Узники Cоловецкого монастыря - Фруменков Георгий Георгиевич - Страница 15

Не остались без внимания и соображения, высказанные губернатором, о необходимости определить и уточнить права и обязанности командира соловецкого военного отряда. Об этом свидетельствует поручение, данное Николаем 30 октября 1826 года коменданту Петропавловской крепости Сукину, составить инструкцию для начальника соловецкой воинской команды «как о должности его, так и о наблюдении за находящимися там арестантами».

С лета 1826 года осужденных на каторгу декабристов стали партиями отправлять в Сибирь. Надобность в соловецких застенках отпала. Из участников первого революционного выступления в России только один А. С. Горожанский был замучен на Соловках.

4 июня 1827 года на справке об устройстве в Соловецком монастыре одиночных камер для арестантов-офицеров дежурный генерал главного штаба наложил резолюцию: «По ненаставшей надобности в предполагаемой перестройке высочайше повелено дело сие оставить без дальнейшего производства».

Архангельские и соловецкие власти не были своевременно поставлены в известность об изменившихся планах правительства в отношении места ссылки декабристов. Поэтому внутренняя перестройка бывшей иконописной «палаты» и приспособление ее под тюремное здание шли полным ходом. Монахи торопились. В 1828 году под арестантское жилье переоборудовали второй этаж этого здания, где было устроено 16 одноместных чуланов. Камеры второго этажа были несколько светлее и суше камер первого этажа. За год до этого, в 1827 году, перестроили под казарму для караульного офицера и солдат бывший кладовый каменный двухэтажный корпус, примыкавший к острогу. Во втором этаже дома отделали четыре комнаты для штаб-офицера, там же находились кладовая и другие служебные помещения. В первом этаже устроили солдатскую казарму с канцелярией, складом и другими службами, но солдаты не были выведены в этот дом и по-прежнему размещались в коридорах и в комнате второго этажа острога.

Тюремный «городок», раскинувшийся внутри кремля, отгородили со всех четырех сторон от монастырского двора. С севера и запада его окружали крепостные стены, пересекавшиеся в северо-западном углу круглой Корожанской, или Арестантской, башней. Чтобы скрыть тюрьму от посторонних глаз, ограду напротив арестантского помещения довели до уровня кровли тюремного дома и заделали в ней все амбразуры. С восточной стороны тюремный участок закрывался монастырским домом и двухэтажным зданием, переделанным под квартиру для офицера и рядовых. Между этими корпусами находились «створчатые обшивные деревянные ворота, выкрашенные на масле». Только с южной стороны имелся выход на монастырский двор. Он был закрыт специально возведенной высокой кирпичной стеной на каменном фундаменте. За все эти переделки, перестройки и ремонтные работы правительство уплатило монастырю 8516 рублей 98 копеек.

До нас дошло официальное описание Соловецкого тюремного замка. Оно было составлено 24 сентября 1830 года. Поскольку это единственный в своем роде документ, извлечем из него отдельные цифровые данные, дающие некоторое представление о новой тюрьме. В большом двухэтажном корпусе, разгороженном каменными простенками, находилось 27 камер. В здании помещались нижние чины караульной команды, охранявшие заключенных. Во всем доме с сенями было 39 окон, 32 двери «на железных петлях с засовами и висячими замками», 4 больших печи «с дверцами и вьюшками», над всеми чуланами «над дверьми железные решетки», в камерах — дощатые полы. Из акта видно, что число окон в тюрьме на 12 превышало количество казематов, нужно полагать, что они приходились на подсобные помещения. Отверстия со вставленными железными решетками над дверями чуланов предназначались для вентиляции и притока теплого воздуха, поскольку 27 чуланов обогревались четырьмя печами.

Чуланы были сырые и полутемные, особенно в первом этаже. Здание тюрьмы не прогревалось даже в летнее время. Среди заключенных свирепствовали заболевания. Арестант Е. Котельников писал в 1828 году, что он «изнемог от простудной осыпи». Тройные рамы с двойными решетками преграждали доступ в камеры дневному свету. Мебель страдальцев была убогой: скамейка вместо кровати, покрытая войлоком, и подушка, набитая соломой.

