Барракуда - Лунина Татьяна - Страница 45

Спина дернулась, развернулась, и на Кристину уставились прищуренные глаза.

— Уверены?

— Абсолютно.

— Гриша, останови! — Осинский мягко улыбнулся. — Метро в двух шагах отсюда, счастливо добраться.

— Спасибо, что подвезли, — не осталась в долгу пассажирка и, сдерживая злость, толкнула заднюю дверцу.

В вагоне, чтобы успокоиться, беглянка уткнулась носом в «не прислоняться» на стекле и принялась тренировать мозги. В детстве они часто с отцом составляли из букв разные слова, чтобы скоротать дорогу. Короткие находить было не интересно, и она попыталась придумать что-нибудь позаковыристее, старательно шевеля губами.

— Стило, — подсказал сзади знакомый голос. И добавил. — Когда судьба хватает тебя за горло в третий раз, сопротивляться, по-моему, глупо. А ты как думаешь, Кристина?

Глава 16

Судьба ее баловала. Нежила, кружила, ласкала и уверяла, что Кристина родилась в рубашке. А та, и вправду, расшалилась вовсю: из закадровой обслуги скакнула в эфир и теперь сама давала указки редактуре, безжалостно рубила слабые сюжеты, делилась новостями с огромной страной и получала ворохи писем. Словам Окалиной верили больше, чем помпезной программе «Время», и коротенькие «Новости» скоро стали одной из самых популярных передач девяносто первого года. Маленькая мобильная команда умудрялась разрываться на части в поисках людей и событий, на которые оказался так падок одуревший от перестройки народ. Будь на то Кристинина воля, выдавала бы в эфир все, не взирая на титулы и авторитеты. Чернуху из оголодавшей провинции, слухи о раздрае властей в столице, истину о новом кумире, который слишком часто заплетает языком, туманные намеки, пересуды, правду, кривду — не погнушалась бы ничем, только б удержать других у «ящика» все свои десять минут. Она была, как волчонок, впервые после материнского молока хлебнувший крови: еще и на ногах нетвердо стоит, но уже не выпускает добычу, жадно рвет ее мелкими, крепкими зубами.

А страна куролесила. У многих проснулся кураж, толкавший на подвиги. Одни гордо сражались за принципы и вылетали из эфира, другие по пьяни прыгали с моста и влетали в историю. Все смешалось в гигантском доме, звало полихачить и обещало вознести на гребень. Только, чтобы там удержаться, не стоило верить, что эта лафа навсегда. Умные люди и к славе, и к позору относятся прохладно. Поэтому Кристина особо не зажигалась, но остывать ей тоже было не с руки: цепко держалась за не случайную удачу да уверенно двигала вперед. Это было главным в ее нынешней жизни, но не единственным. На уникальность претендовала пара, которая настойчиво звала к себе, напрашивалась в гости, звонила, отнимала свободное время — словом, вела себя, как обычно ведут влюбленные. Пара действовала порознь, потому как составляли ее два друга, и каждый даже не подозревал, насколько общий у них интерес. По всем статьям долго продолжаться это не могло, но выбирать из двоих одного — приятная забота. И привереда позволяла виться вьюном обоим: брала реванш за несколько лет одиночества. Кирилл не в счет, он — палочка-выручалочка, друг про запас: если станет горячо, оттащит от огня подальше.

А все закрутилось полгода назад, когда один позвал в цирк, а другой призвал не противиться судьбе, хватанувшей за глотку. После вечера со львами, отчаянной Анютой и цветочной охапкой Вениамин не подавал признаков жизни месяца три, если не больше. Видно, наступившая осень навела на Веню дрему, и он отключился. А может, младенцы пошли косяком, и у подмоги рожениц возникла проблема с досугом. Как бы там ни было, но доктор проявился поздно, когда Кристина уже успела его подзабыть. Пару раз сходили в кино, однажды посидели в ресторане, позабавились с клоунами в цирке, потом нацеловались, как школьники, в подъезде и — разошлись. Кажется, Веня хотел подняться вместе в лифте, попить кофейку, но без приглашения не осмелился. Обиделся, замкнулся в себе и снова пропал: месяц ни слуху, ни духу. Затем объявился, как ни в чем не бывало, и уже не отступал ни на шаг. Звонил, звал в разные приятные места и намекал на серьезность отношений со своей стороны. Все это было мило, приятно, забавно и в другое время, может быть, послужило началом, но здесь начало обернулось концом: Вениамин Малышев не волновал ни с какого боку. Симпатия, вспыхнувшая после гладиолусов, затухла. Слишком вяло велась атака, и время для победного «ура» ушло безвозвратно. Другое дело — Стас. Корецкий все чаще возникал в разговорах, в мыслях и даже во снах. Он появлялся даже тогда, когда его рядом не было. И этот опасный симптом не настораживал — вдохновлял, подменяя руки крыльями. Первым заметил перемену Мишка.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Слушай, Криська, ты не влюбилась, случайно? — подозрительно спросил он как-то за ужином.

