Страшный зверь - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 6

– Тебе легко говорить, – огрызнулась Аля. – Ты – мужчина. И ничего святого...

И вот тут он расхохотался просто по-наглому! Как она удержалась?!

– Алька, тебе действительно надо врачу показаться! Пусть поглядит, что у тебя там, внутри, творится... Ну нельзя же быть такой бессовестно ревнивой! Я разве даю тебе хоть малый повод?

– Пока – нет! – гордо ответила она. – Но – смотри у меня! – и вышла, вызывающе покачивая бедрами, такая зараза!

– М-да... – озабоченно уже произнес Александр Борисович, с восхищением глядя на нее. И, словно нарочно, память подбросила:

«А Валька стала просто чудо, как хороша! Даже беда ее не портит. Вот что счастливый брак с женщиной делает...»

И еще он вспомнил свой естественный вопрос и ее ответ.

«А что, эта твоя сестрица так же хороша, как ты, и по этой причине на нее могут упасть подозрения?»

Даже в горе женщина ею же и остается, она благодарно улыбнулась ему сквозь слезы:

«Куда уж мне до Катьки!.. Но я Геру своего знаю, вот в чем дело. Можешь мне поверить... А Катюшка – фигура в городе известная, диктором работает на краснопольском телевидении, хвосты поклонников. Понимаешь? И ей такая слава совершенно ни к чему, тут она права...»

Она это таким тоном сказала, что у Турецкого исподволь возникло желание немедленно познакомиться с тем провинциальным чудом. Наверняка ведь – преувеличение, однако, чем черт ни шутит? А размотать такое дело и защитить красавицу – ну, разве не в этом и заключается высший долг мужчины?!

Нехорошо в данном деле было то, что расследование, как он понял из далеко не полного рассказа Вали, поручено следственному управлению Следственного комитета при российской Прокуратуре по Краснопольской области, и появление любого сыщика из Москвы будет встречено местными деятелями с откровенной неприязнью. Отсюда вытекает, что и помогать ему никто не станет, а вот мешать – решительно все. Да и статус у него теперь уже не тот, что прежде. Частное охранно-разыскное агентство, что оно для «гордых» краснопольских «следаков»? Вот так он и сказал Вале, а та – снова в слезы. «Ну, хотя бы в частном порядке! Вы же были друзьями!». Были... И не утешишь ведь...

Валя, видел он, заметно изменилась в лучшую сторону. Похорошела, стала статной, достоинство появилось. Обожал подобных женщин Турецкий. Когда-то, еще на заре капитализма, во второй половине девяностых годов, работая уже в Генпрокуратуре под рукой у Меркулова, он даже попробовал приударить за Валюшкой, с которой, как со своей будущей невестой, его познакомил начинающий тогда следователь Герка Ванюшин. Способный был парень. В рот смотрел опытному уже к тому времени Турецкому. А Валя была не то, чтобы очень уж хороша, но в ней виделась ему большая скрытая страсть. И потом она еще называлась «будущей» невестой, а это не одно и то же, что уже состоявшаяся... Рука, помнится, вздрогнула, когда знакомился с ней. Но вовремя одумался. Во-первых, нельзя обижать «маленьких», то есть младших по званию и положению, а во-вторых, он заметил, как ее ищущий взгляд метнулся вслед Гере, который зачем-то выходил из комнаты, и четко обозначилась мысль о том, что ради собственной мгновенной прихоти разбивать чужое возможное счастье все-таки негоже, и остановился. И правильно сделал. Говорили знающие коллеги, что у Ванюшиных в семье царит такое согласие, какого никогда не видывали. И слава богу...

Потом встречались, и Турецкий, видя Валин проникновенный взгляд, устремленный на него, уже не тешил себя иллюзиями на сей счет: она, конечно, «умела» так смотреть, что в мужчине просыпался бес, однако ни разу не дала повода кому-нибудь из окружающих ее Геркиных коллег заподозрить ее в неверности своему муже. Такая вот семья образовалась, детей только почему-то не было, но и это не препятствие для «простого, человеческого», как говорили тогда, счастья. А они, и в самом деле, наверное, были счастливы вдвоем. Потому, наверное, и компания их безболезненно распалась...

