Принц и Нищин - Жмуриков Кондратий - Страница 20

– Пейте, ослы!!

– Ну хорошо, хорошо! – примирительно проговорил Романов, пристально глядя на Воронцова и стараясь не смотреть на Аскольда. – Не надо нервничать, Андрюша. Я выпью… только я наполовину казах, мне за вами, русскими – не угнаться.

– Какой там еще… русский? – заорал Аскольд. – Ты хоть знаешь, что мой дядюшка недавно пожертвовал московской синагоге сто тысяч долларов?!

– А кто твой дядя? – спросил Сережа. Дядюшка, так запросто жертвовавший синагоге сто тысяч долларов, его впечатлил.

Аскольд не ответил, потому что в этот момент подошел стильный, коротко стриженный служитель, который по требованию богатого и знаменитого клиента обрядившийся в узкие кожаные брюки и почему-то майку экстремальной финской группы «Impaled Nazarene», и принес несколько бутылок разнообразных – самых дорогих, какие он только мог найти – напитков. И услужливо разлил по бокалам.

– До конца наливай, мудила! – гаркнул Андрюша, швыряя пепельницей в пытающегося подняться из-под столика молодого человека, так незаслуженно обиженного им минуту назад. – Всем, чтоб им жопы на флаг Соединенного королевства!.. Как говорится, пей пивво! Ешь мяссо!

Что-то у Аскольда и проституток из «Золотых ворот» одинаковый репертуар, подумал Сергей.

…Через полтора часа все встало на свои места: Аскольд и Сергей, интенсивно вживающийся в роль, сидели едва в обнимку у самой сцены, презрительно глядя на все еще танцующих на ней парней и попеременно кидаясь в них то пустым стаканом, то вилкой, то столовым прибором, то левым ботинком переусердствовавшего со спиртными напитками молодого человека со смешным прозвищем Гриль.

– У невво фамилия… еще более идиотская, – пояснил Сергею Аскольд. – Знаешь… какая?

– К-какая? – с трудом выговорил Сережа, который нажирался уже второй день подряд.

– Курицын… Курицын его фамилия. А с тех пор, как он переборщил в пиротехникой и сжег себе на жопе штаны, он стал Курицын-Жареный… что и составляет Гриля.

И Аскольд швырнул в танцовщиков зеркальцем, с которого он только что «дернул» дорожку кокаина, и разразился идиотским икающим хохотом. Воронцов, как он ни был пьян (плюс еще немного кокаина), видел, что танцовщики «Голубого неба» продолжали выполнять свою работу только потому, что каждому из них за вечер было обещано по двести долларов – колоссальный по провинциальным меркам дневной заработок.

– Э-эй, Гриль… Гриль?! – заорал Аскольд и вулканически рыгнул.

Курицын-Гриль сидел на углу сцены и угрюмо беседовал с природой, то есть звал Ватсона: иными словами, освобождался от избытков пищи и алкоголя в организме, его банальнейшим образом тошнило.

– Говорил же я ему, что не стоит вмазываться «герой» после того, как запузырился бухлом, – заикаясь, сбиваясь и шепелявя, проговорил Аскольд. – Танцо… танцун хренов!!

– Да уж, – не зная, что и ответить, сказал Сережа Воронцов. – Точно. Мне, если хочешь знать, в свое время предлагали танцевать в гей-клубе. В московском. Целую неделю, когда я гостил у одного своего сослуживца. Только ты на меня так не смотри, – поспешно выговорил он, поймав на себе липкий взгляд Аскольда, – я не пидор. Жизнь заставила.

– Что – жизнь заставила? Стать пидором?

Сережа возмущенно шмыгнул носом и ответил:

– Да нет… просто кушать очень хотелось, есть у меня такая вредная привычка. Депресняк плющил. А я наткнулся на объявление, что в ночной клуб принимаются атлетического телосложения молодые люди, обладающие артис… артистизмом и начальными наввы… навыками в этом самом… м-м-м… танцевалльном искусстве.

– Кушать хотелось? Это верррна-а. Хочется.

– Целую неделю работал, – повторил Воронцов, осознавая, что он, Сергей Григорьевич, просто катастрофически, феерически пьян.

– А-а-а… садомазофакер… между прочим, вот ты думаешь, что я педераст?

– А что ж ты в гей-клуб пошел? – буркнул Сережа.

– Не-е-ет… я не педераст.

– А кто же ты?

