Измена. Если любишь – терпи - Рей Полина - Страница 3

Елизавета Генриховна поморщилась, но ничего не сказала. Я взяла стакан апельсинового сока, пригубила и отставила. Спасибо свекрови – аппетит как рукой сняло.

– Юлечка и Мия – неотъемлемая часть жизни моего сына. Он сказал, что ты была не особенно учтива, когда о них отзывалась. Не нужно так, Екатерина. Когда я подбирала тебя для Константина, мне казалось, что я сделала правильный выбор. Не лишай меня уверенности в том, что я поступила правильно.

Она увлеклась поеданием завтрака, а я сидела, мягко говоря, в шоке. Подбирала. Какое интересное слово. Я надеялась, что оно означает некий кастинг, который я прошла, а не то, что меня взяли с улицы, как бездомную кошку.

– Елизавета Генриховна, думаю, что наши дела с мужем вас уж точно не касаются, – откликнулась я. – Мы с Константином сами решим – как, в каком объёме и какими словами стоит говорить о прошлом моего супруга. Спасибо за завтрак, я поем в другом месте.

Отодвинувшись от края стола, я собиралась уже подняться и уйти, но меня остановила свекровь.

– Катя, постой. Мы не с того начали, – проговорила она, подпустив в голос тепла.

Насколько могла, конечно, потому что от этой женщины я не видела подобного отношения ни разу. Да и не ждала его, положа руку на сердце. Свекровь не была мне матерью, чтобы проявлять в мою сторону какие-то чудеса родственного принятия и приятия.

– Мы? – вскинула я бровь, но всё же осталась на месте.

Пусть говорит, что там у неё имелось на душе.

– Хорошо, я, – неожиданно легко согласилась Елизавета Генриховна. – Но пойми меня… Мия – моя внучка. Я успела её очень полюбить перед тем, как случилась эта беда. Знаешь, иногда такое бывает, когда женщина не особенно способна проявить свои чувства в сторону сына или дочери, зато обожает внуков так, что готова за них сердце дьяволу продать.

Какое интересное признание! Значит, всё это время она посылала лучи любви девочке, которая лежала в коме, а Костя при этом так? Всего лишь тот элемент, который помог ей обрести любимую внучку?

– Но ты не переживай, ведь скоро родится Альберт, и я уж точно никогда не дам его в обиду. И ты, и Юлечка для меня – важные люди. Матери моих внучат. Я не хочу, чтобы кто-то из вас чувствовал себя обделённой.

Она договорила и улыбнулась, а у меня внутри поднялась волна, схожая с цунами.

– Обделённой в чём, Елизавета Генриховна? – процедила я, глядя на свекровь. – В любви Костика? В деньгах, которые он щедро расточает на свою дочь, с которой уже, по его словам, попрощался?

Елизавета Генриховна охнула и, приложив руку ко рту, воззрилась на меня ошарашено.

– Константин так сказал? – ужаснулась она.

– Да. Именно так и сказал. Или вы считаете, что я вру?

Она перестала играть в свекровь, которая любит невестку, почти сразу. Стала похожа на каменную горгулью, готовую спикировать на голову любому, кто посмеет посягнуть на жизнь любимой внучки. А я и не посягала – лишь повторила то, что уже успел сказать мне муж.

– Это всё полнейшая ахинея! – грозно проговорила Елизавета Генриховна. – Костя соврал тебе. Он никогда бы не позволил себе даже мысль допустить о том, чтобы причинить Мие зло. И уж тем более не может желать ей смерти!

Я едва не уронила голову на руки. Способность свекрови переворачивать все кверху тормашками может сыграть против меня. Если сейчас она гипертрофирует все настолько, что потом мне от мужа прилетит нагоняй, я заранее проиграла в этой битве.

– Елизавета Генриховна, я очень устала, – проговорила, всё же поднимаясь из-за стола.

Компания свекрови стала настолько невыносимой, что оставаться и дальше рядом с той женщиной, которая априори не может встать на мою сторону на все сто процентов, я не могла.

– Впредь я стану думать только о себе и своем ребенке. Прошлая жизнь Константина, которая до сего момента была для меня тайной, пусть и дальше остается секретной. По крайней мере, до того дня, пока я не приду в себя после родов и не решу, что мне пора вмешаться. Всего хорошего.

