Страшный зверь - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 8

Да, очень многое изменилось в жизни с тех пор, когда Меркулов сам работал обычным следователем, причем, изменилось далеко не в лучшую сторону. Впрочем, и раньше была «заказуха», но только чаще государственная, а теперь? Сегодня любые споры решаются кардинально, с помощью контрольного выстрела. Абсурд, казалось бы, а ведь уже свыклись...

Но вопрос с Саней тем не менее придется решать здесь, в прокуратуре. А средства? Что ж, проводятся ведь и срочные спецрасследования, вот и... Генеральный должен согласиться, что защита собственного сотрудника – тоже дело чрезвычайно важное. А то ведь иначе и народ поймет неправильно, и станет, в самом деле, размышлять: стоит ему рисковать или не стоит? Вот и добавится количество «заказных» расследований...

– Ты сейчас у себя будешь? – спросил Меркулов. – Или, может, ко мне завернешь? Материалы покажу. А сам пока договорюсь с генеральным, я думаю, он должен понять. Тем более что он все еще надеется, что ты изменишь свое решение относительно... ну, сам понимаешь.

– Костя, у тебя – явное раздвоение личности. Или у твоего генерального. Разве это я отказался от своей работы? Это вы общими усилиями, грубо говоря, меня выперли за дверь. А теперь жалеете, что ли? Так мне здесь лучше, чем у вас. И Ирка довольна, риску, говорит, поубавилось. Частный сыщик ведь не помчится в пекло, сломя голову, он сперва все просчитает, продумает. А у вас – приказ и «время пошло». Я здесь отдыхаю от вас.

– Ну, милый мой, получается так, что именно мы и создали тебе идеальные условия для работы. А ты все недоволен. Зажрался ты, Санечка, дорогой мой.

– Не возражаю, есть маленько, – Турецкий засмеялся, но тут же стал серьезным. – Исходя из сказанного, я мог бы предположить, что Валентина может не беспокоиться по поводу того, из каких средств оплачивать работу сотрудников «Глории»? Я не уверен, что мне не придется обращаться за помощью к своим коллегам, особенно, если как ты говоришь, из этого долбанного Краснополя кое-кто давно уже устроил себе вотчину и решает «наболевшие вопросы» с помощью контрольного выстрела. А потом, в конце концов, Гера не только чей-то муж, но еще и старший следователь по особо важным делам из Генеральной прокуратуры. Так что не жмись, Костя, раз сами ничего не можете, а частные сыщики – народ небогатый и хлеб свой зарабатывает потом и кровью.

– Да ладно тебе, – пробурчал Меркулов. – Не ораторствуй и не прибедняйся, не на хлебе едином сидите, еще и икоркой намазываете.

– Все, Костя! Это была последняя капля, – снова рассмеялся Турецкий.

Не так давно, ранней осенью, сотрудник «Глории» Филипп Агеев завершил дело, связанное с угрозой покушения на одного крупного бизнесмена, владельца нескольких рыбозаводов. Пугающий его идиот был быстро обнаружен и пойман: оказался собственным сотрудником, предпринявшим этот примитивный шантаж по соображениям личной обиды на хозяина предприятия. И хозяин, в благодарность за скорую и качественную помощь, помимо оговоренной суммы вручил Филе большую банку черной икры, половину которой Агеев, естественно, принес в агентство, чтобы побаловать товарищей, уже забывших вкус этого деликатеса. А они интеллигентно лопали и вспоминали, что ведь еще относительно недавно эта самая икра стояла в серебряных судках в рыбных отделах магазинов по всей стране. И еще – бутерброды с черной икрой во всех вокзальных буфетах. Как и крабы в банках, и многое другое. Как дешевая вяленая вобла – под пиво. Или колбаса, которую тогда можно было есть без опасения за свое здоровье. И даже собаки с кошками ею не брезговали...

Алевтина подобные воспоминания «пожилых» мужчин попросту не понимала, это ведь было, хоть и незадолго, но все же до ее жизни.

И надо же было случиться, что, когда сыщики уселись за стол, чтобы «продегустировать» прочно забытую продукцию, в агентство по собственной инициативе завернул Меркулов. Просто ехал мимо и заглянул «на огонек». Так он сказал, во всяком случае. Но никто не поверил, потому что у Кости была редкостная интуиция. Его удивлению тоже не было предела: сидят, понимаешь, знакомые все люди, попивают коньячок и закусывают черной икрой! Это ли не прямое свидетельство того, что «Глория» зажралась?! Переубедить его так и не смогли, да, в общем-то, и не сильно старались, пускай большие начальники завидуют!..

