Инквизитор. Божьим промыслом. Книга 14. Пожары и виселицы - Конофальский Борис - Страница 18

– Барон, – она сделала книксен ему в ответ; рядом с нею стоял Хенрик, подняв щит, – если вдруг какой-нибудь искусный арбалетчик Тельвисов кинет болт со стороны приворотных башен, то щит укроет госпожу. Расторопный Кляйбер тоже вылез наверх, он нёс её скамейку и какую-то чашечку в руке. Скамейку он поставил вплотную к одному из зубцов башни, как раз в том месте, в которое ну никак не мог прилететь ни один вражеский снаряд: прошу вас, госпожа. И пока маркграфиня усаживалась на скамеечку, в эту самую чашку он налил остатки воды из большой кастрюли и с поклоном подал чашечку даме: прошу вас, госпожа, утолите жажду. Она с видимым удовольствием выпила всю воду и только после этого произнесла:

– Кажется, дождь потушил весь огонь, что вы разожгли.

– Колдуны и ведьмы, госпожа, видно, поняли, что силами их челяди огня не побороть, вот и прибегли к своему темному ремеслу, – неожиданно вместо Волкова заговорил фон Готт.

Оруженосец ни секунды не сомневался, что дождь был вызван именно силами колдовскими. А сама маркграфиня ещё и подтвердила опасения оруженосца:

– Господа, вы и представить не можете, как велика сила этих нечестивых. И дождь – это вовсе не всё, что им подвластно. Не всё, не всё, господа, – говорила она убеждённо.

И все этой её убеждённости поверили. Ну разве что генерал слушал её не то чтобы с некоторым скепсисом, нет, скорее с осторожностью. Уж так его сегодня провели, так провели, что и к этой, казалось, чистой женщине он относился с опаской: а вдруг и она такая же ведьма, как и те, которых он видел в большой приёмной зале. Только эта более хитрая, чем те, и вид имеет более естественный и благочестивый. И тогда он начал:

– Уж нам ли не знать о могуществе этих ведьм, Ваше Высочество; адские твари таким мороком меня сегодня обложили, что ехал я сюда, ни о чем не думая всю дорогу, и, приехав, чуть сам не погиб и людей своих не погубил лишь чудом, распознал их в последнюю секунду.

Он разглядывал хорошую кожу на шее женщины и видел на ней часть шнурка, что уходил под платье: распятие эта маркграфиня, конечно, носила, в отличие от того «ангела» в лучах солнца, что встречал его утром с чашей вина. И пока принцесса не ответила, он задал ей вопрос:

– А вас, Ваше Высочество, тоже сюда заманили мороком?

– Мороком? – она чуть подумала. И покачала головой. – Нет… Нет, скорее обманом. Сознание моё было чисто, так как я молилась непрестанно.

– Вас обманули Тельвисы? – уточнил генерал.

– Тельвисы? – маркграфиня едва заметно презрительно фыркнула. – Эти нечистые никогда бы не смогли меня обмануть, так как знаю я, что это за… существа. О них давно ходит слава наидурнейшая, ещё при моём отце поговаривали, что они нечестивцы, да вот только храбрецов с ними схватиться не находилось. Все боялись их, даже свирепые горцы. Говорят, лет пятьдесят назад они вторглись в долину Тельвис и решили взять замок, так как считали, что поборы на дорогах Тельвисы берут без совести; так потом, по слухам, граф и графиня уже через неделю наслали на них болезнь, такую хворь чрева, что непременно кончается кровью, и многие из осаждавших от той болезни умерли, и они сняли осаду. А те горцы, что остались живы и вернулись к себе, привезли с собой эту болезнь, и от неё стали умирать люди в селениях горных. Больше горцы с войной на Тельвисов не ходили. Зареклись. И среди последних принцев Винцлау дерзких не находилось. Да и к чему? Тельвисов ко двору никто никогда не звал, и они не задирались. Так и жили. Если нужно было, проезжали по их земле; я вот когда ехала, так от меня на их таможнях денег не принимали, будто я сеньора Тельвисов, хотя нам, Винцлау, такие вассалы – только позор.

Волков смотрел на своих людей и подмечал, что те внимательно слушают маркграфиню. Фон Готт глаз не отрывая, а Кляйбер, так тот и вовсе рот забыл закрыть, вот как его рассказ тронул.

«Да. Она умеет говорить, говорить так, что закалённые мужи слушают её. Ничего, что женщина».