Но, как известно, счастье не имеет, к сожалению, способности длиться вечно. Не сам человек, так обстоятельства обязательно нарушат его спокойное течение. Именно обстоятельства теперь и обрушились на Ванюшиных. Как не так уж давно – и на семью Турецких. И в этом сходстве судеб Александр Борисович вдруг обнаружил, что просьба Вали, почти мольба ее о помощи пала на «взрыхленную почву», и он уже готов был бежать по зову трубы прежнего его служебного долга, когда подобные вопросы: спасать или нет, – вообще не стояли. Только спасать! А как же иначе?

И еще одна мысль «проклюнулась»: «А почему бы, и в самом деле, не взглянуть на ту Катю, до которой Вале, по ее словам, далеко?» Действительно, что мешает? Или Алька с ее неуемной подозрительностью? Но когда-то ж все равно придется начинать потихоньку отучать девушку от неразумных страстей. Пока не совсем получалось, видимо, он слишком много эмоций вкладывал в свои одномоментные вспышки страсти к ней, а она верила и ждала чего-то основательного, что ли? Хуже нет обманутых надежд. Хотя Алька, по ее утверждениям, не претендовала на «всего» Турецкого, оставляя что-то и для Ирины Генриховны, – благородство проявляла. Зато уж сама «отрывалась» так, что Александр Борисович временами полагал, будто возвратился-таки в свою невозвратную молодость, с ее поэтическим очарованием и массой верных подружек. Все они тогда были ему верны, он думал, что и он им – так же. Время рассудило по-своему. Но осталось убеждение, что все в том далеком прошлом были верны друг другу, никто никого не обижал. И нарочитые, с сегодняшней позиции, страсти были искренними...

Он давно обратил внимание, что Алька постоянно смотрит на него умирающими от вожделения глазами Дездемоны, которую через минуту должен будет по действию пьесы «Вильяма нашего, Шекспира» задушить ее любимый негр, причем не торжественно, не театрально, а всерьез.

Нет, ну, почему, в самом деле, девушка страдает? Ведь, кажется, Александр Борисович еще ни разу без серьезной причины не отказал ей в ласках. Правда, когда это бывало удобно. Но такие ситуации не могут складываться постоянно, надо же понимать, что люди в «Глории» еще и делами занимаются, и важными делами. Однако заводить разговор на эту тему опасно. Как и молчать, ничего якобы не понимая. Найденный выход «убивал» сразу двух зайцев:

– Аленька, милая, – максимально проникновенным голосом попросил он, – позвони в приемную Меркулова и спроси, не может ли Костя взять трубку? Дело-то сложнее, чем я думал.

И Алевтина с готовностью откликнулась, твердо зная, что тон Сашеньки говорит ей о его полной готовности молча покориться ее страсти. И самодовольно подумала: «А куда он от меня денется?! Хоть миг, а мой! Правильно поют: „есть только миг, за него и держись!“. Уж Аля-то знала, за что держаться...

Константин Дмитриевич, заместитель генерального прокурора, был тоже на своем «рабочем» месте и свободен от назойливых посетителей.

– А чего ему от меня надо, не сказал? – шутливо спросил он у Алевтины, которую, естественно, знал и относился как к дочке. «Глория»-то была отчасти и его детищем, помогал ее организатору и первому директору, своему другу Вячеславу Грязнову, дяде покойного Дениса, создавать это частное агентство. Вот с тех пор и все его сотрудники были ему словно родными, к которым всегда можно обратиться за помощью в разыскной работе, особенно, когда твое неофициальное расследование нельзя выносить на суд общественности.

– Не знаю, Константин Дмитриевич, – вежливо ответила она. – Так я вас соединяю?

– Давай. А ты все расцветаешь? Ох, завидую я твоему будущему супругу!

– Спасибо на ласковом слове... Александр Борисович, возьмите трубочку...

А сама подумала, что дорого бы отдала за то, чтобы пожелание Меркулова сбылось. Уж она ничего бы не пожалела ради любимого Сашеньки... Да только кто ее подвиг оценит?..

– Костя, здравствуй, – услышала она голос Турецкого, и аккуратно прикрыла дверь кабинета.

– Привет-привет, какие проблемы?

– Геркина жена ушла от нас только что. Сам он – в коме.