Магия белых ночей (сборник) - Серганова Татьяна - Страница 41

Промелькнул мимо Кричевский переулок, впереди сиял тускло театр. Какой конкретно – я не разглядела, почти снесённая порывами и оглушённая воем ветра. Резко похолодало. Снежинки превратились в колкие острые льдинки, а прямо передо мной закачалась, заколыхалась каменная громада разводного моста.

Пальцы вцепились в табличку, где отлитые в камне буквы гласили, что передо мной тот самый знаменитый Литейный мост, мост самоубийц. Русалки в древнем ограждении надменно вздымали свои каменные хвосты.

Нога поехала на льду, я отчаянно замахала руками и больно, с треском, приземлилась на копчик, едва успев подставить руки. Что-то крякнуло. Стена снегопада стала плотной. Всё вокруг кружило и сжималось. Кажется, я встала и побрела вперёд. Куда – сама не знала.

Только бы на лёд не упасть – мелькала дурацкая мысль. Сколько это длилось? Сколько секунд и мгновений? Не помню. В голове вдруг стало пусто и звонко, и я почти не удивилась, когда увидела в нескольких шагах от себя ещё один мост. Точная копия Литейного. Там, где его и быть не должно.

«Александровский мост» гласила тонкая серебряная табличка. Подождите, но это ведь Литейный Александровским назвали! Или нет? Торжества по случаю двухсотлетия Петербурга…

Сквозь призрачный мост колыхались волны Невы. Мшисто-зелёные, с грозовым синим отблеском. Русалки на мосту повернули головы, когда я сделала как под внушением ещё три робких шага вперёд. Одна из них медленно повернула голову мне навстречу. Перекинула роскошные длинные волосы вперёд. Оскалила острые зубы.

– Дивья дочь. Ты не наша! Иди прочь! – грянул звонкий голос.

Меня резко повело в сторону, зашатало, мир завертелся, вспыхнул, закружился и… я очнулась уже здесь.

В странной комнате, как будто с картины девятнадцатого века. С людьми, которые изъяснялись на русском, но как-то иначе.

В теле…

Паники по-прежнему не было.

Я просто отказывалась это понимать. Может, это дурной сон? Я поскользнулась у Литейного или раньше, ударилась и сейчас лежу в больнице и ловлю волшебных тараканов? Хотелось бы в это верить, но тело такое тяжёлое! И голова раскалывается вполне реально.

– Ты, дрянная девица! Сгноят! Как есть сгноят тебя в застенках жандармы за покушение на наследника графа Лисавичева-Подлайского!

Графа?! Я бросила быстрый взгляд на лежащего в кресле юношу.

Мне не понравилась ни то, что он был в одной рубахе – и то расстёгнутой, ни то, что на полу валялась разбитая сахарница и чашки, а занавеска у окна была почти сорвана.

Здесь была драка.

– Я его не знаю, – с трудом села, опираясь дрожащими руками о постель.

Безумно хотелось пить. Женщина словно почуяла что-то, всплеснула руками и завопила:

– Прошка, кочерыжка ты мохнатая, зря я тебя, батюшка, молоком отборным потчую? Водички принеси!

Она это слуге? Мысли текли заторможенно. Жандармы. Полиция? Жандармы были во времена Российской империи. А ещё Третье отделение его императорского величества канцелярии.

Вдруг что-то бухнуло, маленький деревянный стол зашатался и раздалось ворчливое:

– Нечего орать, Глафирья. Вот, дай девоньке молочка с травками пользительными, с мёдом…

Я медленно моргнула.

Мелькнуло что-то большое, пушистое, похожее на мохнатый шар с маленькими ножками и ручками. Маленькая лапка выставила на стол огромную чашку, исходящую паром. Живот заурчал. Мои новые знакомцы почему-то смотрели левее пушистого существа, как будто не видели. А тот подмигнул и хихикнул.

– Навья дочь, чего глазами лупаешь? Вот дурёха, кто ж так колдует? Незаметно надо было этого, – кивок, – потравить – да и дело с концом. А так сама чуть Творцу душу не отдала. Теперь упекут тебя небось эти, синемундирники. Ну да Навий отдел славно работает, вытащат, – заверили ничего не понимающую меня.

Может, рассмотреть внимательнее гипотезу с забористыми видениями?

Чувств по-прежнему было удивительно мало.

