Инквизитор. Божьим промыслом. Книга 14. Пожары и виселицы - Конофальский Борис - Страница 17

– Хорошо, что вы это понимаете, господа, – заметил им генерал и уточнил у первого оруженосца: – А где пистолеты, Хенрик?

– Внизу оставил, не захотел тащить их под дождь, – отвечал тот.

– Пистолеты заряжены? – уточнил генерал. – А сколько в сумке зарядов осталось?

– Пистолеты заряжены. Пороха ещё на два заряда хватит, – тут Хенрик уже был не очень оптимистичен, – а пуля так всего одна осталась. То есть у нас ещё три выстрела.

– Уже неплохо, – произнёс Волков, умываясь дождём и снова поднимая лицо к небу. – Мы неплохо их потрепали; после нашего дела и потери великана задора у них, клянусь Господом, поуменьшится. Лишь бы к ним не подошло подкрепление.

– Думаете, сеньор, мы выстоим до подхода Брюнхвальда? – спросил фон Готт, и спросил это в таком тоне, который очень не понравился Волкову, и тот ответил почти с насмешкой:

– Уж от кого-кого, а от вас, фон Готт, я таких вопросов услышать никак не ожидал.

И тогда Хенрик посмеялся, и посмеялся он с видимыми нотками насмешки. И фон Готт, взглянув на него, стал говорить, словно оправдываясь:

– Да я просто спросил!

– Ага-ага, – продолжает ёрничать старший оруженосец.

– Говорю тебе, просто спросил, и всё!

– Конечно, – флегматично замечает Хенрик. – Просто спросил.

– Думаешь, я испугался? – наседает фон Готт. – Если ты так думаешь, то ты полный болван, Хенрик. Говорю тебе, ты полный болван!

Но Хенрик только усмехается ему в ответ.

«Смеются… Мальчишки… Пусть смеются, пусть. Так всегда. После тяжёлой схватки молодые люди не вспоминают о потерях, а радуются, что сами живы. Что ж, я видел такое не раз, так устроена человеческая душа. Пусть смеются. Печаль мне сейчас тут не нужна. Это хорошо, что сейчас они позабыли про фон Флюгена. Так и должно быть. Это старики всегда, всегда помнят о мёртвых!».

И он сейчас вспомнил своего юного, но храброго оруженосца, который остался лежать там, на ковре, в большой зале и который, возможно, сегодня спас ему жизнь.

Глава 11

Вода наполнила шлем фон Готта до половины, прежде чем дождь стал слабеть. В большой кастрюле и в тех сосудах, что принёс наверх кавалерист, влага тоже собралась. Тут и сам Кляйбер появился на площадке; сначала он только высунул голову снизу с лестницы, огляделся с опаской и поинтересовался:

– Ну что, затихает? Грома более не будет? Как вы, господа, считаете?

– Не будет, не будет, – успокоил его Хенрик, оглядывая тучи.

– Ну хорошо тогда, – говорит Кляйбер и вылазит наверх окончательно, – а то не люблю я этого грома и всего такого.

Он начинает собирать воду из всех сосудов и аккуратно переливать её в большой кувшин с отбитым горлом. Он всё делал правильно, и ему не нужно было указывать. Сам генерал стоял, промокший до нитки, под последними каплями уходящего дождя, стоял, прислонившись к ещё теплым камням зубца. Его оруженосцы присели рядом, два товарища разговаривали и допивали воду из своих шлемов.

– Господа, – заметил Волков. – Мы ведём себя как невежи.

– А что? – не понимал ситуации фон Готт.

– Мы совсем позабыли про даму. Сами здесь наслаждаемся свежестью и водой, а она там сидит у лестницы… Одна.

– Позвать её сюда? – догадывается Хенрик. И напоминает ему: – Но тогда вам придётся надеть ваш гамбезон, генерал.

– Да, Хенрик, отнесите ей воды, а мне принесите мою стёганку, – распоряжается барон.

А когда Хенрик уходит, он забирает у фон Готта шлем, надевает его и выглядывает из-за зубца вниз, во двор. Так и есть, огонь полностью погас. Поджечь замок не удалось. И что теперь ему делать? Ведь положение у них, честно говоря, – не очень. Им оставалось уповать только на его товарища, на Карла Брюнхвальда. Что он придёт и возьмёт замок штурмом. Конечно, они ему помогут изнутри, и в успехе штурма генерал не сомневался, но… Это в том случае, если… если Карл Брюнхвальд приведёт сюда свой отряд. Теперь Волков вовсе не был в этом уверен. И дело было не в размокшей от дождя дороге. Всё было сложнее.