– Больше ты икры не получишь, – подвел итог своим воспоминаниям Турецкий. – И не проси. Знали б о твоей завистливой натуре, убрали б со стола еще до твоего приезда.

– Да ладно вам, – миролюбиво отозвался Меркулов. – Шутки разучился понимать? Так ты давай, подъезжай, а Валентине я лично объясню ситуацию. Конечно, это наше прямое дело, но бывают обстоятельства, когда и к частному сыску прибегать приходится...

– А вот на бедность свою и не думай ссылаться, – перебил Турецкий. – Тебя в этой ситуации не поймут. Никто, ни мы и не она.

Александр Борисович положил трубку и вышел в приемную. Аля посмотрела на него с вопросительным ожиданием.

– Еду в Генеральную, посмотрю материалы по Краснополю. Севе скажи, обязательно вернусь, и мы закроем с ним вопрос, который обсуждали вчера вечером.

– А какой вопрос?

Было бы естественно так спросить для посторонней девушки, но не для «ответственного работника» ЧОП «Глория», на что Александр Борисович немедленно указал Алевтине, и та покраснела. А он тут же нервно подумал: уж не перебрал ли со своими нравоучениями? Женщина, особенно такая вот, юная, – существо хрупкое, ранимое, и обращения оно к себе требует бережного. То есть постоянно бережного, а не от случая к случаю. Впрочем, надо отдать Альке должное: внешняя хрупкость у нее сочеталась с необыкновенной физической выносливостью и радующей душу фантазией. Так что, по правде говоря, он с наслаждением взял бы ее в свою командировку в качестве помощницы. Хотя бы для постоянной релаксации. Но немедленно оборвал свои мечты: уж чем-чем мог он рисковать, но только не ее здоровьем и жизнью, – вот это уже последнее дело. А что риск там предстоит, причем серьезный и острый, в этом он не сомневался. Подобные дела редко обходятся без потерь. И одна уже есть, это – Гера Ванюшин, казалось, еще вчера – способный ученик, а теперь и сам «важняк». Выжил бы только: кома – вещь непредсказуемая.

Глава третья

Сестры

Катя прилетела следующим утром. Валентина позвонила Турецкому на службу и сообщила об этом. Оказалось, что в Краснополе разыгрался спектакль доподлинного абсурда, основой которого были события драматические.

Еще накануне Катя рассказала своему шефу о ночном происшествии, но главным образом о хамских предположениях наглого «пинкертона» и своей непосредственной реакции. Шеф в отличие от нее серьезно оценил ситуацию: он был в курсе начатого в городе расследования «громкого» убийства Неделина, а над предположением следователя хотя и расхохотался, настолько оно было нелепым, но и задумался о возможных последствиях. Он посоветовал Катерине немедленно принять меры, чтобы заранее обезопасить себя от всякого рода наветов и сплетен, обвинений и прочего. И тут же предусмотрительно подписал приказ о ее отпуске – со вчерашнего дня. С чем девушка и улетела в Москву, никого не предупредив из подруг, как прежде обычно делала.

Впрочем, за своих коллег на телевидении она не беспокоилась, да и шеф пообещал при первой же возможности публично «дать наотмашь» всяким фантазерам из прокуратуры.

Естественно, что Турецкий немедленно помчался к Ванюшиным, на Ленинский проспект, вызвав в душе своей верной помощницы очередную бурю эмоций. «Вот так, – убеждала себя Аля, – готов за первой же юбкой – хоть на край света! А говорит-то как?! Как уверяет в своей преданности?!» И без конца повторяла про себя чужую горькую фразу: «Все мужики подлецы, им бы своего добиться, им лишь бы цветочек сорвать...»

Катя, что сразу понял Александр Борисович, действительно стоила, выражаясь «культурным языком», мессы в Париже. Совершенно очаровательная молодая женщина, в меру рыжеватая, с милейшими веснушками на курносом обаятельном лице, – типичная среднерусская красавица из прошлых еще времен. Теперь понятно, почему на своем телевидении она пользуется такой широкой популярностью. Улыбка ее завораживала, а серьезное выражение, появлявшееся на лице, делало Катю комически строгой: ну, кто поверит, что эта кошечка действительно так уж строга с симпатичными мужчинами? Словом, как говорится, нет слов. Но по сравнению со старшей сестрой она тем не менее проигрывала: Валя казалась неприступной и потому более желанной.