе, Геннадий всегда был человеком, который старался работать только на себя. Это и при советской власти было. Вечно он ловчил, пытался получить какую-нибудь выгоду. Хотя все было в небольших масштабах, но для него типично. Например, ехал Геннадий куда-то в командировку на поезде. Получил деньги и купил плацкартный билет. А в конце пути у проводницы или у кого-то из пассажиров купейного вагона попросил их билет, чтобы сдать его в бухгалтерию. Какой-никакой, а все-таки навар. Можно было бы привести и другие примеры. Когда же наступило постперестроечное время, многие как с цепи сорвались, принялись зарабатывать любыми способами, Вальковский, очевидно, тоже не отставал. Тем более что оклады у сотрудников нашего института маленькие.

– Его стремление подзаработать на стороне отражалось на основной работе?

– Нет. Он невероятно талантливый и любое задание выполняет досрочно, качественно, никаких претензий к нему быть не может.

– Исследуя состав взрывчатки, от которой погиб самолет рейса Москва – Стамбул, английские криминалисты обнаружили одно загадочное вещество. Они уверяют, что это какая-то синтезированная новинка. Способен Вальковский придумать такое?

– Запросто! – с жаром ответил Илья Ильич. – И, возможно, ничего не стал регистрировать, патентовать. Это как раз в его духе. Просто получил большие деньги наличными. Для него это важней, чем престиж, авторство.

– Зачем же ему нужно много денег? У него что, большая семья, запросы, вредные привычки?

– Семья небольшая: жена, сын-студент. Особых запросов не замечал. Машина старая, «Жигули», дачный участок в поселке научных сотрудников, традиционные шесть соток. Да и вредных привычек, по-моему, у него нет. Он типичный трудоголик, много работает. Трудно представить, чтобы он ночами просиживал в казино или завел молодую любовницу. Но, очевидно, я о Геннадии далеко не все знаю, – кисло усмехнулся Чашечников, – не случайно же им заинтересовались правоохранительные органы.

– Не случайно, – подтвердил Корешков. – Связался с турецкими гастарбайтерами, точнее, с террористами, действующими у нас под видом гастарбайтеров. Всего еще не знаем, но некоторые улики, причем весомые, не вызывающие сомнений, имеются. Во избежание неприятных последствий мы просто вынуждены задержать Вальковского. Дома или на даче – это слишком заметно. Поэтому придется сделать это в институте. Геннадий Дмитриевич завтра будет на работе?

– Да. Как раз по вторникам у нас явочный день. Проводится общеинститутское оперативное совещание, все заведующие отделами должны присутствовать.

– Вальковский каким-то отделом руководит?

– Новых химических проблем.

Они договорились, что Андрей оформит разрешение на задержание и после этого сразу приедет сюда вместе с конвойными.

Ближе к вечеру Корешков позвонил Багрянцеву и пересказал тому содержание беседы с директором института.

– А что говорят французы, старичок, забыл? – выслушав его, спросил Сергей Константинович.

– Они много чего говорят, – не поняв вопроса, отшутился Андрей. – Например, мерси и пардон.

– Но чаще они говорят, что «датуле малер шерше ля фам» – в каждом несчастье ищите женщину.

– А-а, это-то? Маловероятно. Вроде бы нормальный семьянин, да и некогда ему бегать налево. Он из породы трудоголиков, все время занят работой. Не до любовницы.

– Это в институте сказали?

– Да, директор.

– Ну, директор он директор и есть. Ему-то откуда такие вещи знать. Если бы секретарша сказала, тогда другое дело... Если же серьезно, все-таки нужно проверить.

– Что тут, собственно говоря, проверять? – удивился Андрей. – Ну, есть, предположим, любовница. Что с того? Не она же убила. Она несчастье всего лишь в том смысле, что ему нужно было для нее много денег. Но это уже следствие, а не причина.

Рабочий день в ИУВРАМе начинался в десять часов, совещание – в одиннадцать. Некоторые приходили прямо к совещанию, это было в порядке вещей. Вальковский в десять не явился. Этого никого особенно не удивило, такое с ним случалось и раньше, правда, крайне редко. Совещание у директора началось с задержкой, Илья Ильич специально тянул время, надеясь, что ситуация наконец разрешится, а Геннадия Дмитриевича нет как нет. Корешков терялся в догадках: что случилось? Он попросил чашечниковскую секретаршу позвонить Вальковскому. Автомат ответил, что аппарат выключен или находится в зоне недоступности. Дома к телефону никто не подходил. Где работает жена химика, толком никто не знал. Знали, в каком институте учится сын, пришлось через ректорат срочно разыскивать его.

Майор милиции Багрянцев очень хотел помочь Андрею в его расследовании, однако оба понимали, что при таком раскладе сил, как сейчас, Сергей Константинович может заниматься им лишь факультативно, на правах частного детектива. Без всякого заявления милиции просто бессмысленно грузить себя этим делом. Для него создана специальная международная комиссия, террористическую версию «раскручивает» английский следователь. Багрянцеву остается иногда помочь советом, дать иной раз ненадолго своих людей, навести справки. Этим и ограничивается его участие. Эдакий доктор Ватсон при Холмсе. Однако, узнав о гибели Вальковского, майор понял, что отныне он перестает быть запасным игроком и становится полноправным членом команды.

Чтобы выяснить эту трагическую новость, Корешкову пришлось изрядно попотеть. Для начала разыскали сына, студента Института тонкой химической технологии. Вадим сказал, что отец накануне вечером поехал на дачу, стало быть, ночевал там. Узнав, что Геннадия Дмитриевича нет на работе, сын не на шутку встревожился, сказал Корешкову телефон матери. Вальковская и сама уже волновалась: с утра звонила мужу, а у того отключен телефон. Мало ли что. Подумала, вдруг испортился или супруг по рассеянности выключил. На работе никто не подходит, решила, что сидит на совещании. Ждала, когда оно кончится.