Александр Грозный. Исчадия Ада (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 35

Загривок охотника кровоточил и лёгкая куртка с капюшоном-накомарником быстро пропитывалась кровью.

— Тихо! Тихо, мужик! Лежи не дёргайся.

Санька нашёл взглядом чужой карабин и подняв его, отправил в навь, к своей мелкашке и удочке с побирушкой. Туда же отправил тушу тигрицы и подхватив раненого сам нырнул в тонкий мир. Мысленно перенесясь к «своей» избушке, он материализовался внутри и уложил раненого на чистые доски лежанки.

— Отличный отпуск, мать его! — проговорил Санька. — И сейчас что?

Раздев и осмотрев раненого спереди, Санька увидел неглубокие следы когтей на внешней стороне левого бедра, достал стрептоцид и обработав рану перебинтовал бинтом из его старой аптечки. Потом, перевернув человека на животзанялся раной на спине. Пострадали обе «ременные мышцы» шеи и головы. Но в них, слава Богу, большие сосуды отсутствовали, а потому и жертвы, косули например, очень часто убегали от тигров, притворившись мёртвыми. Однако раны у раненого были глубокие.

— Молодая тигрица. Повезло тебе мужик. Старая тебя бы спереди куснула и перекусила бы ярёмную вену. Ну, или задушила. А эта решила всё-таки тебя к деткам оттащить, дура. Ирушку, млять, нашла.

Саньке очень жалко было тигрицу, но ещё жальче мужика, едва не отправившегося в мир иной.

— Ха! А воскресить его я бы смог? — озаботился Санька. — Интересный вопрос. Если да, то может лучше его убить и воскресить, чем он от ран помрёт? Хотя… И потом его можно воскресить.

К сожалению, Санька не мог бороться с инфекцией. Так и не научился. Раны чужие затягивал, и то с трудом, а всякие там «стафилококки» побороть не мог. Прямо чертовщина какая-то! И какой он после этого «мессия», когда вылечить наложением рук никого не может? И опять же… Ну умрёт человек и душа его благополучно отлетит в мир иной, а не задержится на земле. И что тогда? Не-е-е… Такими вещами, как смерть, не шутят. А мужика… Мужика надо бы в больницу. Да-а-а…

Санька подхватил «болезного» пока тот не пришёл в сознание и нырнув в навь, визуально нашёл знакомую ему в Лучегорске больницу. Там он материализовался в тамбуре между входными дверьми, затащил раненого в коридор, и, не обращая внимание на удивлённые лица страждущих, положил прямо возле дверей приёмного покоя. Потом просто ушёл обратно и снова растворился в нави.

Конечно же в больнице началась паника. Раненного отвезли в хирургию и принялись реабилитировать. Кто-то стал искать Саньку. Медики вызвали полицию, располагавшуюся буквально через дорогу. Полицейские стали опрашивать свидетелей… Санька в это время уминал пшеничную кашу, удовлетворённо улыбаясь и размышляя, когда сюда нагрянут полицейские и успеет ли он замыть кровавые следы рядом с мостом и, самое главное, стоит ли это делать? Кстати, крови из глаза хищника натекло совсем немного и она (кровь) больше попала на куртку раненого, чем на землю, в чём Санька и убедился на следующий день. Переместившись в Лучегорскую больницу и найдя раненого с перевязанной через поднятую руку шеей в палате, беседующего с полицейским, Санька немного послушал.

Раненый категорически отрицал, что стрелял из карабина в тигра. Он то и дело повторял как заклинание: «Увидел странные пятипалые следы на берегу реки. Решил посмотреть, что за зверь. Спустился к реке. Потерял сознание. Очнулся в больнице. Где карабин, не знаю».

Санька стукнул себя по лбу ладонью и, переместившись к мосту, где произошла трагедия, хотел положить на берегу карабин, прежде понюхав его ствол, но оказалось, что из карабина недавно стреляли, и Саньке пришлось перемещаться к избушке. Тут он достал принадлежности для чистки оружия и, почистив карабин и дозарядив полупустой магазин теми патронами, что забрал вчера из карманов охотника, отнёс карабин к мосту.

