Продолжение следует, или Наказание неминуемо - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 41

Видеть убийцу?! Ничего более ужасного Настасья – пухленькая и загорелая женщина лет тридцати с небольшим, с аппетитными ямочками на щеках и с несколькими колечками на пальцах, но без обручального, – вероятно, и представить себе не могла. Настолько искренней была ее реакция. И это не казалось искусной игрой. Но все равно, что-то у Петра не сходилось...

Он достал из папки несколько листов бумаги, авторучку и уселся на диванчике возле столика дежурной. Записывал свои вопросы, а затем – только самый смысл ответов женщины.

Она пересказывала события того, очень неприятного для себя дня, но в них не было ничего такого, на чем могло бы остановиться внимание сыщика. Ежедневная рутина. Только что работа – через день, а так – одно и то же. И даже когда Щеткин заговорил наконец о пожилом человеке, что просидел целый вечер накануне возле ее стола, на диване, а после еще и утром появился, у дежурной словно что-то «щелкнуло» в мозгах. Она на миг замерла, а потом с явно деланым недоумением уставилась на сыщика и спросила:

– Вы что, в самом деле готовы подозревать в чем-то того милого дядьку?

– Он был милый? – удивился в свою очередь Петр. Те впечатления, которые сложились об этом человеке у горничной, совершенно не «стыковались» с интонацией ее реплики. – И в чем же именно он показался вам милым, этот убийца?

Настасья смутилась. Вырвалось у нее, наверное, насчет «милого».

– Нет, ну, я – вообще.

– А вы по жизни в принципе доверяете людям? – спросил Петр, с доброй усмешкой взглянув на женщину, лицо которой окрасилось в розовый цвет.

– Ну-у... – Она не знала, что ответить.

– Ваша профессия... работа, скажем так, она вам это позволяет?

– Нет, ну-у... проверяю всегда, конечно...

– И его – тоже проверили?

– А ему же ничего не надо было. Так зачем?

– Вот именно, зачем тогда он просидел возле вас целый вечер?

Вот тут уж краска на лице проявилась ярче, и Щеткин начал догадываться, в чем дело. Но хотел, чтобы она сама созналась.

– Знаете, что я вам скажу, Настасья Ивановна. – Петр нагнулся к ней поближе, чтобы разговор хотя бы внешне стал доверительнее. – Мне совершенно не важно, какие слова вам он говорил. Или что обещал, поймите. Мне необходимо знать только одно: где вы устроили его на ночь? Понимаете? – Он проницательно, как герой в кино, уставился ей в глаза – красивые, между прочим, и молча продемонстрировал свое восхищение ею. После чего добавил: – А оправдание для вас, я думаю, мы найдем потом вместе. Возможно ведь, он и сам забрался потихоньку в какое-нибудь служебное помещение, о чем вы не знали, верно? Ну, к примеру, ждал тут кого-то, не дождался и ушел, чтобы вернуться утром, правильно? Так он вам сказал. И у вас не было повода усомниться в его словах. Тем более что вы уже привыкли к его присутствию и не обращали внимания на то, что он куда-то уходил, потом возвращался и продолжал читать свою газету. Вам даже и жалко его стало в какой-то момент, но вы же не посмели нарушить производственную дисциплину. Разве не так? Да и номеров свободных, видимо, в тот момент не было. Или вы просто не решились пустить его на свой страх и риск.

Дежурная опустила голову. Потом подняла глаза и кивнула, умоляюще уставившись на сыщика.

– Ну, ладно, успокойтесь, Настя, сейчас-то вам ничто не угрожает, да и я не собираюсь... Расскажите мне лучше, что он вам сам о себе рассказывал?

– Он сказал, что долго жил на Севере, большие деньги зарабатывал, а жена не дождалась, бросила. Остался один, занимается теперь бизнесом и даже своего угла не имеет, все вот так по гостиницам кочует. Мне его жалко стало...

«Ну, как же, как же... поди, буровик-нефтянник! По старым меркам – миллионер, купюры пачками по карманам, девать некуда... Наврал небось с три короба про вахты свои „золотые“, валютные. Такому не только служебную комнату тайно откроешь, тут и сама раком станешь, где уж мозгами-то пошевелить?.. Эх, дурочки провинциальные...»

– Короче, я понял, уговорил он вас. Ну, сколько он вам заплатил, это для меня лично не имеет никакого значения, считайте, что я и вопроса этого вам не задал. Но меня очень интересует, где вы его устроили на ночь?