Я удалилась к себе, так и не позавтракав. Вся эта ситуация не приносила мне никаких позитивных моментов, лишь только волнения, такие острые, что я уже перестала с ними справляться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

А вечером этого же дня, когда я всё же заставила себя немного переключиться мыслями с бывшей жены Власова на дела насущные, Константин поразил меня до глубины души.

Едва он вернулся домой, а я – вышла его встречать, стало понятно, что он абсолютно не в духе. И причиной тому, видимо, были разговоры с Елизаветой Генриховной и Юлией, которые велись за моей спиной.

– Почему ты наговорила моей матери, что я хочу избавиться от Мии, Катя? – пророкотал Костя вместо приветствия, и я мысленно взвыла от досады.

Это ведь было вполне ожидаемо, но я, кажется, совершенно не была к этому готова.

– Ты сам мне это сказал, – пожала я плечами, взяв себя в руки. – Что если бы была такая возможность, ты бы попрощался с Мией.

– Это не значит, что я желаю ей смерти! – возмутился Константин со злобой. – Я всё бы отдал за то, чтобы моя дочь пришла в себя, но понимаю, что это невозможно.

Отойдя к бару, Власов сдёрнул с себя галстук и налил в бокал виски. Когда же выпил залпом янтарный напиток, вздохнул и проговорил:

– Катя, я очень тебя прошу… Даже если моя мать станет поднимать эту тему – не реагируй. Наша жизнь продолжается в том виде, в котором она у нас имелась всё то время, что мы вместе. Точка.

Он устроился на диване и похлопал ладонью рядом с собой, предлагая мир.

– Почему вы с бывшей женой не остались вместе? Почему не завели ещё детей? – проигнорировав это приглашение, задала я вопросы.

Показалось, что Костя очень сильно сдерживается, чтобы не закатить глаза.

– Она – не моя бывшая жена, Катя… Я же говорил! – с нажимом сказал он. – И разве ты меня хорошо слушала в прошлый раз, когда мы обсуждали эту ситуацию? Я не желал быть с Юлей. И не желаю сейчас. Но и смерти своему ребёнку не хочу.

Да Господи! Как же объяснить ему, что Елизавета Генриховна придумала чёрт знает что, а мне теперь приходится отдуваться? Или просто нужно быть похитрее и попытаться перетянуть мужа на свою сторону?

– Я чувствую себя очень одинокой, – сказала, вздохнув. – Представь себе – внезапно, словно гром среди ясного неба, выясняется, что ты скрываешь от меня ребёнка.

Я вскинула руку, когда увидела, что Костя собирается протестовать. Он промолчал, но выглядел так, словно принимает прямо сейчас величайшие мучения.

– Потом ко мне на завтрак без приглашения является твоя мать…

– Ты же знаешь, что она сама приезжает, когда ей бог на душу положит…

– Знаю, но она сходу начинает диктовать мне различные условия. Что я должна делать, а чего не должна. Как, по-твоему, мне нужно себя чувствовать? Я – будто лишний элемент. Безвольный и без права голоса. А не твоя жена, которая носит твоего ребёнка!

Нет, схитрить не удалось. Я не могла сдержаться, но вряд ли хоть кто-то мог вменить мне это в вину. Впрочем, на Власова мои слова возымели то действие, которого я добивалась.

Он встал с дивана, подошёл ко мне и, всё же утянув за собой, усадил себе на колени, предварительно плюхнувшись на мягкое сидение.

– Вот ты и озвучила то, что я пытаюсь до тебя донести. Ты – моя жена. Ты! И никто больше. А Юля – лишь мать моего ребёнка, который уже давно не с нами.

Он бесконечно бережно погладил мой живот и прижал меня к себе теснее.

– Я поговорю с мамой и решу вопросы с Юлей. Скажу, что больше тех сумм, которые она получала от меня раньше, переводить ей не смогу. А ты просто забудь об этом, я прошу. Ты же всегда была очень умной девочкой.

Власов растянул губы в широкой улыбке. Я ответила тем же, ощущая, как сводит скулы от того притворства, с которым старалась быть милой.

– Конечно, я забуду, – соврала, незаметно скрестив пальцы. – И да… поговори со своей мамой. Я не хочу нападок. Мне скоро рожать! Ты же не хочешь, чтобы и второй твой ребёнок пострадал?