Число арестантов всегда превышало количество казематов. Поэтому теснота в темнице была невероятная. Это заставляло бить тревогу даже такого свирепого тюремщика, как архимандрит Досифей Немчинов. 9 сентября 1830 года соловецкий архипастырь направил обер-прокурору синода письмо такого содержания: «Долгом почитаю вашему сиятельству почтеннейше донести, что в Соловецком монастыре арестантов по сие число находится 44 человека да еще ожидается в присылку двое, с коими составит 46, и может быть еще вновь между тем какие-либо пришлются. Чуланов же арестантских состоит 27; из них 16 чуланов в верхнем жилье по малости своей — в длину 3 аршина, а в ширину 2 — не могут вмещать в себе более одного человека, а затем все прочие арестанты помещаются по нужде в 11 чуланах нижнего жилья (хотя и сии немного просторнее первых) по двое и более, ибо один арестант сумасшедший тут содержится один. Сие обстоятельство от неимения для них места крайне озабочивает меня между прочим и потому, что от такого стеснения их легко могут произойти болезни по причине здешнего и без того уже тяжелого климата ко вреду не только их, но и караульных, и прочих здоровых людей, имеющих по надобностям законным быть в остроге. А как присылка арестантов из разных мест умножается, при том делается и прямо через г. генерал-адъютанта Бенкендорфа… то осмеливаюсь ваше сиятельство просить всепокорнейше, не благоугодно ли будет о неимении более мест, где содержать арестантов, довести до сведения Бенкендорфа или другого какого места по принадлежности, дабы приостановить присылку сюда арестантов, так как их совершенно негде уже будет поместить»[69].

К числу истинных причин, заставивших архимандрита написать приведенное письмо, относится и то, что в 1830-1831 годах в прибрежных пунктах Беломорья — в Архангельске, в Онеге и в Кеми с уездами — бушевала холерная эпидемия. Настоятель опасался, как бы болезнь не перекинулась на острова. Поэтому он предложил дать арестантам «роздых от претерпеваемого ими изнурительного стеснения». Этим Досифей думал не столько облегчить участь арестантов, сколько уберечь от болезней и смерти себя и братию.

Если в 1830 году после заселения 16 камер верхнего этажа острога арестантов сажали по двое и более в один чулан, то можно себе представить их прежнее положение. До 1828 года, когда в остроге было всего лишь 11 камер, арестантов, по свидетельству губернатора, размещали «в одном покое по 2, по 3 и по 4 человека»

Арестантов-новичков казематы приводили в отчаяние. Рассказывают, что когда штабс-капитана Щеголева, присланного на Соловки в 1826 году за какое-то «духовное преступление», привели в чулан, он заявил караульному офицеру, что «разобьет себе голову об стену», если его долго будут держать здесь.

Положение арестантов соловецкой тюрьмы усугублялось еще и тем, что в здании острога жили караульные солдаты. Помещением для них служили коридоры между камерами арестантов и комната второго этажа. Власти не придавали значения частым столкновениям солдат с арестантами до тех пор, пока не случилось одно чрезвычайное происшествие. 9 мая 1833 года декабрист Горожанский в припадке сумасшествия убил часового. Этот случай заставил правительство обратить внимание на положение соловецких заточников.

В 1835 году для ревизии соловецкого острога был командирован из Петербурга подполковник корпуса жандармов Озерецковский. Жандармский офицер, видевший всякие картины тюремного быта, вынужден был признать, что монахи переусердствовали в своем тюремном рвении. Положение арестантов Соловецкого монастыря он определил как «весьма тяжкое». Комиссия установила, что некоторые из арестантов «искренно раскаиваются в своих проступках и что многие арестанты несут наказание, весьма превышающее меру вины их»[70].