— Нет, — невинно улыбнулась вруша, — с чего ты взял?

— А это что? — рыжий выставил вперед указательный палец.

— Где?

— На твоей физии, с нее не сходит глупая ухмылка. Это на тебя совсем непохоже, сестренка.

— Чушь! — фыркнула она, отобрала грязную тарелку и демонстративно принялась драить губкой жирный фаянс. — Тебе бы, Шалопаев, романы дамские писать, прославишься среди домохозяек в момент.

— Во-первых, романы читают не только домашние хозяйки, хоть это и лучшая категория женщин, — резонно заметил ушастый, — главное, как написать. У меня, кстати, получилось бы неплохо, — приосанился он, — мне байку сочинить, что два пальца обмочить.

— С твоим языком лучше травить анекдоты.

— А во-вторых, — проигнорировал ехидную реплику Мишка, — ты тачку собираешься брать?

— Пока нет.

— Хочешь, чтобы в следующий раз морду набили?

Шалопаев был, конечно, прав: машина требовалась позарез. Популярность, безусловно, приятна и даже очень, но у каждой медали есть свой реверс. У этой — узнаваемость. Последнее время Кристина частенько экипировалась, как настоящий лазутчик: цепляла на голову парик, на глаза — дымчатые очки в пол-лица и спускалась со спокойной душой в метро. На такси ведь все время не наездишься, это не деньги надо иметь — деньжищи. А пару дней назад напоролась на чокнутого. Дело было перед зарплатой, карманы продул сквознячок, и после вечернего эфира она решила добраться домой муниципальным транспортом. Из зеркала весело подмигнула на дорожку симпатичная блондинка в очках и подбодрила: «Не трусь! Не барыня, доедешь на своих двоих». В вагоне уткнулась в книгу, а когда металлический голос проскрипел: «Следующая станция «Ленинский проспект», перекинула сумку с книжкой через плечо и пристроилась к дверям. Сзади кто-то легонько толкнул, она отступила в сторону. Снова толчок, но уже нахальный. Кристина обернулась. На нее, противно ухмыляясь, пялился тщедушный мужичонка с мутными, злобными глазками.

— Что, думала, не узнаю? — дохнул перегаром.

— Простите?

— Думаешь, не узнаем? — размножил себя плюгавый алкаш. — Рабочий класс не обдуришь, — пошатнулся нетрезвый гегемон, — вырядилась цацей и хочешь увильнуть от ответа за свою лапшу?

Народ вокруг заинтересовался бесплатным спектаклем, оторвался от собственный колен, книг да газет и с интересом принялся созерцать. Неожиданно вагон дернулся и застыл на месте. Кристина поняла, что влипла.

— Я не повар, — сухо ответила она, — вы ошиблись.

— Ошибся?! — мужик резко качнулся вперед и вдруг сорвал с ее головы парик. — Видали? — радостно потряс добычей. — Пролетариат захотела надурить! Да мы вас, журналюг продажных, наскрозь видим! Мать вашу за ногу, Россию-матушку продать хотите?!

Что было дальше, лучше не вспоминать. Народ, захваченный халявным зрелищем, сначала впал в прострацию, потом опомнился и делегировал на выручку мощную тетку, которая бесстрашно подскочила к сморчку и вырвала белесое прикрытие из безвольных рук.

— Ах, ты, паразит, пьянь проклятая! Ты, алкаш, рабочий класс не погань! И отойди от девочки, — цыкнула она на притихшего хулигана, — не то щас, как кашу, размажу, — мощная грудь приперла протрезвевшего буяна к поручню, рука схватила за плечо и толкнула вниз. — Сидеть! А то как дерну стоп-кран — мало не покажется, — потом повернулась к Кристине, приветливо улыбнулась и протянула парик. — Держите. Простите его, дурака пьяного. Жизнь сейчас тяжелая, многие срываются. У меня дома такой же: трезвый — золото, а как выпьет — ржавый гвоздь, так бы и вбила в стенку!