– В бельевой... – Дежурная совсем сникла. – Там электрики закончили и ушли... Диванчик есть, отдохнуть можно, я и сама иногда там...

– Понятно. А дальше что?

Она умоляющим взглядом посмотрела на него, но Петр промолчал. И она обреченно вздохнула.

– Я потом зашла, поздно уже совсем... просто взглянуть, как он устроился. А он сильный оказался, жилистый весь, где уж там было вырваться... И ведь кричать нельзя, позвать на помощь, сама виновата, вот и... так получилось.

Щеткин невольно хмыкнул, глядя на ее расстроенное, но, видимо, не слишком, печальным воспоминанием озорное, милое личико. Потом, благо позволяла обстановка, совсем близко наклонился к ее покрасневшему ушку.

– Настя, а как он, ну... в смысле мужчина-то?

И она вспыхнула. И словно сжалась как-то, уменьшилась в своих и без того невеликих размерах.

Вот так... ей бы не в гостинице – пусть даже и в отеле! – работать, а в детском саду. Терпеливой и податливой воспитательницей. И детей до полуночи нянчить, про которых «добрые» папаши забывают, а после щедро «благодарят» ласковую нянечку, которая не любит поднимать ненужный шум. Все верно...

И, вообще, как интересно получается! Для той несчастной Эвы – говорил ведь Саша – этот тип был навязчивым и неприятным пожилым человеком, почти стариком, а для Насти, смотри-ка, – чуть ли не подарок.

– Ну, – продолжал улыбаться Щеткин, – не жадный, не обидел? Как говорится, больно-то не сделал?

– Да нет... – смущенно пробормотала она. – Грех жаловаться... Да ведь и понять можно, давно, говорил, с женщинами... не встречался, все дела отнимали...

«Можно понять, да... – сказал себе Петр. – И по заключению судебного медика никакого насилия там, в номере Эвы, не было. А если этот тип и имел какие-нибудь предварительные намерения, то, видимо, полностью осуществил их в бельевой с помощью дежурной по этажу. Тот же Саша сказал, – себя, конечно, оправдывая, – что перед Эвой никакой нормальный мужик не устоял бы. Все объяснимо...»

– Меня теперь, конечно, уволят... – неожиданно прошептала Настасья. – Он так и сказал утром, когда подошел.

– Не торопитесь, Настя, никто вас никуда не гонит. А вот как он вам это сказал, повторить можете?

Она глубоко вздохнула, словно набираясь сил.

– Он сказал, что скоро в гостинице может подняться большой шум. Но я ничего не слышала и ничего не видела, и поэтому говорить мне не о чем. И лучше всего молчать, рта не открывать. Очень сердито сказал, даже зло, я испугалась. А если возникнут вопросы, то он велел отвечать только о том, про что сам мне говорил. И еще я должна была, как только закончится смена, немедленно уехать домой, а лучше к какой-нибудь подруге, не задерживаясь в гостинице. Иначе мне будет очень плохо. Он так сказал это, что я по-настоящему испугалась. И даже домой не поехала...

– Я так и подумал, – серьезно заметил Петр. – Вспомните, когда вам приходилось в течение дня не раз, наверное, покидать свое служебное место, он оставался возле вашего стола?

– Сидел... Но ничего не просил, не спрашивал... Он правда ждал кого-то и не хотел пропустить. Но так и не дождался, я поняла. – Она поежилась, как от резкого, холодного ветра.

– Я только повторить могу, успокойтесь, – Щеткин осторожно похлопал ее по руке. – У вас, Настя, своя жизнь... ваше право... Жить с кем угодно и как угодно. И потом, вы ж действительно ничего не знали.

– Но почему вы считаете, что он может иметь отношение?.. – Тревога снова «пролилась» из ее глаз. Казалось, еще миг, и она по-настоящему расплачется от обиды.

– А я не считаю. Я знаю, что он и есть тот самый убийца, которого мы разыскиваем... Вы паспорт его видели?

– Нет... хотя он показывал. Но мне-то зачем? Если б он поселился, ну, тогда еще... Но он сказал, что остановился в «Октябрьской», а это – на той стороне, в Заречье, далеко. Он же не мог упустить товарища, который должен был ему крупную сумму, и по торопливости и занятости своей не стал бы ждать. А тот-то как раз и должен был приехать к женщине из тридцать первого. А когда появился молодой человек, я указала на него Анатолию Марковичу...