«Они и меня вон как провели легко, как легко заманили в свой дом. А Карл человек более простодушный и менее искушённый. И его могут обмануть, запутать, задержать, наконец».

Вот что бы он сделал на месте колдунов? Да, именно так, он попытался бы первым делом задержать Брюнхвальда, а сам собрал бы все силы со всех застав в замок и просто выломал бы дверь в башне… или выжег бы её… потом забросал бы вход пучками травы, не сушеного сена, чтобы дымили как следует, и заставил бы людей, засевших в башне, подняться на этаж выше, а потом поджёг бы весь хлам, собранный в башне, и спалил бы лестницу, загнал бы всех врагов сюда, на самый верх. И если бы они тут не сгорели… расставил бы вокруг арбалетчиков и оставил бы врагов без воды… Три дня на солнышке – и всё было бы решено. А уж потом можно и с приближающимся отрядом разобраться. Да, наверное, так он и сделал бы; вот только так поступил бы генерал Фолькоф, простой человек, хоть и опытный воин. Но что было в головах этих изощрённых и опасных тварей, что заманили его сюда… Об этом он даже и догадываться не мог.

А тут пришёл Хенрик и принёс ему гамбезон:

– Вот, генерал, маркграфиня передала вам благодарность за воду и ещё раз просит вас разрешить ей сюда подняться. Она сказала, что уже полтора месяца сидела в покоях взаперти и небо видела только в окно. Её даже не выпускали из покоев, не приглашали к столу. Она просит у вас дозволения побыть под открытым небом.

Маркграфиня просила у него дозволения… Ну, это, конечно, потешило бы его самолюбие в какой-нибудь другой ситуации, а сейчас всё было очень, очень непросто… И было бы лучше, если бы столь знатная особа сидела в башне и не высовывалась, но как отказать ей…

Волков накинул мокрую от пота стёганку, но запахивать и подвязывать её поясом не стал – было и так тепло. И сказал своему первому оруженосцу:

– Да, пусть поднимется, только, Хенрик, прошу вас, будьте при ней со щитом. Всё время. Арбалетчики бывают очень изобретательны, могут кинуть болт откуда-нибудь с крыши замка. Мы и не узнаем, как они подобрались. Пусть она встанет у того зубца, а лучше сядет, принесите её скамейку, а сами с павезой встаньте справа от неё…

Волков хотел полностью обезопасить женщину, которая желала побыть на улице.

– Конечно, генерал, – обещал ему оруженосец.

Когда она поднялась наверх, Волков, разумеется, запахнул свой гамбезон, чтобы не смущать даму исподним. Его вид, конечно, не соответствовал всем нормам вежливости, но где ему тут было взять должной одежды? Сапоги, шоссы, узкие, не модные панталоны – иные под доспехом только мешали, – рубаха, да поверх всего боевая, пропитанная потом стёганка. Да всё это, кроме гамбезона, было мокрым, как из реки. Головного убора у него не было, как и перчаток – ну что ж, не подшлемник же ему с боевыми рукавицами надевать. Сама же маркграфиня была в добротном платье, под ним белела чистая рубаха. Обыкновенные башмачки. Никакой тебе золочёной парчи, ни колец, ни сережек. Не было на её голове и чепца, что приличен был любой, даже вдовой женщине и матери семейства. Он впервые смог её рассмотреть при свете и не в суете. Нет, маркграфиня ни ростом, ни статью не была похожа на Брунхильду, она скорее чем-то напоминала Волкову его жену. Принцесса тоже была невысока и не была так изящна и утончённа, как, к примеру, госпожа Ланге; но под простым платьем Её Высочества легко угадывались и крутые бедра, и вовсе не плоский зад, и заметная талия без излишнего живота, и видная грудь, на которой задерживался взгляд. В общем, без всякой лести маркграфиню можно было отнести к той породе женщин, которых называют ладными. А её лицо, без морщин и рябин, запросто можно было назвать красивым. Одним словом, принцесса была из тех, кого любой мужчина посчитал бы желанной женщиной, хотя тягаться с такими красавицами, как графиня фон Мален или новая фаворитка герцога Ребенрее, она, конечно, не смогла бы.

– Ваше Высочество, – генерал поклонился принцессе, когда фон Готт помог той выбраться с лестницы.