Андрюша Вишневский со значительным видом приблизил палец с наманикюренным ногтем к накрашенным же губам и, таинственно икнув и понизив голос, выговорил:

– Тс-с… тихо. Я – король!

Сережа загрустил. Ему вспомнился недавний припадок белой горячки у папаши и его беседы на повышенных тонах с унитазом, а потом всплыло марктвеновское, кажется, из «Гекльберри Финна»: «Вы видите перед собой покойного дофина Людовика Семнадцатого, сына Людовика Шестнадцатого и Марии-Антуанетты. Да, джентльмены… вы видите перед собой законного короля Франции, в синей холстине и нищете… изгнанника, страждущего и презираемого всеми!»

Аскольд качнул головой и тут же исправился:

– То есть… я буду король. Потому что сейчас я – принц! Да, я принц. Я купил… купил себе княжеский титул. Я князь Андрей!

– А я Пьер Безухов, – подавленно пробормотал Сережа.

Но Аскольд не расслышал его. Вдохновясь собственной таинственностью, он говорил:

– Я купил себе титул у Российского дворянского собрания! А титул «князь» переводится на французский язык как prince – принц!!

Сережа качнулся вперед и выпил. Аскольд оборвал свою речь и подозрительно спросил:

– А тебе еще двадцати двух нет?

– Нет. Мне двадцать один.

– Очко, – по-детски обрадовалась «звезда» и начала меланхолично мочиться со столика прямо на пол.

Сережа посмотрел на отправляющий малую нужду светоч русской молодежной культуры и неожиданно для самого себя декадентски захохотал. Ему было жутко.

На столике неподалеку сидел его тезка Романов и тоже грустил. При этом он перекладывал на вольную интерпретацию монолог из репертуара Михаила Задорнова: «В ночном баре был кладбищенский порядок. Всю ночь в тишине пили лю-юди! Это же кошмар для русского человека! Ресторан на погосте!» Фирсов же разговаривал по сотовому телефону и изящно помахивал в воздухе стулом.

Оба они, судя по всему, были в предпоследнем градусе алкогольной лихорадки.

– М-может, пора? – пробулькал Романов, краем глаза посматривая на почти лежащего на столике Аскольда. – Вон он уже как…

– Подождем. А то этот… Воронцов… может все испортить. Мне сегодня этот, из казино… крупье который… рассказал, как вчера утром с бодунища этот крендель отделал четверых гоблинов. Правда с ним еще был этот… здоровый такой. Но тот вообще еле на ногах… стоял.

– What is it – «бодьюнищча»? – пролепетал Романов, который в связи со своим казахским происхождением, по всей видимости, отличался крайне нетвердым, хотя и приличным, знанием русского языка, и потому забывал его при малейшей возможности. Особенно при той, что предоставляли алкогольные напитки.

– Похмелюга! – мотнул головой Алексей и, размахнувшись, швырнул мирно покоящийся в его мощной руке стул в танцующих стриптизеров.

Стул выписал впечатляющую и круто заломленную параболу и угодил точно в спину самому мускулистому из них, стоявшему на самом краю светящейся сцены и агрессивно крутящему голой задницей. Борец за идею секс-меньшинств – как сказал бы Остап Бендер – неожиданно звучно икнул, покачнулся и, потеряв равновесие, загремел вниз, почти точно на столик с Аскольдом, который в данный момент справлял свои малые нужды непосредственно на пол.

– А может, и пора, – отрывисто сказал Фирсов и, сунув телефон в карман пиджака, направился к месту падения танцора…

Танцор танцором, а последствия, как показало не столь уж отдаленное будущее, оказались не меньшими, чем от падения метеорита.

Несколько ошалевший от падения в двух сантиметрах от него ста килограммов перекаченной мускулатуры Аскольд схватил со стола полупустую бутылку скотча и швырнул ее прямо в голову стриптизера. Тот попытался подняться, потом снова упал, схватившись руками за лицо, по которому, смешиваясь, текли темный виски и кровь. Потом все-таки поднялся и, шагнув к Аскольду – вероятно, он уже не видел, кто перед ним, а если и видел, то едва ли бы сдержался, – раскрытой тугой ладонью хлестнул прямо по сочно оштукатуренному звездному лицу. Хлоп!

Довольно атлетичный лидер московских и питерских хит-парадов тем не менее отлетел, как щенок, через два столика на третий, под которым и растянулся, как половая тряпка на пороге свежевымытого коридора.