Спасение для лжепринцессы (СИ) - Муратова Ульяна - Страница 24

Поначалу из-за заёмных сил Мейера чувствовала себя хорошо, но меня всё равно одолевала сонливость. Хотя, возможно, виной тому красочные сны, с которыми не хотелось расставаться. В первую ночь сон был настолько ярким, что я бы поверила в его реальность, если бы не странное место. Мне чудилось, что мы с Мейером валялись на шикарной кровати. Вокруг — только бескрайнее небо и мягкие сахарные облака, заползающие на постель и укрывающие нас обоих одеялом пушистой нежности.

Я умиротворённо вздохнула, осознавая себя в крепких, горячих объятиях.

— Лисса? — удивлённо спросил Мейер.

— Лиза, — поправила я и обвила его шею рукой. — Лучше помолчи, ссориться уже никаких сил нет.

Бывший жених приподнялся на локте и задумчиво огляделся.

— Странная кровать.

— Почему странная?

Кровать как раз была абсолютно нормальная, а вот к облаку, на котором она так беззаботно покоилась, имелись некоторые вопросики.

— Она парит в небе, — констатировал очевидное Мейер.

— И что в этом странного? — резонно спросила я. — Во снах и не такое бывает.

Видимо, такое объяснение бывший жених счёл исчерпывающим и наконец обратил внимание на меня. Разумеется, я до сих пор на него обижалась, но не настолько, чтобы начать с претензий. Так устала от выяснений отношений, что уж во сне тратить на это силы точно не собиралась.

— Я скучаю, — погладила я его по груди.

Кожа под пальцами была горячей и бархатистой на ощупь, почти совсем как настоящая.

— А я схожу с ума, — признался Мейер, и в интонации звучали как горечь, так и насмешка над собой.

— Не надо. Не сходи. Оно того не стоит. Лучше поцелуй меня.

Больше ни о чём просить его не пришлось.

Зыбкая реальность сна позволяла выйти за рамки реальности обыкновенной.

Мне — простить.

Ему — поверить.

Нам — быть вместе.

Мы прильнули друг к другу с такой жадностью, словно от этого зависели наши жизни. В какой-то момент даже кровать куда-то делась, мы остались на облаке вдвоём, абсолютно обнажённые и открытые друг для друга. Ни моя ложь, ни его упрямство больше не имели значения. Наши тела переплелись сами, потому что оставаться разъединёнными было просто невыносимо. Горячие пальцы скользили по моей груди, губы Мейера оставляли ожоги страсти на коже, тело дрожало в пожаре наслаждения. Я вся стала раскалённой шаровой молнией.

И вдруг всё рассыпалось на мириады искр, и я проснулась от сильнейшего оргазма. Низ живота скрутило в болезненно-сладкой судороге, кожа покрылась испариной, дыхания едва хватало. Казалось, что тёмные стены комнаты пульсировали в такт моему вожделению. Вот только в каюте я была одна. Как и в своей постели. Как и в своей жизни.

Яркая вспышка удовольствия оставила после себя солоновато-горькое послевкусие. В груди вместо пожара теперь осталась выжженная пустота, и я не знала, чем её заполнить. От обиды уткнулась в подушку и завыла.

На вторую ночь легче не стало. Мне снова снился Мейер, только на этот раз встревоженный и обеспокоенный донельзя. Мягкое облако обволакивало постель, струилось вокруг и окутывало невесомой лаской. Стоило мне оказаться в объятиях бывшего жениха, как он сбивчиво зашептал мне в ухо:

— Лиза, я разговаривал с Кларасом, и мы даже нашли ту книгу и ту строчку в тексте, о которой он говорил. Теперь перерываем все частные и клановые библиотеки в городе, но ничего даже близко похожего найти не можем. Но дело даже не только в этом. У меня никак не выстраивается чёткая картина произошедшего.

Я взяла его лицо в ладони и посмотрела в тёмно-бордовые, невозможные глаза.

— Вспомни, что ты мне сам говорил в начале. Когда ты рассказывал, как удивился, что тебе так легко отдали принцессу…

В этот момент мне внезапно стало плохо. Руку пронзило острейшей болью. Я задохнулась от ощущения, будто грудь сдавили огромными когтистыми лапами, и вырваться из них можно, лишь оставляя на когтях ошмётки кожи. Сон прервался, а облако осталось. Заползло в сознание, затуманило зрение, забило ватой ноздри. Я яростно откашливалась и пыталась стряхнуть с руки впившуюся раскалённым клеймом метку клятвы.