Вот только не мог он понять, отчего это. То ли книг она прочла много – слова льются из уст её как из уст святого отца, что проповедями прославился своими, то ли у принцесс есть это с рождения, этакая господская магия слова, такую силу им кровь благородная даёт, что все их слушают, позабыв про всё; а может, это дар… Из тех, которым его… «племянница из Ланна» владеет. Та тоже говорит так, что заслушаться можно. Складно и гладко, воркующе.

«Уж и призадумаешься тут. А не новая ли это личина одной из тех тварей, что так недавно опоить меня пытались?!».

Глава 12

И мысли эти его не отпускали, и он продолжал:

– Но как же тогда они смогли схватить вас, госпожа?

– Из-за предательства, – отвечала она, и её тон даже на секунду не давал повода усомниться если не в её правоте, то уж в её убеждённости точно.

К тому же её лицо было красноречивее всяких слов; только что этот лик был ликом очень приятной женщины, который, может быть, у многих мужчин вызовет желание целовать его, а тут вдруг он стал каменным как будто, и ледяным. Её лицо походило на лицо человека, что вспомнил своего злейшего недруга, которому он желает только погибели. В лице женщины отчётливо читались ненависть и брезгливость, и именно с этими нотками в голосе она продолжала:

– Меня предала моя товарка, ближайшая подруга и родственница, в доме которой я бывала часто, я росла там. А отец этой женщины был моим двоюродным дядей. Графство Армачи находится на южных границах Винцлау. Фамилия Кастелло ди Армачи – наши родственники.

Она замолчала, но так как никто не задал ей никаких вопросов, а все мужчины только молча смотрели на неё, маркграфиня поправила волосы, вздохнула тяжко и продолжила, и теперь в её голосе слышалась уже не столько ненависть, сколько горечь:

– Розалия Бьянка ди Армачи росла со мною, нам даже шили одинаковые платья, иной раз она была мне ближе, чем мои родные сёстры. У меня не было от Бьянки секретов, – принцесса подумала и добавила: – Ни женских не было, ни государственных. И вот после внезапной смерти маркграфа… Едва я его похоронила, у меня заболела старшая дочь. Понимаете… Одна беда, за нею другая… Я не знала, что делать. Думала, что меня прокляли, думала, что это я или мой отец, мой дед в чём-то виноваты, и тут Бьянка говорит мне: нужно отправиться на богомолье, и за мужа помолиться, и за дочь, и за упокой, и за здравие. И мой духовник, отец Пётр, сразу поддержал эту идею и сказал, что лучшего места, чем Цугшпице, и придумать трудно. И я согласилась…

Волков, который не мог долго стоять, так как нога начинала ныть, присел прямо на камень пола и спросил у неё:

– Неужто этот поп, этот отец Пётр, тоже оказался предателем?

И она ответила ему:

– Этот поп оказался честным и святым человеком; его убили, и тело скинули с моста в ущелье, где оно и теперь, я уверена, лежит непогребённое. Ему, когда он вышел говорить с людьми графа, что окружили меня и моих людей у моста, разрубили голову. А когда он упал, его топтали конём, и когда он ещё был жив, двое солдат просто скинули его с моста.

– А голову ему разбил, наверное, сам коннетабль графа, – догадался Хенрик. – Как его… уж и не помню его странного имени.

– Нет, не он, но он при том присутствовал, и я уверена: это он отдал приказ убить отца Петра, когда тот направился к ним для переговоров, – отвечала маркграфиня.

– И как вы узнали, что ваша родственница вас предала? – продолжал интересоваться барон. История маркграфини была интересна, кое-что ему объясняла в делах маркграфства Винцлау, и он желал знать больше. И женщина продолжила рассказ:

– Я с собой не стала брать большую свиту, со мною было всего двенадцать людей из гвардии с сержантом кавалером фон Шуммелем и лейтенантом кавалером Альбрехтом, это были проверенные люди моего мужа, а Альбрехт присягал в молодости ещё моему отцу; помимо них, было ещё двое молодых кавалеров из выезда моего покойного мужа, Гейбниц и фон Камф. То были люди храбрые и преданные. Я была в них уверена. А ещё было три моих товарки, мои ближайшие дамы, шесть служанок и шесть слуг из конюхов и поваров. До монастыря святой Радегунды было всего пять дней пути, ди Армачи убеждала меня, что большая свита мне ни к чему, что монахини подумают, что я спесива, если приеду со многими людьми. И что нужно быть скромнее. Дескать, на богомолье едем, а не на турниры или пиры. И мне показались её слова разумными. Так я и сделала.