Полицейские приехали на следующий день. Санька, расположившись в верхушках деревьев словно в амфитеатре, с интересом поглядывал на проводимые следователями и оперативными сотрудниками следственными действиями. В качестве понятых пригласили каких-то жителей посёлка Шумный. Устинова и других охотников, среди которых Санька знал только Александра Яковенко, допрашивали, как свидетелей. Оказывается, это сэтим мужиком Устинов разошёлся в лесу. По его словам сразу после встречи с неизвестным ему человеком, он вышел на дорогу и пошёл в сторону моста и дальше по дороге в сторону зимовья, а невезучий охотник отвлёкся на Санькин выстрел и вышел к мосту гораздо, часа на полтора, позже. Там мы с ним и пересеклись. Да-а-а…

Устинов чистосердечно рассказал следователям про Саньку: как он странно для леса выглядел и описал его портрет, не забыв упомянуть, что человек словно светился изнутри.

— Хе-хе! Никто мне об этом почему-то не говорил, — заметил сам себе Санька. — Неужели и вправду я светлый князь? Ха-ха!

Свидетели подтверждали слова Устинова, что он сам пришёл в зимовье, а через минут тридцать после его возвращения, мужики сели на Мишанину Делику и отправились навстречу Полковнику. Так, оказывается, звали между собой охотники мужика, пострадавшего от зубов тигрицы. Но Полковника нигде не нашли. Под мост заглядывали, но ничего и никого под ним, или рядом с ним не заметили.

Глава 20

Следователи уехали только утром следующего дня, не побрезговав отобедать и отужинать в лагере охотхозяйства. Да, Санька весьма удивился, что за то время, пока он здесь отсутствовал, в охотхозяйстве появилось ещё несколько домиков.

Раньше, когда здесь хозяйничал дед Яковенко, содержа пасеку, у него стояла маленькая избушка на три «койкоместа». С одной широкой и другой узкой лежанками. Потом, когда участок по наследству перешёл внуку Александру, тот предложил друзьям поучаствовать в развитии, так сказать, территории, и они сообща поставили домик побольше с пластиковыми окнами, верандой и кирпичной печью, построили и баню. Сейчас на участке стояло ещё три небольших домика, по типу гостиничных. А из разговора Санечки, как называли Яковенко друзья, с представителями правопорядка, Саньке стало понятно, что Санечка тут пытается устроить бизнес на почве экотуризма.

Однако, наблюдая за бывшими знакомыми и их «гостями», Санька заметил, что его не трогают их хлопоты, чаяния и надежды. Здесь, не смотря на изменения, всё словно замерло в своей стабильности. А там, откуда он пришёл, шли процессы бурлящие, животрепещущие и, можно сказать, исторические.

Тут, если брать территорию от Владивостока до западной границы России, тоже конечно же проходили исторические процессы: война на Донбассе с участием России, противостояние западным «ценностям», санкциям, внутренние изменения, но Саньку они, почему-то не задевали. Он словно приехал не домой, а в незнакомую деревню.

Там, в шестнадцатом веке, он сам управлял и внутренними процессами и, в некотором роде, внешними. По крайней мере — контролировал их, мониторил, растянув сеть своих эфемерных соглядатаев. И Санька привык к такому ощущению мира. Он даже отправил с португальцами своего соглядатая в Южную Америку и оттуда получал свежайшие новости, пока соглядатай не попал в плен к индейцам тупи и его не съели.

Здесь, в этом мире, Санька пытался найти нежить, но пока нашёл только неприкаянных призраков, в основном обитавших, почему-то, в городах. Но призраки без клятвы верности ему — Саньке, служить бы не стали, да и для будущей информационной сети были, в общем-то, бесполезны. Использовать людей для этих целей Санька перестал, заметив, что они, находясь под контролем Санькиного разума, в конце концов перестают мыслить сами и тупеют. Так произошло, например, с Петром Алтуфьевым, который почти совсем перестал думать самостоятельно и его пришлось отозвать из османщины.

Поэтому Санька, послушав, в основном, следователей, вернулся к «себе» в избушку и продолжил свалившийся на него нежданно негаданно отдых. Во-первых, он всё-таки решился на создание неживой сущности по образу кикиморки Марты.

Санька визуально «отщипнул» от солнечного сета совсем немного силы, взял у себя в ячейке с матрицами нежитей нужную ему и представил перед собой не Марту, а Гарпию. Скучал он по своей первой в этом мире, э-э-э, женщине.