На то, чтобы успокоиться и прийти в себя, ушло несколько часов. Видимо, я опасно близко подошла к раскрытию тайны, и магия выдала мне предупреждение. А я очень умна, но только задним умом. Это вообще мой коронный ум. Так что намёк схватила на лету и усвоила, как организм — пирожные. То есть отлично. Интересно, почему метка не реагировала на рассказ о трёх сёстрах? И можно ли рассказать кому-то о своём детстве? Хотя после такого… желания как-то не возникало.

Я лихорадочно попыталась вспомнить сам текст клятвы, но ничего точного из памяти извлечь не смогла. Помнила только, что отношения заводить и замуж выходить нельзя на территории Таланна, а вот о сделке рассказывать нельзя никак и никому. И верно, хорош был бы мирный договор, если бы лжепринцесса в моём лице тут же рассказала бы, что я это вам не она, она это вам не я, и вместе мы вам не они. Следовательно, открытым текстом сказать, что я не енот, нельзя. Но что будет, если Мейер догадается? Он начнёт искать меня и разбираться в ситуации? Или умотает на Таланн предъявлять претензии за то, что ему подсунули фальшивку? И если он выберет второй путь, то не лучше ли молчать? Лалисса — тот ещё цветочек, скорее аконит, чем тюльпанчик. Не захочет ли она поквитаться со мной за такой политический конфуз? Вот и выяснилось, что в закрытости Вилерии есть свои плюсы. А родных на Земле принцесса тронуть не может. Ладно, оставим это. Если Мейер уже успел догадаться или догадается чуть позже, то ничего уже не поделаешь. Если нет, то новых подсказок лучше не давать. А ещё лучше — вообще выкинуть упёртого вилерианца из головы. У меня из-за него сплошной подрыв здоровья: ни секса, ни романтики, одни болезни и травмы.

Как раз настало утро, и служащий принёс плотный завтрак. Особого аппетита не было, но я заставила себя поесть, потому что силы нужны, а помочь мне теперь некому. Набив желудок до того гармоничного состояния, когда внутрь уже больше ничего не лезло, а наружу пока не вылезало, я завалилась на постель. Если кто-то спросит, что я люблю больше — есть или спать, я ничего не отвечу, потому что объелась и уснула. На этот раз никаких сюрпризов во сне меня не ждало. Ни облаков, ни кровати, ни Мейера. Зато сразу после пробуждения принесли обед. А гармония — дело хрупкое, её нужно поддерживать.

На третью ночь Мейер приснился мне снова, но сон был настолько зыбким, что скорее напоминал рисунок акварелью на поверхности воды. Вроде что-то перетекает и плавает, но разобрать ничего невозможно. То ли дыня с кокосами, то ли девица с косами, то ли кошка с поло́сами. Кажется, бывший жених что-то пытался мне сказать, но я ничего не поняла. Попыталась обнять его, но он словно таял в руках, как самое непослушное на свете привидение.

А на четвёртую ночь от Мейера остался лишь размазанный, едва угадываемый силуэт.

Утром перед прилётом я проснулась с ощущением, что меня с бывшим женихом больше ничего не связывает. Ощущение отдавалось в груди тянущей тоской. В общем, в борьбе за женскую независимость я отчаянно проигрывала. Это на словах всё хорошо и легко, а на деле сталкиваться со всеми реалиями нового мира не хотелось совершенно.

Есть у меня подружка, хорошая, в общем-то, девчонка, но только достала немного с этим своим «я всего добилась сама и полностью финансово независима». Оно, конечно, бесспорно: совмещать работу и учёбу, да ещё и жить отдельно от родителей непросто. Вот только на работу помог устроиться дедушка, а квартира досталась в наследство от прабабушки и была отремонтирована родителями. Поди попробуй быть финансово независимой, когда из жилья тебе светит разве что коробка из-под холодильника, а на работу берут исключительно мастеров на все руки с десятилетним опытом, но за три копейки. Я, безусловно, подрабатывала, но этого едва бы хватило на съём коммуналки в Новокукуево. А теперь вот у меня ни вещей, ни связей, только некоторое количество странных купюр с неизвестной покупательной способностью и корзина с фруктами. А фрукты я умела грамотно инвестировать только в жировые накопления, оплату которыми почему-то нигде не принимали.