Я неловко встала с постели. Лакей отшатнулся с визгом, как от прокажённой. Ухватила чашку с молоком и пригубила. Едва от удовольствия не застонала – такой от него дух шёл.

Облизала губы. На мне были тонкие туфли, почти тапочки. Стоять на дощатом полу было холодно.

Но как только эта мысль оформилась – раздался топот ног.

– Вот, господа-жандармы! Погубила девка-ведьма барина, как есть! Из мещанок она-с, – угодливо юлил перед тремя бравыми бородатыми господами в синих мундирах лакей.

Мужик в тулупе что-то мямлил, и только Глафира, здешняя прислуга, как я поняла, пыталась вступиться:

– Господин барин до девок охоч, не первую сюды приводит обманом! – упёрла руки в бока.

Кажется, она собиралась сказать что-то ещё. Может, она и говорила. Только у меня резко закружилась голова. В теле вдруг возникла лёгкость и слабость, я поняла, что куда-то лечу, вокруг мелькают перья, грозит мне лапой избушка на курьих ножках, в небесах колышется Зимний дворец…

И мир смыкается, сворачивается, сжимается, швыряя во тьму, где сияют на самом дне золотые глаза.

Теперь даже не оправдаешься. «Интересно, а домовёнок Кузя здесь тоже водится?» – мелькнула последней дурацкая мысль.

Пришла я в себя совершенно в другом месте. Меня мутило и лихорадило. Голова была тяжёлой. Всё, что я помнила, – как попыталась сделать шаг навстречу жандармам. Хотела… Чего? Оправдаться? Просить защиты?

Почему так темно? Я проморгалась.

Что-то тихо звякнуло совсем рядом. Медленно я опустила голову вниз. На моей руке тускло блестел толстый наручник. Цепь уходила в темноту. Где-то послышался крик. Совсем рядом. Бормотание. Ругань.

Снова вопль, от которого я чуть не поседела. Ругали какую-то банду оборотней.

Едва осознавая, что делаю, я приподнялась и с трудом встала. Тусклый свет откуда-то со стороны озарил тёмную крохотную каморку с деревянной лежанкой и стопкой непонятных тряпок. Толстые плотные прутья перегораживали выход.

Они были везде. И напротив меня – несколько узких маленьких камер, а потом большая, полная народу. И далеко не весь этот «народ» походил на людей. А финалом моей весёлой новогодней истории стал призрак – прозрачный невзрачный мужичок в тёмном кафтане. Его голова парила отдельно от тела.

И ко мне вернулись и чувства – да так, что я не заплакала, нет, зашипела яростной кошкой. И воспоминания.

Только не мои. А сироты-мещанки Ники Соболевской. Девушки, в чьё тело я попала. Девушки, которая жила в Санкт-Петербурге, столице Российской империи. И которой не повезло иметь мачеху, мечтающую о её наследстве… И ухажёра из местной аристократии – который решил, что неуступчивая мещаночка может стать неплохим украшением его цветника.

А мне-то что теперь делать прикажете?!

Глава 2

Если вы решили, что это надрывная драма о жизни провинциальной невинной девицы, то поспешу разочаровать. Это не моё амплуа.

Признаться, рехнуться в первые часы в этом странном мире я всё-таки могла. Могла бы, если бы не сны.

В них была вязкая обволакивающая темнота пещеры, блеск серебряных колец, золотые сияющие глаза и мягкое шипение.

Оно убаюкивало. Успокаивало. Рождало странные картины, где стая котов-баюнов – опасных, стремительных стражей Нави, неслась по огромному полю из тысячи трав. Где змей-полоз свернулся кольцами на горе сокровищ, лениво подгребая хвостом колечко с ярко-алым камнем. Где высилась на Васильевском Башня грифонов, та, что в легендарной аптеке Пеля, и дамы и господа с гравюр века девятнадцатого прогуливались по Невскому.

Змеиные кольца крепко обнимали, даря ощущение защищённости, а шипение обещало найти и не отпускать. Именно оно давало силы. И зыбкое ощущение нереальной надежды.

– Матвей Силыч, ну Матве-ей Силыч, – тихо заканючила я, – прихватите у волкулаков из пятнадцатой камеры одеяло в обмен на мёд? Медок свежайший, от лешего из четвёртой!

Шёл третий день моего пребывания в этом околотке. Я просительно заглянула высшему призраку в глаза. Только ему и было по силам кое-какие вещички с помощью своего дара между камерами переправлять. Мощный призрак, древний.